Дымарский М.Я. Проблемы текстообразования и художественный текст (на материале русской прозы XIX-XX вв.
). Изд. 2

Введение

В 1979 г. Г.А.Золотова, завершая одну из самых блестящих своих статей, не без иронии заметила: "Думается, что современная лингвистика текста несколько преждевременно поспешает к глобальной теории текста вообще. Между тем актуальной задачей представляется не создание интегрального конструкта текста, а дифференциация типов текста, накопление знаний об их лингвистических свойствах и построение на этой основе типологии текстов" (Золотова 1979: 133). Смысл этого высказывания прочитывается и как напоминание о том, что если лингвистика текста стремится к построению действительно лингвистической теории текста, то ей надлежит опираться прежде всего на изучение собственно языковой устроенности – то есть "грамматики" – текста, а не заниматься применением обобщений семиотики, теории литературы, культурологии, психологии и пр. к "общей лингвистической теории текста".

В 1979 г. это замечание звучало действительно остро, ибо для отечественного языкознания это было время "текстового бума" (напомним, что широко известный VIII выпуск "Нового в зарубежной лингвистике", озаглавленный "Лингвистика текста", вышел в свет лишь годом раньше; вообще, вторая половина 70-х и начало 80-х гг. в нашем языкознании вполне могли бы удостоиться характеристики, сходной с той, которую Т.М.Николаева дала чуть более раннему аналогичному западноевропейскому "буму" в своем предисловии к этому выпуску) (Николаева 1978). Не случайно О.И.Москальская в своем докладе на XII Виноградовских чтениях в Москве (январь 1981 г.) констатировала смену первого этапа развития лингвистики текста (когда последняя фактически не выходила за пределы "замкнутой цепочки предложений") новым, "характеризующимся переключением внимания исследователей на целый текст, целое речевое произведение – высшую коммуникативную единицу, не поддающуюся однозначному определению в понятиях грамматики" (см. Белоусова 1981: 152). Г.А.Золотова одной из первых проницательно отметила эту тенденцию.

Как ни странно, через 20 лет ее замечание вспоминается с некоторой ностальгией. Эпоха – вернее, смена эпох – сыграла злую шутку с отечественной лингвистикой текста, если иметь в виду ее основу – "грамматику текста". Уже в конце 80-х могло показаться, что язвительность цитированного замечания обращена едва ли не в пустоту, потому что грамматика текста уже никуда и не "поспешала". И не потому, что все задачи были решены, а потому, что утратила ориентиры.

В разработке проблемы текста наше языкознание несколько отставало от западного, хотя, казалось бы, приоритет был за отечественными учеными – И.А.Фигуровским, Н.С.Поспеловым, В.В.Суренским, – которые еще в 30–40-е гг. подняли проблему изучения сверхпредложенческих единств, причем их усилия были поддержаны авторитетом академиков В.В.Виноградова, Л.В.Щербы, Л.А.Булаховского. Причина заключалась в том, что в 50-е и 60-е гг. не был сделан шаг к более широкой постановке этого вопроса – как проблемы лингвистического осмысления самого феномена текста; речь шла только о речевых единствах рангом выше предложения, и сам вопрос мыслился исключительно как синтаксический. Между тем, пока в нашей стране (довольно вяло) развивалось изучение сложного синтаксического целого (в 50-е гг. – Г.А.Золотова, в 60-е – Г.Я.Солганик, Л.М.Лосева, Н.И.Серкова) и абзаца (Т.И.Сильман, Е.В.Падучева, В.П.Николаева, И.А.Турчин, причем в их работах предмет исследования был фактически тот же), западные лингвисты на совершенно иных основаниях, нисколько не отталкиваясь от идеи "содружества предложений", упомянутый шаг сделали. "Текстовый бум" охватил западную лингвистику по меньшей мере на пятилетие раньше, чем отечественную: работы В.Коха, М.Бенса, Х.Бринкманна, П.Хартманна, К.Хайдольфа, М.А.К.Хэллидэя и др. датированы серединой 60-х гг., во второй половине этого десятилетия уже существуют специальные периодические издания (например, "Cahiers d'analyse textuelle"), проводятся конференции, между тем как в СССР первые монографии появляются в конце 60-х гг., первая крупная конференция по лингвистике текста состоялась в 1974 г. (Москва, МГПИИЯ им.М.Тореза). Следует отметить также, что в СССР едва ли не первыми оценили перспективность нового направления не "чистые" лингвисты, а специалисты по теории информации и машинному переводу: индекс цитируемости работ И.П.Севбо, Г.В.Дорофеева и Ю.С.Мартемьянова и др. в исследованиях лингвистов первой половины 70-х гг. очень высок.

В тот момент, когда у нас лингвистика текста находилась на подъеме, ее западная "старшая сестра" уже стремительно превращалась из принцессы в Золушку, и появления гонцов от короля не предвиделось. Не будь смены эпох – возможно, и продолжалось бы более или менее последовательное движение "младшей сестры" в избранном ею направлении (и, вероятно, более продолжительное, поскольку разрушительные постмодернизм и постструктурализм к нам вряд ли были бы допущены). Смена же эпох, если датировать ее начало 1985-м г., с одной стороны, ликвидировала "железный занавес", с другой – примерно совпала с широким распространением именно постмодернистской парадигмы, уничтожившей – в глазах многих и многих – самое базу, на которой основывалась лингвистика текста: представление о завершенности, целостности текста, и даже об объективности его существования как семиотического, в частности лингвистического, объекта. Возникла ситуация внутреннего разноязычия, вызванного не различием специализаций (что естественно для любой науки), а сосуществованием противоречивых посылок нередко даже в рамках одной концепции. Характерно, например, широкое использование многими лингвистами понятия интертекстуальности, заимствованного из постструктуралистской "новой критики" Ю.Кристевой, Р.Барта и др. (о чем лингвисты не всегда помнят), на правах мирного соседства с декларациями о целостности текста как лингвистического объекта: ведь понятие интертекстуальности – в оригинальном толковании – стоит в одном ряду с отрицанием первичности и целостности текста; не случайно оно возникло одновременно с идеологией и методологией деконструктивизма, с такими его ключевыми понятиями, как деконструкция и децентрация, определяющими лицо деконструктивизма как постмодернистско-постструктуралистской парадигмы (Ж.Лакан, Ж.Деррида, 1960-е гг.; американская версия – П.де Мэн, начало 1970-х) (см. Ильин 1992б).

В изучении логических, прагматических, когнитивных, психолингвистических, нейролингвистических и пр. аспектов текста наша лингвистика поспешала за западными исследователями, тем самым – отчасти – пытаясь пройти чужой путь. Спору нет, чужой опыт необходим и полезен, но вряд ли стоит подменять им свой собственный.

Что же в итоге? За прошедшие два десятилетия отечественными учеными создано огромное количество трудов по разным аспектам лингвистической теории текста, предложен ряд "глобальных" концепций текста; и в то же время число работ по грамматике текста крайне незначительно. Следует по достоинству оценить тот факт, что за почти двадцать лет, отделяющих нас от момента выхода в свет известной "Грамматики текста" О.И.Москальской (Москальская 1981), построенной исключительно на материале немецкого языка (как указано в подзаголовке, это "пособие по грамматике немецкого языка для ин-тов и фак. иностр. яз."), в нашей стране так и не появилось русской "Грамматики текста" (!). А ведь именно на русском материале, напомним еще раз, была впервые поставлена проблема сложного синтаксического целого, то есть, в сущности, проблема грамматической единицы текста – центральная для этой дисциплины.

Больше того. Вся грамматика текста, или текстообразование, по праву может считаться специфической отраслью именно русской версии лингвистики текста: ведь в западноевропейской и, тем более, американской версиях учение о собственно языковой организации текста никогда не выделялось в особую ветвь. Наблюдения над многочисленными способами межфразовой связи, тема-рематическими последовательностями и прочими средствами когезии и когерентности неизменно включались в более общие построения, претендующие на "глобальную теорию текста вообще" – ср., например, известную монографию Т.А. ван Дейка "Some Aspects of Text Grammars" и в особенности ее подзаголовок: "A Study in Theoretical Poetics and Linguistics" (The Hague, 1972; курсив мой. – М.Д.). Что же касается учения о "сверхпредложенческих единствах", составляющего ядро грамматики текста, то аналогов ему в западноевропейской лингвистике просто нет. О.И.Москальская в открывающем ее книгу обзоре пишет, что в 50–60-е гг. "в области изучения сложного синтаксического целого успешно работают чешские лингвисты", ссылаясь при этом на работы В.Скалички, К.Гаузенблаза, Б.Палека (Москальская 1981: 8). Однако достаточно взглянуть только на заглавия указанных работ, чтобы усомниться в том, что они посвящены именно сложному синтаксическому целому: статья К.Гаузенблаза, например, опубликована в переводе в упоминавшемся VIII выпуске "Нового в зарубежной лингвистике", и уже по ней одной можно судить о том, что О.И.Москальская в данном случае употребляла термин "ССЦ" в нестрогом смысле, имея в виду текст.

Итак, именно тем, что может составить гордость отечественной науки, она великодушно пренебрегает...

Конечно, этот набросок далек от полноты; есть еще целый ряд причин сложившейся парадоксальной ситуации. Но суть дела, как представляется, именно такова. А этим объясняется то, что в центре внимания в этой работе будет как раз "грамматика текста".

В чем заключаются основные цели и задачи этого исследования?

Прежде чем ответить на этот вопрос, обратим внимание на два важных события лингвистической жизни последних лет. Одним из этих событий стал выход в свет давно ожидавшейся книги Г.А.Золотовой, Н.К.Онипенко и М.Ю.Сидоровой "Коммуникативная грамматика русского языка" (Золотова... 1998), которая продолжает линию исследований, начатую Г.А.Золотовой три десятилетия назад (в триаде "Очерк функционального синтаксиса русского языка" – "Коммуникативные аспекты русского синтаксиса" – "Коммуникативная грамматика русского языка", последняя работа может рассматриваться и как завершающая).

Второе событие – появление книги Б.М.Гаспарова "Язык, память, образ. Лингвистика языкового существования" (Гаспаров 1996). Симптоматично, что если первая книга издана Московским государственным университетом под эгидой Института русского языка им.В.В.Виноградова РАН, то вторая – еще совсем молодым, но уже авторитетным издательством "Новое литературное обозрение". Первая – коллективное обобщение опыта целого направления отечественной лингвистики, вторая – попытка нащупать совершенно новые пути, наметить новое направление осмысления языка в онтологическом плане.

Читателю, знакомому с этими работами, обращение к ним в данном контексте может показаться неожиданным, поскольку ни первая, ни вторая не являются исследованиями, посвященными проблеме текста монографически: имея фундаментальный характер, они представляют собой генерализованные описания языка в целом. Именно поэтому обе книги являются крупными событиями, своеобразными вехами, дающими новые точки отсчета. В то же время в них отчетливо выражены наиболее популярные тенденции, имеющие прямое отношение и к проблематике лингвистического изучения текста.

Как же авторы названных книг понимают категорию текста? Создатели "Коммуникативной грамматики" рассматривают в качестве "текста" фактически любую осмысленную и грамматически правильную словесную последовательность рангом от предложения и выше. Б.М.Гаспаров пытается противопоставить текст языку, находя принципы их внутренней организации противоположными, хотя оказывается не вполне последователен. Ни то, ни другое не представляется удовлетворительным, если стремиться к осмыслению проблемы именно текста с лингвистических позиций. Более детальный разбор концепций текста, которые содержатся в этих работах, будет проведен ниже, в I главе, здесь же мы по необходимости ограничимся лишь выводом, вытекающим из этого разбора.

Этот вывод заключается в констатации неудовлетворительного положения дел в той части современной отечественной лингвистики, которая связана с проблематикой лингвистической организации текста. Как и четверть века назад, отсутствует даже подобие терминологической строгости в употреблении слова "текст", границы понятия предельно размыты, а проблема текстообразования (не в аспекте порождения, а в аспекте грамматики текста) либо вообще не ставится – так, из концепции Б.М.Гаспарова невозможно понять, каким же образом возникает текст, – либо сводится к описанию тема-рематических взаимодействий между высказываниями и рематической доминанты текстового фрагмента, как это сделано в "Коммуникативной грамматике". Но при этом апелляция к самой категории "текст" не просто частотна в обеих книгах, но своеобразно венчает каждую из них.

Неразработанность теории русского текстообразования, с одной стороны, и то прочное место, которое занимает категория текста и в современных лингвистических исследованиях, и в практике преподавания отечественной словесности в высшей, средней и даже начальной школе, с другой стороны, определяют актуальность нашего исследования.

Из сказанного вытекают две наши главные цели. Первая из них уже сформулирована выше: попытка выстроить систематическое описание основ русского текстообразования, предполагающая решение следующих задач:

1) выработка представления о строевой единице текста (единице текстообразования);

2) выявление состава таких единиц и системных отношений между ними;

3) развернутая характеристика каждой единицы.

Однако для реализации этой цели необходимо, прежде всего,

4) сформировать такое представление о тексте, которое основывается не на сходствах его с традиционными объектами лингвистического описания, а на его отличительных, дистинктивных признаках.

Главным, опорным положением в этом случае является тезис об особой природе и особом статусе текста как такового, исключающий его свед\'eние как к фактам языка, так и к фактам речи или речевой деятельности. Краткий обзор двух концепций, в значительной мере отражающих отношение современной лингвистики к этой проблеме, свидетельствует о том, что эта задача отнюдь не надуманна и нисколько не устарела. По этим причинам в I главу "Элементы теории текстообразования" включены также параграфы, посвященные

5) осмыслению самой категории текста в ее соотнесении с категориями, с одной стороны, языкового знака, с другой – дискурса, категории, все более явно претендующей на статус некоего родового понятия, охватывающего и текст, и речевые произведения любого формата, и чуть ли не стремящейся подменить понятия речевой деятельности, коммуникации, мышления.

Важное место в этой главе занимает

6) характеристика специфики смысловой структуры текста. В связи с последней проблемой рассматривается вопрос о соотнесенности часто смешиваемых категорий текста и произведения. В то же время, разумеется, не ставится задача раз и навсегда "разобраться" с категорией текста и дать ей твердую дефиницию; очевидно, что это невозможно, как невозможно дать определение понятию "стиль" и целому ряду подобных (К.А.Долинин).

Решение задач (1–3) приводит к формированию понятия нормы русского текстообразования ( первой гл.), что, в свою очередь, позволяет поставить вопрос о применении положений теории текстообразования к обучению русской текстовой компетенции как русских школьников, так и иностранных учащихся ().

Вторая цель исследования – соотнесение основ русского текстообразования с категорией художественного текста. Ключевым, определяющим характер и последовательность изложения здесь является вопрос о мере применимости общих положений теории текстообразования к столь "капризному" объекту, каков текст художественного произведения, вроде бы не приемлющий никаких строгих нормативных ограничений. Выдвигается и проверяется гипотеза о том, что теория текстообразования дает исследователю инструмент эффективного анализа структуры художественного текста – понятие сверхфразового уровня организации текста, органичным образом связывающее теорию текстообразования с основополагающими категориями художественного произведения (сюжет, фабула, композиция и др.). Главной задачей в данном случае является выработка понятия сверхфразового уровня организации (художественного) текста. Основные контуры этого понятия выявляются в процессе развернутого анализа текста рассказа В.В.Набокова "Возвращение Чорба"; частичное применение понятия и открываемые при этом возможности иллюстрируются разбором рассказов "Холодная осень" И.А.Бунина и "Страж" В.С.Маканина (глава II "Сверхфразовый уровень организации художественного текста").

Поскольку понятие сверхфразового уровня организации художественного текста связано с основополагающими категориями эпического произведения, особую задачу этой главы составило выявление параметров указанной связи. Решению этой задачи посвящен параграф 1.2.1 гл.II ("Категория события в лингвистической литературе и "сюжетное событие" как категория художественного текста").

Однако закономерно предположить, что действенность и объяснительная сила положений теории текстообразования варьирует в зависимости от типа художественного текста: интуитивно кажется очевидным, что классический русский повествовательный текст середины XIX века (где, впрочем, при детальном рассмотрении также обнаруживаются разные тенденции) резко отличается от текста авангардного, модернистского, постмодернистского типа. Проверке этого предположения посвящена глава III "Deus ex texto, или специфика модернистской модели нарратива", в которой рассматриваются особенности повествовательной манеры В.В.Набокова, выявляемые на сверхфразовом уровне организации текста (в движении от романа "Машенька" к сборнику "Весна в Фиальте" и роману "Дар"). Актуальность этой задачи заключается в необходимости проверки эффективности выработанного исследовательского инструментария: коль скоро была поставлена цель разработать исследовательский аппарат, пригодный для изучения художественного текста без ограничений по эстетическим направлениям, этот аппарат должен быть применим и к таким текстам, которые отличаются от "традиционных" по ряду существенных параметров.

В этом смысле может показаться не вполне логичным выбор набоковского же рассказа "Возвращение Чорба" для выработки понятия сверхфразового уровня организации текста в предыдущей главе: если общий ход исследования предполагает выработку основных положений на материале классической повествовательной прозы и последующую проверку их применимости к текстам неклассического типа, то для выявления основных параметров сверхфразовой организации текста следовало избрать текст заведомо классического типа, не набоковский. Однако в реальности имя автора еще не определяет типа текста: "Возвращение Чорба" – рассказ, в котором черты неклассического повествования если и присутствуют, то не на уровне сверхфразовой организации, и в этом отношении текст "Возвращения Чорба" намного ближе к повествовательным манерам, скажем, И.А.Бунина, или М.Е.Салтыкова-Щедрина, или А.С.Пушкина (неоднородность ряда здесь намеренная), чем к манере, в которой написаны, например, рассказ "Набор" или роман "Приглашение на казнь" самого В.В.Набокова.

Общий ход мысли, связанный с движением от текстов классического типа к текстам неклассическим, проводится в главах II и III нестрого, в общих чертах, еще и по той причине, что и само по себе противопоставление классики не-классике весьма условно и существует более в виде презумпции, нежели в виде системы конкретных антиномий, позволяющих с достаточной мерой точности диагностировать "классичность" или "неклассичность" данного конкретного текста. Не случайно одним из итогов рассмотрения материала в этой главе оказывается вывод, частично опровергающий интуитивное представление о глубоком водоразделе, пролегающем между "классическими" и "неклассическими" текстами, и переводящий это представление в несколько иную плоскость. Поэтому, хотя в III главе и содержится попытка сформулировать три "правила классического нарратива" (3.1), эту попытку следует воспринимать лишь как инструмент, изготавливаемый для конкретной частной цели, а не как генеральные положения, претендующие на глобальный теоретический статус.

В Заключении подводятся основные итоги исследования и намечаются дальнейшие перспективы.

Основным материалом исследования послужили выборки из произведений русской повествовательной прозы второй половины XIX – первой трети XX вв. (этот материал лег в основу главы I); главы II и III построены на целостном текстуальном анализе ряда произведений русской литературы XX в.: рассказов И.А.Бунина ("Холодная осень"), В.В.Набокова ("Возвращение Чорба", "Облако, озеро, башня", "Круг", "Королек"), В.С.Маканина ("Страж"); к анализу привлекались также фрагменты из ряда других рассказов И.А.Бунина, В.В.Набокова, его же романов "Машенька", "Защита Лужина", "Подвиг", "Дар"; кроме того, к анализу привлекались фрагменты из произведений А.С.Пушкина, М.Ю.Лермонтова, Н.В.Гоголя.

От автора

Первое издание этой книги вышло в 1999 г. в Издательстве Санкт-Петербургского университета тиражом 300 экземпляров. Тираж быстро разошелся, и, когда коллеги интересовались у меня, где ее можно купить, мне оставалось... предлагать им электронную версию. Тогда-то я и решился предложить рукопись московскому издательству, появившемуся совсем недавно, но уже известному выпуском ряда интересных книг по лингвистике. Выражаю самую глубокую благодарность издательству "Эдиториал УРСС", согласившемуся выпустить книгу вторым изданием, и его любезным сотрудникам.

Во втором издании в текст введены новые параграфы: "Категория события в лингвистической литературе и "сюжетное событие" как категория художественного текста", "Различие проявлений вторичной дискурсивности текста на сверхфразовом уровне в зависимости от жанра"; дополнен раздел "Рассказ "Возвращение Чорба" в интерпретациях критики"; частично изменены названия глав и параграфов; исправлены замеченные опечатки. Вместе с тем, учесть все то новое, что появилось в лингвистике за два года, оказывается невыполнимой задачей. Например, когда рукопись уже была отправлена в издательство, я получил возможность ознакомиться с книгой М.Ю.Сидоровой "Грамматика художественного текста" (М., 2000), имеющей прямое отношение к предмету моей работы (хотя подходы существенно различаются). Остается только сожалеть о том, что отразить результаты, полученные М.Ю.Сидоровой, как и результаты ряда других работ, даже в обзоре уже невозможно, и принести свои извинения авторам и читателям за вынужденную неполноту.

Выражаю искреннюю и глубокую признательность всем тем, кто принимал заинтересованное и доброжелательное участие в обсуждении фрагментов рукописи на разных этапах работы, содействовал публикации этих фрагментов в виде докладов и статей, – моим учителям и коллегам, без внимания, вопросов и замечаний которых излагаемая концепция вряд ли смогла бы получить окончательное оформление: профессорам Г.Н.Акимовой (СПб.), А.В.Бондарко (СПб.), М.Б.Борисовой (Саратов), Н.Д.Бурвиковой (Москва), В.Витту (Потсдам), М.В.Всеволодовой (Москва), К.А.Долинину (СПб.), И.А.Мартьяновой (СПб.), Л.А.Пиотровской (СПб.), В.П.Проничеву (СПб.), Ю.А.Пупынину (СПб.), К.А.Роговой (СПб.), А.Стельмашук (Белосток), В.В.Степановой (СПб.), В.Хлебде (Ополе), В.Д.Черняк (СПб.), В.А.Шаймиеву (Бирск), А.Л.Шарандину (Тамбов), К.Э.Штайн (Ставрополь), Н.Л.Шубиной (СПб.), доцентам А.Ю.Кожевникову, И.Н.Лщвиной, И.С.Куликовой (все – СПб.), Р.Л.Смулаковской (Череповец) и др.

И, безусловно, самая глубокая благодарность – моему Учителю, научному редактору этой книги, заслуженному деятелю науки РФ, чл.-корр. Российская Академия образования профессору Сакмаре Георгиевне Ильенко. 12 марта 2001 г.

Оглавление