|
Содержание
Введение
Данное исследование посвящено описанию феномена политического дискурса как сферы реализации манипулятивного воздействия. Политическая коммуникация неоднократно привлекала внимание исследователей, являющихся представителями самых разных областей научного знания [Бурдье 1993, Вебер 1990, Войтасик 1981, Дилигенский 1996, Почепцов 1997], в т.ч. и лингвистики. Связь между языком и политикой очевидна: "ни один политический режим не может существовать без коммуникации" [Шейгал 2000 (а): 17]. Более того, можно утверждать, что "специфика политики, в отличие от ряда других сфер человеческой деятельности, заключается в ее преимущественно дискурсивном характере: многие политические действия по своей природе являются речевыми действиями" [Шейгал 2000 (а): 17]. В качестве объекта лингвистического исследования эта область речевой деятельности рассматривалась в разных отношениях: как реализация особой знаковой системы – политического языка [Баранов 1997]; как разновидность статусно-ориентированного общения [Карасик 2000]; как сфера преимущественного употребления некоторых языковых форм и речевых приемов [Серио 1999] и т.д. Представляется тем не менее, что некоторые сущностные стороны данного объекта не получили в современной лингвистической науке целостного и системного осмысления. В первую очередь следует указать на отсутствие однозначной квалификации самого феномена. А.Н.Баранов, например, развивает представление о политическом языке, который понимается как "особая знаковая система, предназначенная именно для политической коммуникации: для выработки общественного консенсуса, принятия и обоснования политических и социально-политических решений в условиях множественных общественных интересов истинно плюралистического общества, в котором каждый человек является не объектом идеологического воздействия и манипулирования, а субъектом политического действия" [Баранов 1997: 108]. Аналогичная точка зрения представлена в работе Е.И.Шейгал, которая определяет язык политики как "структурированную совокупность знаков, образующих семиотическое пространство политического дискурса", в которое включаются "специализированные знаки – как вербальные (политические термины, антропонимы и пр.), так и невербальные (политические символы и пр.), а также неспециализированные знаки, изначально номинативно не ориентированные на данную сферу общения, однако, вследствие устойчивого функционирования в ней, приобретающие содержательную специфику" [Шейгал 2000 (а): 22]. Другой подход представлен в трудах П.Б.Паршина, который подвергает сомнению существование политического языка как феномена: "То, что обычно имеется в виду под языком политики, в норме не выходит за рамки грамматических, да, в общем-то, и лексических норм соответствующих идиоэтнических ("национальных") языков – русского, английского, немецкого, арабского и т.д." [Паршин 1999 цит. по Шейгал 2000 (а): 18]. В связи с этим П.Б.Паршин предлагает "считать преждевременными и, более того, неправомерными широко распространенные обобщающие утверждения относительно структурных свойств "политического языка" вообще. На практике объектом исследования являются конкретные идиополитические дискурсы – способы говорения, характерные для индивидуальных, коллективных или метафорических субъектов политического действия" [Паршин 2000: www.dialog-21.ru / archive]. Сторонники еще одной точки зрения утверждают, что языку политики свойственно специфическое содержание, а не форма. Так, франко-швейцарский лингвист П.Серио в [Серио 1999] анализирует особое использование грамматики "при советском способе оперирования языком" и приходит к выводу о существовании гипертрофированной тенденции к номинализации и т.н. "сочинению", т.е. соединению посредством союза "и" двух понятий, которые в обычной речи синонимами не являются (ср.: партия = народ = ЦК = правительство = государство = советские люди и т.д.) [Серио 1999: 340]. Авторы многочисленных работ последних лет пользуются термином политический дискурс [см. П.Б.Паршин, Е.И.Шейгал, а также М.Р.Желтухина, И.М.Кобозева и др.], вкладывая в него разное содержание, тогда как до сих пор существует множество расхождений в трактовке самого термина дискурс, не выяснено также, какое место он занимает в ряду уже таких устоявшихся и не требующих дополнительных пояснений терминов, как язык, речь, коммуникация, общение и т.д. Одни исследователи пользуются термином политический дискурс как данным априори, другие отказывают этому термину в наличии лингвистического содержания, третьи используют его наряду с терминами язык политики, политическая коммуникация, политический язык. Кроме того, последовательный анализ существующей на данную тему научной литературы позволяет констатировать, что на сегодняшний день в науке нет полной ясности в вопросе о степени принадлежности политического дискурса к институциональным видам общения, не определены и не описаны его системообразующие признаки, не проанализирован интенциональный аспект, проявляющийся в выборе стратегий и тактик общения. Между тем именно дискурсивный подход к сфере политической коммуникации представляется особенно плодотворным, потому что он задает тот ракурс исследования, который позволяет осмыслить важную, сущностную сторону этой области функционирования языка – специфику осуществляемой в ней концептуализации мира, порождающей широкий спектр форм манипулятивного воздействия. В этом смысле дискурсивный подход обеспечивает такое направление исследования, которое соотносится с одной из главных особенностей современной лингвистики – "стремлением уйти от атомарности и найти крупные ментальные структуры, детеpминиpованные социально и коммуникативно" [Фрумкина 2001 (б): 357]. Таким образом, актуальность данного исследования определяется необходимостью Исследование указанных проблем требует обращения к когнитивной парадигме научного знания. Если в рамках структуралистского подхода "язык рассматривался как более или менее самодостаточный механизм, автономный как по отношению к человеку, так и по отношению к внеязыковой реальности" [Кустова 2000: 85], то для современных лингвистических теорий характерны совсем иные акценты. Их отличает стремление, с одной стороны, встроить язык в систему других когнитивных механизмов человека, с другой – выявить "посредническую" функцию языка между человеком и внеязыковой реальностью. В этом случае определяющим является стремление показать, что язык и сам несет отпечаток человеческих способов освоения реальности, и в то же время, будучи средством концептуализации этой реальности, воплощением наивной (языковой) картины мира, накладывает отпечаток на восприятие реальности человеком – восприятие "сквозь призму языка" [см. Апресян 1995; Арутюнова 1999; Баранов 2003; Демьянков 1994, 2001; Кобозева 2000, 2001, 2002, 2003; Рахилина 2000]. Как справедливо отмечает В.З.Демьянков, "в когнитивной лингвистике рассматриваются те когнитивные структуры и процессы, которые свойственны человеку как homo loquens (на первом плане находятся системное описание и объяснение механизмов человеческого усвоения языка и принципы структурирования этих механизмов)" [Демьянков 1994: 22]. "Когнитивный взгляд на природу естественного языка, – подчеркивает Е.С.Кубрякова, – заставляет признать не только сам факт ментальной репрезентации мира в сознании человека, но и факт упорядоченности этой репрезентации, наличия в ней организующих принципов в представлении знаний" [Кубрякова 1997: 7]. То есть можно утверждать, что существующие когнитивные структуры не только репрезентативны, они не только отражают поступающую информацию, они представляют собой важный инструмент извлечения, анализа и структурирования знаний о мире. Таким образом, восприятие человеком того или иного события или ситуации оказывается предопределенным имеющимися в его сознании когнитивными структурами, в результате чего человек оперирует не фактами, а представлениями об окружающем мире. Так, Р.Лангакер подчеркивает, что мир не дан человеку непосредственно, а созидается им (is construed) и интерпретируется [Р.Лангакер цит. по Фрумкина 2001 (б): 357], поэтому вполне уместным будет утверждение, что мы созидаем мир с помощью нашей психики. Следовательно: 1) описывая мир вокруг себя, говорящий интерпретирует наблюдаемое в зависимости от своих установок и понимания того, что его окружает; 2) действительность в интерпретации говорящего всегда преобразуется; 3) использование говорящим тех или иных формальных элементов языка содержит скрытую апелляцию к разнообразным фоновым знаниям слушающего; 4) состояния или качества одних объектов могут описываться через такие состояния или качества, которые присущи совсем иным объектам, ср. метафорические переносы наподобие он взорвался ("вспылил"), я оттаял ("смягчился") и т.п.; 5) говорящий всегда учитывает определенную временную / пространственную перспективу, а также оценивает структуру своего окружения в терминах существенное / несущественное, иными словами, мыслит мир "не-Я" в терминах фон / фигура. В результате действия данных факторов, согласно Р.Лангакеру, возникает некий конструкт. Этот новый объект, отражающий созданный субъектом мир, и предлагается называть дискурсом. Характеристика политического дискурса требует определения его границ. В частности, как указывает Е.И.Шейгал, нужно решить, к политическому или, например, к бытовому дискурсу будут относиться политические слухи, к какому дискурсу – политическому или рекламному – следует причислить рекламную предвыборную акцию конкретного политика, нужно ли включать в сферу политического дискурса мемуары политиков или это – сфера действия художественного дискурса, относится скандирование политических лозунгов и пение гимнов к политическому или религиозному дискурсу с его ритуализацией коммуникации. На первый – поверхностный – взгляд кажется, что "ни один из вышеперечисленных жанров формально не имеет к борьбе за власть" как одному из основополагающих признаков политического дискурса никакого отношения, а значит, "должен быть исключен из сферы политического дискурса" [Шейгал 2000 (а): 23]. Данный вопрос тесным образом сопряжен с проблемой институциональности политического дискурса и с двумя возможными подходами к ее решению: узким и широким. В частности, при узком понимании политический дискурс будет ограничен только институциональными формами общения (например, инаугурационная речь, указ, отчетный доклад, партийная программа, послание президента о положении в стране и т.д.), т.е. такими, которые осуществляются в общественных институтах, где общение является составной частью их организации. Поскольку социальный институт представляет собой "определенный набор целесообразно ориентированных стандартов поведения в определенных ситуациях" [Фролов 1996: 235], то следует вести речь об определенном наборе типичных для данной сферы речевых событий, типичных моделей речевого поведения при исполнении тех или иных социальных ролей, типичной (и этой типичностью ограниченной) тематике общения. Широкий же подход опирается на два уровня в определении политики: при первом "политика определяется как набор некоторых действий, направленных на распределение власти и экономических ресурсов в какой-либо стране и мире между странами. Второй уровень политики – личностный, он представляет собой сам способ, которым первый уровень актуализируется в индивидуальном сознании, как он проявляется в личности, в семье, во взаимоотношениях людей, в профессиональной деятельности, а также в восприятии человеком произведений литературы и искусства" [Зеленский 1996: 371 цит. по Шейгал 2000 (а): 23]. Соответственно, первый уровень представлен институциональными формами общения, второй – без которого, как нам представляется, немыслим политический процесс – неинституциональными. Думается, что политический дискурс не может быть ограничен только статусно-ориентированным общением, поскольку он "предназначен для оказания влияния на распределение и использование власти в обществе" [Schudson 1997: 311 цит. по Шейгал 2000 (а): 23], следовательно, открыт для всех членов языкового сообщества (не связанных определенными ролевыми отношениями) и ориентирован на специфическое использование языка как средства не только контроля и убеждения, но и манипулирования. Поэтому при определении границ политического дискурса мы, вслед за Е.И.Шейгал, исходя из широкого понимания, "включаем в него как институциональные, так и неинституциональные формы общения, если у них к сфере политики относится хотя бы одна из трех составляющих: субъект, содержание сообщения, адресат" [Шейгал 2000 (а): 33]. Следовательно, и политические слухи, и мемуары политиков, и скандирование лозунгов, а также многое другое, принадлежащее к сфере политики в любой из трех ее составляющих, в данном исследовании относится к политическому дискурсу. Политический дискурс как вербализация определенной ментальности является объектом исследования в данной работе. Предмет исследования составляют системообразующие признаки политического дискурса, обусловливающие действие лингвокогнитивного механизма манипуляции. Согласно положениям, выдвинутым и аргументированным в главе 1 монографии, дискурс является неотъемлемой частью социальных отношений, ибо, с одной стороны, формируется ими, а с другой – сам формирует эти отношения. Поэтому всякий дискурс можно рассматривать как "особое использование языка" [Степанов 1995: 38], как коммуникативное событие ("дискурс – это речь, погруженная в жизнь" [Арутюнова 1990: 136]), а также как "способ упорядочения действительности" [Фуко 1996: 18]. Дискурс, таким образом, является "сложным единством языковой формы, знания и действия" [ван Дейк 1989: 121], поскольку в его реализации участвует не только язык в актуальном употреблении, но и экстралингвистические факторы, предопределяющие общение, и – главное – ментальные (когнитивные) структуры, обусловливающие существование дискурса. Для того чтобы проанализировать это сложное коммуникативное явление, недостаточно инструментария, которым располагает классическая лингвистика. Необходим новый метод, воплощающий направленность исследования на многостороннее, комплексное изучение дискурса как сложного многомерного феномена. Поэтому методологической основой данного исследования является дискурсивный подход, который дает возможность изучать объект в совокупности когнитивного, собственно лингвистического, прагматического аспектов; наряду с основным методом дискурс-анализа используются метод фреймового анализа, а также индуктивный метод, включающий непосредственное наблюдение, анализ, сопоставление, классификацию языковых фактов. Базой для методологии дискурс-анализа служат постулаты когнитивной лингвистики [Баранов 2003: 292–307]: Цель работы заключается в осмыслении когнитивной природы политического дискурса, обусловливающей реализацию манипулятивного воздействия через специфическое функционирование языковых средств. Данная цель предполагает постановку и решение следующих задач: 1) рассмотреть актуальные направления исследования дискурса в отечественной и зарубежной лингвистике; 2) осмыслить феномен дискурса в аспекте его когнитивной организации; 3) выявить и детально рассмотреть системообразующие признаки политического дискурса; 4) обосновать содержание и количество признаков, благодаря которым можно квалифицировать речевое воздействие как манипулятивное; 5) выявить и описать языковые средства манипулятивного воздействия как репрезентацию специфических когнитивных структур; 6) предложить образец лингвокогнитивной интерпретации текста методом дискурс-анализа. Материалом исследования послужили тексты предвыборных выступлений современных российских политиков. Такой отбор материала мотивирован тем, что именно в моменты особенно острой борьбы (какая имеет место в разгар предвыборной кампании) обнаруживаются наиболее репрезентативные черты политического дискурса. Поэтому дальнейший анализ основывается на текстах агитационных выступлений, имеющих сходство как формальное (время выступления), так и содержательное (говорящими реализовывалось одно и то же коммуникативное намерение – привлечение на свою сторону максимально большего числа людей). Думается, что благодаря такому подходу к выбору материала прогнозируется корректность результатов. Объем исследованного материала составил 27 видеокассет (81 час звучания) с записями предвыборных выступлений политиков. В связи с избранной целью и в соответствии с поставленными задачами детальному анализу в данном исследовании подверглись 30 текстов (см. приложение), фиксирующих современный политический дискурс. Научная новизна исследования определяется следующим. 1. Политический дискурс рассматривается как экспликация определенной когнитивной модели, а манипулятивная функция осмысляется как необходимая ее составляющая. 2. Обоснование лингвокогнитивной природы механизма манипуляции осуществляется путем выявления языковых средств реализации манипулятивной воздействия и детальной их характеристики. 3. Анализ базовой для политического дискурса оппозиции "свои – чужие" проводится на лексическом, морфологическом и синтаксическом уровнях. 4. Предпринимается попытка лингвокогнитивной интерпретации текста с помощью разрабатываемого и описываемого в данной монографии метода дискурс-анализа. 5. Впервые в научный оборот вводятся тексты политического дискурса, что обеспечивает возможность их дальнейшего изучения в других аспектах. Теоретическая значимость исследования определяется его вкладом в развитие представлений о способах концептуализации действительности, о дискурсе как вербализации определенной ментальности, о специфике политического дискурса. Предлагаемая трактовка цели, коммуникативного ранга участников и способа общения позволяет осмыслить природу политического дискурса как сферы реализации манипулятивных стратегий. Теоретическая значимость работы заключается также в обосновании положений, рассматривающих манипуляцию как лингвокогнитивный феномен; в системной характеристике языковых средств реализации манипулятивной функции; в разработке метода дискурс-анализа. Практическая ценность работы состоит в возможности использования ее результатов и положений в практике преподавания ряда лингвистических дисциплин: психолингвистики, теории коммуникации, теории речевого воздействия, стилистики, риторики, а также в спецкурсах и спецсеминарах, анализирующих проблемы речевого взаимодействия; при составлении учебных пособий, руководстве курсовыми и дипломными работами соответствующей проблематики. Отдельные положения исследования имеют особую значимость для подготовки специалистов по связям с общественностью, которые, с одной стороны, должны уметь выявлять случаи манипулятивного воздействия, с другой – успешно им противостоять. В монографии обосновываются следующие положения. 1. Дискурс понимается как вербализация определенной ментальности; такой способ говорения и интерпретирования окружающей действительности, в результате которого не только специфическим образом отражается окружающий мир, но и конструируется особая реальность, создается свой (присущий определенному социуму) способ видения мира, способ упорядочения действительности, реализуемый в самых разнообразных практиках. 2. Политический дискурс является специфической разновидностью дискурса вообще. Он обладает набором системообразующих признаков, в число которых входят (а) цель общения, (б) участники общения, (в) способ общения: избираемые стратегии и тактики. 3. Манипуляция представляет собой особый вид психологического воздействия, характеризующийся установкой на скрытое внедрение в психику объекта целей, желаний, намерений, не совпадающих с теми, которые адресат мог бы сформулировать самостоятельно. 4. Манипулятивное воздействие в дискурсе обусловлено его когнитивной природой и реализуется через специфическое функционирование языковых средств. 5. Базовой для политического дискурса является оппозиция "свои" – "чужие", которая проявляется на лексическом, морфологическом, синтаксическом уровнях. Структура работы. Монография состоит из введения, двух глав, заключения, списка литературы, а также приложения, в котором представлен материал исследования (тексты предвыборных выступлений современных российских политиков). Автор выражает глубокую признательность своему научному консультанту – заведующему кафедрой русского языка и общего языкознания Иркутского государственного университета Марине Борисовне Ташлыковой, без участия которой эта книга не могла бы быть написана. Об авторе
Родилась 27 июля 1969 года. Окончила филологический факультет Иркутского государственного университета (1991) по специальности "русский язык и литература". Кандидат филологических наук (2004), доцент (2007). В настоящее время – доцент кафедры русского языка и общего языкознания факультета филологии и журналистики Иркутского государственного университета. В область научных интересов О.Л.Михалёвой входят теория дискурса, психолингвистика, социолингвистика, теория коммуникации. Углубленным изучением данной проблематики О.Л.Михалёва занималась во время пребывания в университете Северной Каролины, США (The University of North Carolina at Chapel Hill, USA), где проходила стажировку по направлению "Эффективность массовой коммуникации" (2005/2006 учебный год). В рамках сотрудничества с Christian-Albrechts Universit\"at (г. Киль, Германия) О.Л.Михалёва преподавала в Институте славистики (2004/2005 учебный год). О.Л.Михалёва - автор 25 научных и научно-методических работ, среди которых учебники для высшей школы "Риторика: основные качества хорошей речи", "Основы теории коммуникации". Принимала участие в организации и проведении нескольких международных конференций, является научным редактором сборника "Словарь, грамматика, текст в свете антропоцентрической лингвистики". |
|||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||