Чейф У.Л. Значение и структура языка.
Пер. с англ. Изд. 3

Оглавление

Предисловие к русскому изданию

Время, прошедшее с тех пор, как эта книга была представлена американскому издателю, подтвердило высказанное мною в главе первой предположение о том, что содержащиеся в ней идеи будут "продолжать подвергаться изменениям и заменяться другими". Когда появилась возможность перевода этой работы на русский язык, я подумал, нельзя ли внести в ее текст такие изменения, чтобы книга более точно отражала мои теперешние взгляды. Вскоре, однако, я вынужден был оставить этот план. Во-первых, у меня не оказалось времени для соответствующей переработки. Во-вторых, стало очевидным, что изменения, которые я имел в виду, гораздо лучше могут быть отражены в совершенно новой книге, а не в переработанном варианте настоящей книги. И наконец, я еще очень хорошо не представлял себе, какого рода изменения хотел бы я внести. В настоящем виде, без переработки, книга представляет собой некую платформу, которой я достиг на определенном этапе своих рассуждений. С тех пор я продолжаю двигаться в направлении, которое, я надеюсь, ведет к более полному пониманию этих проблем, однако я все еще не считаю, что у меня сложилась новая платформа, опираясь на которую я мог бы прийти к новым обобщениям или произвести соответствующую переработку старой концепции.

Если бы мне предстояло переработать эту книгу теперь, я знаю, что мне нужно было бы уделить гораздо больше внимания структуре речи или тому, что в Европе часто называют анализом текста. Правда, здесь затрагивается вопрос "новой и старой информации" (гл.15) и других явлений, таких, как семантическая база определенного артикля в английском языке (гл.14), которые, очевидно, зависят от факторов, выходящих за рамки предложения. Однако я не подверг такие дискурсивные факторы соответствующему рассмотрению и считаю это серьезным упущением данной работы.

Пытаясь глубже проникнуть в явления речи, я обнаружил, что неизбежно вторгаюсь в области как эпистемологии, так и психологии. Например, мне представляется, что употребление определенного артикля в английском языке в значительной степени зависит от соображений более широкого плана, в основе которых лежит масса человеческих знаний, так что любая попытка объяснить это явление должна отражать эти знания. Кроме того, все эти соображения зависят в конечном счете от человеческого сознания, так что в конце концов никакое адекватное объяснение невозможно без более глубокого понимания природы мозга и его функционирования Например, если говорить о различии между новой и старой информацией, то дело здесь, по-видимому, обстоит так, что "старая" информация представляет собою то, что говорящий полагает находящимся в сознании слушающего, в то время как "новая" информация – это то, что предполагается неизвестным слушающему в момент производства высказывания. Исследование таких семантических свойств, как "определенное" и "родовое", ведет к основным проблемам, касающимся роли времени, пространства и воображения в мыслительных процессах. В настоящее время я считаю, что лингвистика во многих случаях должна искать объяснения в психологии и в то же время психология также может извлечь пользу из тех лингвистических явлений, которые могут пролить свет на работу мозга. В конечном счете эти несколько искусственные границы между такими научными дисциплинами, как лингвистика и психология, оказываются, по-видимому, препятствием к более углубленному пониманию сущности языка и, вероятно, рамки исследований в области "языка и познания" расширятся.

У читателя может сложиться впечатление, что в этих замечаниях, так же как и в некоторых разделах этой книги, я придерживаюсь точки зрения, которая является слишком американской. Например, специфический структурализм, которым отмечена первая глава, а также только что упомянутое разделение сфер интересов лингвистики и психологии могут показаться в большей степени проблемой в Соединенных Штатах, чем где бы то ни было. Даже если это и так, я считаю тем не менее, что лингвистам везде необходимо расширять область своих интересов и что исследования, выходящие за пределы лингвистики в узком смысле, являются существенными для лучшего понимания самого языка.

Необходимо сказать несколько слов о статусе семантических структур, описанных в этой книге. Я предполагал, что они будут включать те элементы, которые относятся как к сообщению в понятийном плане, так и к форме окончательной поверхностной структуры. Следовательно, некоторые элементы и способы анализа, возможные на более "глубоком" уровне, не имели бы прямого отношения к образованию поверхностных структур. Позволительно спросить, в какой степени правомерен такой уровень репрезентации (термин representation, который сейчас принято переводить как "представление", в данном переводе иногда – там, где возникает опасность смешения с психологическим термином, – передается как "репрезентация". – Прим. ред.). Этот вопрос представляется мне в следующем виде. Представьте себе человека, который недавно пережил что-то и теперь желает сообщить об этом другому человеку средствами языка. Начнем с того, что у говорящего существует свое представление обо всем пережитом, включающее в себя как мысленные образы, так и чувства. Однако он в состоянии разбить это обширное понятие или представление на более мелкие понятия, каждое из которых обладает своим собственным индивидуальным содержанием. Например, он может думать о различных более мелких событиях и ситуациях, составляющих часть первоначального более крупного понятия. И он может продолжать разложение этих понятий до тех пор, пока не достигнет уровня, при котором оно может быть передано средствами его языка. Он разбил свое первоначальное широкое понятие на иерархию все более мелких "субконцептуализаций".

Однако, поступая таким образом, человек, по-видимому, во многих отношениях попадает под влияние тех ограничений, которые ставят образование понятий в зависимость от нужд общения (например, необходимость достичь линейности, как указано в главе 3), и, возможно, также под влияние разнообразных более произвольных ограничений, обусловленных языком, на котором он говорит. Таким образом, этот иерархический процесс субконцептуализации ни на одном уровне не является чисто понятийным, но постоянно зависит от языковых факторов. Вообще я склоняюсь к мысли, что чистой концептуализации не существует и что влияние языковых факторов неизбежно. То, что я имею в виду, можно изобразить в виде схемы в форме квадрата. Верхний левый угол квадрата представляет собою понятие опыта, с которого начинает говорящий, а нижний правый угол представляет собою высказывание, которое он собирается использовать для передачи данного сообщения другому лицу. Расстояние сверху вниз представляет субконцептуализацию: все более уточняющуюся понятийную детализацию первоначального единого понятия. Расстояние слева направо представляет требования, навязываемые актом коммуникации и произвольными свойствами языка. По мере того как говорящий продвигается вниз, он выполняет действия, которые правомерны в понятийном смысле; по мере того как он продвигается вправо, он выполняет действия, которые в понятийном смысле произвольны, а в лингвистическом – необходимы. Продвигаясь от своего первоначального понятия к высказыванию, он должен пройти путь по диагонали, принимая во внимание как понятийные, так и синтаксические соображения.

В данной книге я придерживаюсь взгляда, что большая часть необходимых понятийных операций выполняется раньше, чем большая часть произвольных синтаксических операций. Таким образом, говорящий мог бы достичь основания квадрата раньше, чем он достиг бы своей окончательной цели в правом углу основания квадрата. Точка, в ко торой он впервые касается основания, и представляет собой семантические структуры, которые мы пытались описать в этой книге. Все прочие операции, которые превращают такие семантические структуры в поверхностные, происходят в пределах основания квадрата и не имеют никакого отношения к понятиям. Тем не менее такие семантические структуры подвергаются в какой-то степени влиянию требований синтаксиса и, таким образом, не являются чистыми в понятийном смысле. Эта схема несколько проясняет типы структур, обсуждаемые в этой книге. Заключают ли они в себе много или мало и, кроме того, можно ли вообще говорить о семантических структурах таким образом, я не могу сказать в настоящее время с полной уверенностью. Я надеюсь, что дальнейшая работа поможет выяснению этих проблем.

Я хотел бы выразить свою глубокую признательность профессору Г.С.Щуру за его любезность и усилия, давшие возможность русскому читателю познакомиться с моей работой.

От переводчика

Книга У.Л.Чейфа "Значение и структура языка" вызвала значительный интерес среди зарубежных и советских лингвистов. Автор дает своеобразную трактовку некоторых проблем семантики и структуры языка вообще, рассматривая их под широким углом зрения современных достижений лингвистики, психологии и других смежных наук. В своем предисловии к русскому изданию автор прямо указывает на неизбежность объединения усилий целого ряда дисциплин для успешного изучения языка и проникновения в сущность его природы: "Пытаясь глубже проникнуть в явления речи, я обнаружил, что неизбежно вторгаюсь в области как эпистемологии, так и психологии" (стр.5). И далее: "...я считаю, что лингвистика во многих случаях должна искать объяснения в психологии и в то же время психология также может извлечь пользу из тех лингвистических явлений, которые могут пролить свет на работу мозга" (стр.6) и т.п. Многие положения автора представляются спорными, о чем подробно говорится в послесловии проф. С.Д.Кацнельсона. Следует сказать, что и по признанию самого автора его лингвистическая концепция окончательно не сложилась и требует дальнейшей разработки и переработки. Он пишет в том же предисловии, что настоящая книга является "своего рода платформой", от которой он продолжает двигаться вперед, но что он еще не достиг какой-то новой "платформы", основываясь на которой можно было бы создать новую книгу или сделать соответствующую переработку старой.

Но и в своем теперешнем виде, как уже говорилось выше, книга представляет определенный интерес для широкого круга лингвистов различных специальностей, школ и направлений, а также для тех, кто занимается смежными дисциплинами, и именно это определило целесообразность ее перевода на русский язык. Перевод книги вызвал известные трудности. Во-первых, некоторые ее разделы и параграфы изложены весьма схематично. Неравномерность в изложении отдельных проблем, связанная, по-видимому, со стремлением автора к созданию нового взгляда на язык, усложняла задачу переводчика.

Во-вторых, значительные затруднения представлял перевод терминологии, вводимой автором, своеобразие которой естественно определяется известным своеобразием общей концепции автора и его отношением к отдельным языковым явлениям. Некоторые термины взяты им из традиционной лингвистической терминологии, но в частично или полностью переосмысленном виде (например, термины complement, agent и др.), некоторые вводятся впервые для определения тех понятий, которые или не существуют в традиционной лингвистике, или не получили в ней терминологического выражения (таковы, например, термины potent, defeminizer и многие другие). Для таких терминов подыскать русские эквиваленты, адекватно отражающие содержание английского термина, чаще всего было невозможно, а если в иных случаях это и представлялось возможным, в русском переводе термин выглядел бы весьма громоздким и неуклюжим. Поэтому при переводе многих терминов переводчику приходилось идти по пути передачи их в латинизированной, транслитерированной форме. Это тем более оправданно, что и сам автор считает некоторые вводимые им термины (например, countizer) неудачными (см. стр.162). Насколько преодолены эти трудности, судить читателю.

Об авторе

Выдающийся американский лингвист. Окончил Йельский университет, где в 1958  г. получил докторскую степень. Работал в Калифорнийском университете в Беркли (1962–1986) и в Калифорнийском университете в Санта-Барбаре (1986–1991). С 1991 г. носит звание professor emeritus (заслуженный профессор в отставке).

Уоллес Чейф придерживается когнитивного подхода к языку, считает семантику основным компонентом языка и критикует порождающую грамматику Н. Хомского. Он автор трудов по языкам коренного населения Америки (преимущественно ирокезским и каддоанским), теории дискурса, отражению в языке эпистемической категории эвиденциальности, просодии. У. Чейф также занимается вопросами на грани языка и внеязыковой действительности (язык и эмоция, язык и музыка, психология и семиотика смеха). Книга "Значение и структура языка", изданная в 1970 г., уже через пять лет была переведена на русский язык и широко использовалась как учебник по лингвистике.