Происхождение русского литературного языка является центральной проблемой истории русского языка. Еще сто лет назад по этому вопросу высказался И.И.Срезневский, никак специально не аргументируя своего взгляда, и этот взгляд как-то сразу вошел в научный обиход и сохранился в нем до нашего времени. По мнению Срезневского, наш русский литературный язык в своем зарождении был не русским языком, а церковнославянским (древнеболгарским), пришедшим к нам, в связи с принятием христианства, в богатой церковно-богослужебной и иной церковно-религиозной книжности, представлявшей собой перевод с греческого языка на болгарский. Считается, что этот пришлый, книжного типа язык сразу оказался у нас с правами и в роли нашего литературного языка. Для объяснения этого явления Срезневский неоднократно подчеркивает, что именно церковнославянский язык по сравнению с иными славянскими языками был особенно близок к русскому языку. "Всего было легче утверждение старославянского наречия в русской письменности, – читаем мы в "Мыслях об истории русского языка и других славянских наречий" И.И.Срезневского (стр.76), – потому что русский язык к старославянскому, наречию был гораздо ближе всех других наречий славянских и по составу и по строю". В настоящее время это положение для нас, конечно, не может служить аргументом. Все славянские языки в старую пору (в IX–X вв.) были относительно близки друг к другу, каждый вместе с тем характеризуясь совокупностью своих черт применительно ко всем сторонам языка. Вместе с тем именно старославянский язык, как книжный язык, сложившийся на основе переводов, язык жанрово ограниченный, должен был представляться языком далеким в отношении к любому иному живому славянскому языку, в том числе и к языку русскому. Таким образом, с точки зрения высказанного положения о том, что русский литературный язык в своем происхождении был церковнославянским языком, вся дальнейшая его история должна была представляться как длительный процесс постепенного и непрерывного проникновения в него элементов собственно русского языка. Этот общий взгляд на происхождение русского литературного языка стал на последующие десятки лет стереотипным. Он, между прочим, был повторен и крупнейшим современным представителем науки русского языка – академиком А.А.Шахматовым. Должно, однако, заметить, что Шахматов специально проблемами истории русского литературного языка не интересовался и не занимался. Но в лекционном своем курсе современного русского литературного языка, читанном в 1911 г. в Петербургском университете, он в своем введении к курсу должен был коснуться вопроса об образовании русского литературного языка и изложил его в согласии с обычными представлениями своего времени. Приведенный взгляд на происхождение русского литературного языка, как будто не противоречащий общему представлению исторической обстановки прошлого, мог существовать в старую пору, когда не было четкого, научно расчлененного понятия старославянского языка, с одной стороны, и русского литературного языка старшего периода – с другой. Насколько соотносительно эти понятия были туманными в старой науке русского языка, видно, например, из следующей цитаты из "Мыслей" И.И.Срезневского: "До XIII в. язык собственно книжный (т.е. литературный язык) – язык произведений духовных, язык летописей и язык администрации – был один и тот же, до того, что и Слово Луки Жидяты, и Поучение Илариона, и Русскую правду, и Духовную Мономаха, и Слово Даниила Заточника, и Слово о полку Игореве, и Грамоту Мстислава некоторые позволяли себе считать написанными одинаково на наречии не русском, а церковнославянском" (стр.77). Понятно, что высказанный взгляд на происхождение русского литературного языка с непосредственным обращением к исследованию собственно литературных памятников старой поры не мог не столкнуться с противоречивым материалом, шедшим от самих памятников. Десять лет назад, в работе над исследованием языка Русской правды (в так называемой пространной редакции), в исчерпывающем анализе языкового материала памятника, мне пришлось столкнуться с фактом полного отсутствия в тексте Правды церковнославянских наслоений. Этот факт был известен академику А.А.Шахматову и Е.Ф.Карскому (издателю текста Правды по старейшему – Синодальному списку 1282 г.) и остался ими непонятным. Однако Русская правда – памятник слишком большого значения в разных отношениях; неизмеримо его значение и как источника русского литературного языка старшей поры. Данные его языка говорят о многом. Поэтому в работе над языком Русской правды, на вопрос о том, на каком же языке она была написана, не мог не последовать один ответ – что это был русский язык, русский литературный язык старейшей поры. Анализ языка Русской правды позволил облечь в плоть и кровь понятие этого литературного русского языка старшего периода. Его существенные черты – близость к разговорной стихии речи и полное отсутствие следов взаимодействия с болгарско-византийской культурой. Отсюда естественно напрашивался вывод о русской основе нашего литературного языка, а соответственно – о позднейшем столкновении с ним церковнославянского языка и вторичности процесса проникновения в него церковнославянских элементов. Это положение, выросшее на основе данных, представляемых Русской правдой, нуждалось в подкреплении на материале иных старейших русских литературных памятников. С этой целью в "Очерках по истории русского литературного языка старшего периода" (М., 1946) мы подвергли тщательному изучению язык основных наших ценнейших памятников, важнейших источников русского литературного языка старейшей поры, а именно: сочинений Владимира Мономаха, Моления Даниила Заточника, Слова о полку Игореве, Русской правды (в краткой ее редакции). Анализ всех исследованных памятников показывает, что язык их один и тот же – общий русский литературный язык старейшей поры. Сила единого содержания языка всех этих памятников становится особенно значительной, если принять во внимание, что исследованные памятники охватывают относительно широкий отрезок времени – около двух столетий (от начала XI по конец XII в.), принадлежат по своему происхождению к разным пунктам русской территории – и северу, и югу, и средней Руси – и, наконец, являются литературными произведениями, разными по жанру. Можно отметить общие признаки этого, старейшей поры, русского литературного языка. Основной и важнейшей чертой его является общий русский облик, дающий себя знать во всех сторонах языка (и в звуковой стороне, и в морфологии, а особенно в синтаксисе и лексике). Второй общей его чертой служит относительно архаический тип языка, понятный сам по себе ввиду того, что памятники принадлежат к старейшей поре (XI–XII вв.). Наконец, третьей, также замечательной особенностью языка, является очень слабая доля церковнославянского воздействия на него. Замечательно при этом, что незначительная сама по себе доля церковнославянского влияния, по свидетельству непосредственных памятников, колеблется в зависимости от жанра памятника, а также от времени его сложения. Памятники более ранние имеют меньше наслоений церковнославянизмов по сравнению с памятниками позднейшими. В жанровом отношении выделяется Русская правда с полнейшим отсутствием церковнославянизмов, собственно таково же и Слово о полку Игореве. Показательны неодинаковые свидетельства отдельных произведений Владимира Мономаха о церковнославянском воздействии на язык: оно заметно в "Поучении", совсем незначительно в письме Мономаха к Олегу и почти отсутствует в его автобиографии. Все эти данные, покоящиеся на материале непосредственных памятников, должны служить достаточным основанием для признания ложности старого взгляда на происхождение русского литературного языка как языка в основе нерусского. Самая мысль эта и теоретически, с разных точек зрения, не может не считаться совершенно неправдоподобной. Уровень русской культуры с ранней поры, еще на заре русской государственности, был очень высок. Мы имеем много разнообразных свидетельств этого. И, конечно, с общим высоким уровнем культуры не могла не быть связазана и достаточно сложившаяся культура русского слова уже в раннюю пору. Лучшее свидетельство этого – появление в то отдаленное время таких образцовых произведений языка и художественного творчества, как Слово Илариона, или сочинения Мономаха, или Слово о полку Игореве и др. Конечно, такие высочайшие образцы языка и творчества не могли бы получиться из ничего и вдруг, если бы до этого у нас уже не упрочилась своя традиция художественного слова, художественного творчества. Все это требует предположения о ранней сложившейся у нас культуре слова. Нельзя не отметить также, что с ранней поры русская культура во всех своих проявлениях обращает на себя внимание своей самобытностью. Сам русский язык издавна развивался собственным путем. Замечателен факт, что, сталкиваясь в старейшую пору с различными языками, например финскими, тюркскими, греческим и др., русский язык развивался совершенно самостоятельно и из чужих языков в него проникали лишь изолированные слова. Впрочем, и это наследие почти незаметно. Так, о финских заимствованиях совсем не приходится говорить – настолько незначительно было проникновение их в живой оборот русской речи. При таком выраженном самобытном характере русского языка тем более противоестественной представляется самая возможность мысли о том, чтобы основу русского литературного языка мог составить язык нерусский. Положение о происхождении русского литературного языка на русской основе имеет большое методологическое значение в дальнейшем изучении русского языка. Стоя на ложном пути, усматривая истоки нашего литературного языка в церковнославянском пришлом языке, мы в изучении русских памятников методологически неправильно и односторонне ставили вопрос о рамках русских элементов в свидетельствах того или иного памятника. Необходимо в равной мере освещать и другой вопрос: о доле церковнославянских элементов, принадлежащих каждому данному памятнику или серии памятников. Тогда на объективную почву исследования будет поставлена общая проблема об истории церковнославянизмов в русском языке, о судьбах церковнославянского языка в развитии русского литературного языка. Это исследование должно объективно показать роль древнеславянизмов в нашем языке, ибо представление об их влиянии у нас преувеличено. Многие церковнославянизмы, свидетельствуемые теми или иными памятниками письменности, имели значение условных, изолированных фактов языка, в систему его не входили, а в дальнейшем вовсе выпали из него, и сравнительно немногие слои их прочно вошли в обиход нашего литературного языка. 1947
Сергей Петрович ОБНОРСКИЙ (1888–1962) Выдающийся советский языковед, академик АН СССР с 1939 г. (член-корреспондент с 1931 г.). В 1910 г. окончил Петербургский университет. В 1916–1922 гг. – профессор Пермского университета, с 1922 г. – Ленинградского университета. Член-корреспондент Болгарской и Чешской академии наук, доктор honoris causa университета в Осло. Главные исследования посвящены истории русского языка, диалектологии и лексикографии. С.П.Обнорский выдвинул оригинальную теорию русской народной основы древнерусского литературного языка (в отличие от теории о церковнославянских истоках русского литературного языка). Основные труды – по морфологии имени и глагола русского языка, а также работы по культуре русской речи, особенно в области орфографии, произношения и грамматических форм. С.П.Обнорский – редактор академического словаря русского языка (1912–1937), член редколлегии 17-томного академического словаря современного русского литературного языка (1950–1965). Основатель и первый директор (1944–1950) Института русского языка АН СССР. В 1947 г. награжден Государственной премией СССР, в 1970 г. – Ленинской премией (посмертно). Также награжден тремя орденами Ленина и медалями. Основные сочинения: "Именное склонение в современном русском языке", вып.1–2 (Л., 1927–30), "Очерки по истории русского литературного языка старшего периода" (М.; Л., 1946), "Очерки по морфологии русского глагола" (М., 1953). |