Вайсгербер Й.Л. Родной язык и формирование духа.
Пер. с нем. Изд. 3

Оглавление

Предисловие

Написать эту книгу меня побудили два обстоятельства. Со времени работы над (неопубликованной) кандидатской диссертацией "Язык как форма общественного познания" меня не оставлял в покое вопрос о сущности человеческого языка. А истекшее время вполне подтвердило ту мою точку зрения, что здесь все еще ждут своего решения важнейшие проблемы, что преобразование языковедения в исследование, достаточно полно охватывающее все стороны языка, прежде всего невозможно без переосмысления роли языка в духовной жизни человека и тем самым места языковедения среди гуманитарных наук. Последние годы дали обильный урожай новых подходов к этой проблеме, но всеобъемлющее решение ее все еще не найдено.

Те же вопросы явились мне в другом обличье, когда я в пору своей деятельности в университете, Педагогической академии и школе столкнулся с задачей объяснить будущим учителям, в чем собственно заключается смысл обучения языку, и реализовать эти представления на практике. Дискуссии вокруг преподавания языка, бесчисленные попытки разного рода улучшить его и очевидный результат тщетности этих попыток – стремление оттеснить лингводидактику на второй план – все это всякий раз обнаруживает один и тот же порок: отсутствие пригодного масштаба. Ни у кого не вызывает возражений то, что обучение языку должно основываться на познании сущности языка; я надеюсь, что некоторые из все еще нерешенных проблем, связанных с языком, будут освещены в предлагаемых рассуждениях по-новому.

На форме этой книги также сказались – и я полагаю, не во вред самому изложению – два указанных аспекта исследований. Необходимость с подобающей тщательностью рассмотреть эти уже неоднократно обсуждавшиеся, в большинстве своем довольно сложные вопросы казалась поначалу несовместимой с желанием изложить все доступно, в общих чертах и лаконично. Однако многократные размышления над этим предметом позволили выделить основные положения, исследование которых попутно приводит к решению многих других проблем, и я вправе считать успехом своего упорного труда то, что в окончательном виде книга оказалась значительно меньше по объему, чем первоначальные наброски. И если в ней удалось осветить основные моменты таким образом, чтобы, пусть не решить важнейшие вопросы изучения языка, но хотя бы продвинуться вперед на этом пути, то цель предлагаемых рассуждений будет достигнута и можно будет надеяться, что они окажутся плодотворными для науки, преподавания и общества.

Росток, август 1928 г.

Введение

Странная судьба выпала на долю людей в их занятиях языком.

Всякий человек изучает какой-либо язык, ежедневно и ежечасно пользуется им, почти все его мысли и поступки сопровождаются использованием языка, но лишь очень немногих язык побуждает к раздумьям, не говоря уже о серьезных исследованиях. Он предстает перед первобытным человеком, полон таинственной силы, счастливых либо несчастливых предзнаменований. Одной из первых загадок является он человеку, который пытается в своих раздумьях проникнуть в сущность бытия. И все-таки на протяжении иных столетий целые науки даже не осознавали необходимости заняться языковыми фактами. Пожалуй, ни о каком ином явлении культуры не было сказано столько прекрасных слов относительно того, насколько глубоко оно укоренено в человеческом бытии вообще, как о языке, который следует считать одним из важнейших достояний народа. Однако, незаметно, чтобы это убеждение обрело плоть и кровь, и еще менее заметно, чтобы из него извлекались простейшие выводы. И наконец, как ни многообразны поводы для занятий языковыми явлениями и виды таких занятий, приходится признать, что язык во всех его разновидностях до сих пор еще не стал единым предметом единой науки.

Нетрудно вскрыть причины подобного противоречивого отношения к языку.

Ведь язык нам с юных лет столь близок, что мы уже совершенно не в состоянии представить себе нашу жизнь без него; и потому его постигает судьба прочих повседневных явлений – оставаться незамеченным, пока он безукоризненно выполняет свои функции. Мы не можем себе представить наше состояние в то время, когда нам еще не было дано владеть языком. Когда речь идет о столь неразрывно связанных с нашей жизнью обстоятельствах, повод остановиться, поразмышлять появляется лишь тогда, когда в повседневном мы обнаруживаем необычное. Разумеется, это справедливо и в отношении языковых явлений. Каждый ребенок своим отношением к языку дает повод для бесчисленных наблюдений и вопросов; но и это опять же так привычно, что родители и воспитатели считают усвоение языка столь же естественным процессом, что и взросление. Достаточно часто можно наблюдать к тому же более или менее серьезные расстройства речи; они могли бы дать богатый материал, если бы не было принято считать их чем-то чисто внешним либо симптомом иных нарушений. И тот факт, что человечество говорит на столь разных языках, давно уже не бросается в глаза; его просто принимают к сведению, и редко задаются вопросом, откуда это взялось, а еще реже – как это следует понимать. Чаще всего удивляются также тому, что их собственный язык в прежние времена был другим. Вопросы истории языка легче всего пробуждают всеобщий интерес, но, как будет показано ниже, это внимание фиксируется на довольно поверхностных явлениях.

Даже научное занятие языком не в состоянии освободиться от подобных пут. Поскольку языковые факты настойчиво дают о себе знать в самых различных сферах жизни, то и научное исследование этих фактов прокладывает себе дорогу в нескольких независимых направлениях. Собственно языковедением издавна считалась грамматика. То, что она после многообещающего начала почти окаменела, обусловлено – помимо довольно серьезных трудностей – двумя обстоятельствами. Грамматика искони считала себя нормативной наукой. Она желает учить языку и обладает поэтому довольно неблагоприятными предпосылками в том, что касается исследования языка. Далее, она почти исключительно ориентирована на языковую форму, поскольку она учитывает почти исключительно лишь литературный и письменный язык, а также занимается преимущественно вопросами письма. Как нормативная наука она также мало соприкасается с другими науками о языке. Далее, очень многие старания в области исследования языка обусловлены потребностями повседневной жизни, и с языковедческих позиций многое из того, что разрабатывается в целях изучения иностранных языков, следует рассматривать скорее как помеху, нежели как споспешествование. Не выше подобной, обусловленной практической пользою, целеустановки поднимается и научное исследование языка, рассматривающее его как ключ к письменному наследию народа. – Все это зачастую изолировано от философских и психологических исследований языка. Если, с одной стороны, отсутствует склонность пускаться в общие рассуждения о языке, то, с другой стороны, как правило, присутствует трудность, вызванная тем, что одного лишь знания фактов оказывается недостаточно. Сравнительно-историческое языкознание, которое вот уже сто лет считается научной формой изучения языка, тоже оказалось неспособно перебросить мост через эту пропасть. И поныне философское толкование языка предоставлено философу, психологические исследования – психологу, а сбор "фактов" историко-филологически ориентированному языковеду, а особняком от них стоит преподавание языка. Последствия такого неудовлетворительного состояния очевидны. В области науки: языковедение, которое, невзирая на обилие крупных результатов исследований, не отвечает своему предмету, большей частью раздроблено на частные филологические дисциплины, мало связано с другими науками, в ущерб себе и другим. Как не хватает ей единой ориентации на язык во всех формах его существования, так не достает ей зачастую и верных масштабов для анализа и оценки языковых явлений. В практическом отношении ущерб еще более явен: стоит лишь вспомнить о преподавании языка в школах, которое воспринимается как учителями, так и учениками одинаково – как мучение, причем всегда возникает вопрос, оправдываются ли хоть в какой-то степени затраченные время и усилия достигнутыми результатами. Как часто мы наблюдаем, что преподавание языка менее всего связано живыми связями с другими школьными предметами. А из многочисленных попыток придать преподаванию языка новый облик со всей очевидностью следует вывод, что здесь отсутствуют важнейшие, основанные на понимании сущности предмета принципы, которые только и могут стать точкой опоры и позволят целесообразно вести обучение языку.

Наконец, мы можем в общем и целом констатировать, что во всех устремлениях гуманитарных наук образовался зловещий пробел, поскольку язык как одно из важнейших явлений человеческой культуры не познан в своем значении и вряд ли осознан в своем воздействии. А все же без более глубокого проникновения в языковые проблемы невозможно понять духовную жизнь человека.

Упомянутые пробелы в языковедении мы обнаруживаем, естественно; всякий раз, когда просматриваем соответствующую литературу. Конечно, за последние сто лет вышло внушительное количество произведений общего характера о языке и языковедении. Назову здесь лишь наиболее важные для наших последующих рассуждений. Гениальное наследие В.фон Гумбольдта [58] удостоилось более похвалы, нежели понимания. Значительные труды третьей четверти XIX столетия, принадлежащие перу Г.Штейнталя [119], Л.Гайгера [37], М.Мюллера [78] и др., ныне уже забыты. С 1880 г. господствовал чисто исторический подход Г.Пауля [82], на фоне которого другие труды, например, Г.фон Габеленца [35], не смогли привлечь надлежащего внимания. На рубеже столетий сформировались новые подходы: воззрения В.Вундта [132] вызвали большой ажиотаж и много споров, см. Б.Дельбрюк [18] и Л.Зюттерлин [117]. Мысли Э.Гуссерля [60] вначале не были подхвачены, а индивидуалист Фр.Маутнер [74] высказал некоторые верные идеи, однако связал их со слишком большими преувеличениями. В последующие годы психологический подход к языку получил дальнейшее развитие отчасти в русле идей Вундта, а отчасти – отталкиваясь от них: О.Диттрих [20], И. ван Гиннекен [42], А.Марти [73], взгляды которого ныне упорно отстаивает О.Функе [32]. Огромное влияние оказал затем К.Фосслер [121]. Во время войны и после нее за границей вышел ряд важных работ: Ф. де Соссюр [95], Ж.Вандриес [119], Йоз.Схрейнен [100], А.Норин [80], О.Есперсен [61], Ш.Балли [5], Х.Делакруа [15]. Немецкие устремления последнего времени не получили пока соответствующего выражения, как об этом свидетельствует и огромное количество переводов зарубежных работ; упомяну Э.Отто [81], Фр.Шюрра [103], Х.Амманна [2], а также добротный, но лаконичный перечень проблем у Х.Гюнтерта [45]. К этому добавим заслуживающий всяческих похвал сборник извлечений из трудов Г.Шухардта [101] и, пожалуй, наиболее значительное явление – философские труды Э.Кассирера [13]. Прочие течения, не получившие еще обобщающего освещения, будут упомянуты нами в соответствующих местах.

Таким образом, издано множество языковедческих работ общего характера и каждая из них, конечно же, имеет свои заслуги перед наукой. Но я полагаю, что не совершу ошибки, если стану утверждать, что не вижу ни в одной из них осуществление самого необходимого, а именно: задачи определить место языка в жизни человека и тем самым обрести единую основу для обсуждения всех связанных с языком проблем. Если нужно охарактеризовать ту точку зрения, на которой, в отличие от упомянутых работ, основаны мои последующие размышления, то самое основное заключается в следующем:

1. Как уже отчасти становится понятно из названий указанных трудов, они в основном ограничиваются тем, что излагают языковые явления с определенной научной позиции: в одной работе высказывается историк языка, в другой – лингвопсихолог, в третьей – философ языка. Именно это представляется мне самым значительным недостатком языковедения: рядом с историей языка, психологией языка и пр. нет собственно языкознания, которое стремится охватить именно язык во всех формах его существования, все его воздействия и взаимосвязи, то есть объединяет рассмотрение языка с различных сторон в единую картину языка. Систематизация материала с этой точки зрения приведет, надеюсь, к важным выводам.

2. Представляется необходимым строго ограничить дальнейшие рассуждения вопросами, имеющими решающее значение. Проблемы, связанные с языком, столь многочисленны, что за деревьями частностей нередко не видно леса. Некоторые недостатки языковедческих трудов обусловлены тем (и многие попытки решения проблем обнаруживают то же самое), что они привносятся извне, а не извлекаются из сердцевины стройной системы взглядов. А как часто именно преподаванию языка не достает масштабных, перспективных точек зрения! Эти весомые недостатки можно устранить только путем сосредоточения на ключевых вопросах. Этим может быть достигнуто и еще нечто. Рассмотрение языковых явлений еще не везде затронуло решающие проблемы; даже если не применять ко всей научной работе масштаб ценности и полезности, все же процветания науки можно ожидать лишь в том случае, если уравновешенно развивать все ее отрасли. Поэтому, если далее внимание, уделяемое некоторым направлениям языкознания, будет не вполне соответствовать размерам их вклада в науку, то это объясняется моим желанием показать еще не тронутые ареалы науки и подготовить тем самым более равномерное распределение акцентов в научных исследованиях.

3. Если я, в-третьих, делаю главное ударение на возможностях (Leistungen) языка и языковых явлений, то это вряд ли нуждается в пояснении, хотя к этому подходу прибегают редко. Там, где следует ожидать проявление базовых возможностей языка, там и должны решаться главные задачи языковедения, оттуда следует начинать всякое проникновение в сущность языковых явлений. В языке, как и во всяком осмысленном целом, отдельные части могут быть поняты лишь исходя из возможностей их самих и всего целого, поэтому в последующем нам придется всякий раз прибегать к лакмусовой бумажке возможностей.

4. Из этого с неизбежностью следует, что в первую очередь мы обращаем внимание на родной язык (Muttersprache). Ведь лишь родной язык раскрывает перед каждым человеком и народом в целом все свои возможности. Отношение конкретного человека к его родному языку, отношение народа к его языку раскрывает нам истинную оценку языковых явлений. Это отношение обусловливает все остальное.

В этих четырех аспектах я хотел бы раскрыть формы существования языка. Картина, которая здесь обнаруживается, приобретает особенный характер еще из-за того, что в последние годы в исследованиях основных понятий был достигнут значительный прогресс. Быть может, вызовет удивление, что такие обычные термины, как язык (Sprache), предложение (Satz), слово (Wort), значение (Bedeutung), оказываются предметом стольких споров и столь различно трактуются. Тем понятнее то, что глубокие изменения в терминологии требуют переосмысления всей этой области, ведь в ней отражается прогресс мышления в решающих вопросах. Вот почему наши рассуждения на темы, занимающие человечество на протяжении тысячелетий, опять значительно отличаются от идей предшественников: они смогут стать плодотворными лишь в том случае, если вберут в себя все лучшее из предыдущего опыта и сумеют обогатить его.

Об авторе

Основатель неогумбольдтианства, значительного лингвофилософского течения в европейской лингвистике. Оно сложилось поначалу как особое направление в практической германистике, стремившееся создать все необходимые условия для ренессанса идей В. фон Гумбольдта в науке и образовании, и лишь позднее оно приобрело черты лингвофилософского течения, обратившегося к поиску промежуточного пути между идеализмом и материализмом в языковой сфере. Пpедметом pассуждений в части философии языка неогумбольдтианцам служили идиоэтническая семиотика, язык как мир-посредник, полевая теоpия описания языка, языковые освоения фpагментов миpа (Zugriffe) и акты автономного твоpчества языка (Ausgriffe), пpоблема воссоздания миpа посpедством слова (Worten der Welt), языковые значимости (Geltungen), тpи типа языковой философии (антpопоцентpизм, этноцентpизм и глоттоцентpизм), языковое миpосозидание (sprachliche Weltgestaltung). Разработка этой концепции осуществлялась Вайсгербером с середины 20-х вплоть до середины 80-х гг. и нашла свое отражение в более чем 400 его работах, в том числе в известнейшей тетралогии "О силах немецкого языка".

Первой крупной работой Вайсгербера стала предлагаемая в русском переводе монография "Родной язык и формирование духа" (1929), в которой он сформулировал основные принципы неогумбольдтианской концепции языка. Эта работа стала событием в германском языковедении и удостоилась многочисленных хвалебных рецензий, была переведена на корейский, японский, испанский языки, а в 1993 г. – на русский язык.