Разумную цель лингвист имеет тогда,
когда, не ограничиваясь исследованием букв, приставок, окончаний, стремится
в изучении языка изучать духовную
жизнь самого народа.
Ф.Буслаев Если бы понадобилось назвать десять ключевых понятий современной лингвистики, обсуждаемых сегодня чаще всего, то в их число непременно вошли бы: "антропоцентризм", "языковая личность" ("языковая способность"), "языковое сознание", "язык и культура" ("лингвокультурология"), "языковая картина мира", "культурные концепты", "текст", "дискурс", "межкультурная коммуникация", "интертекст" ("интертекстуальность"). Эти понятия пунктирно прочерчивают траекторию развития науки о языке, которую можно определить как возвращение лингвистики в филологию через теорию языковой личности и лингвокультурологию. На фоне общей гуманитаризации научных знаний такое положение выглядит вполне естественным. Каждому из названных аспектов изучения языка посвящено большое количество работ, как глобально-теоретических, так и частных, описательного характера. Настоящее исследование также вписывается в рамки обозначенной научной парадигмы. И хотя задача его, скорее, прикладная – описание концептосферы русской повседневности, практическое решение ее, как это часто бывает, потребовало обращения к важнейшим теоретическим вопросам науки о языке и уточнения некоторых ее понятий. Так как концептосфера русской повседневности "покрывает" собой довольно большой фрагмент национальной языковой картины мира, необходимо рассмотреть соотношение этого столь часто используемого в лингвистике понятия с различными "образами" языка-объекта, методиками реконструкции ЯКМ и тем языковым материалом, который при этом используется. Так, в частности, наименование "наивная" языковая картина мира иногда применяется недифференцированно по отношению к разным объектам. Это объясняется тем, что данное словосочетание является не научным термином в строгом смысле этого слова, а, скорее, метафорой, составленной из довольно "расплывчатых", диффузных "гуманитарных" понятий – "картина" и "мир". Чтобы придать ему более четкие очертания, необходимо переместить акцент на слово "языковая", которое является в рассматриваемом словосочетании подчиненным. На самом же деле именно от понимания того, какая именно ипостась языка-объекта исследуется, и зависят как методика исследования, так и контур получаемой "картины". Сегодня предлагается довольно много "образов" языка (Ю.С.Степанов, Ю.Д.Апресян, Б.М.Гаспаров и др.), но мы принимаем предложенную Ю.Н.Карауловым формулу – "За каждым текстом, стоит языковая личность, владеющая системой языка" (Караулов, 1987, с.27), из которой и выводятся три формы существования языка-объекта: язык-система, язык-текст и язык-способность. Опираясь на такое представление о языке, мы можем говорить о трех различных языковых картинах мира. Традиционная методика "реконструкции" ЯКМ выглядит как рефлексивная деятельность лингвиста, который, как правило, отбирает материал из толковых словарей и/или использует примеры из художественной литературы. Затем он определенным образом "ранжирует" отобранные им языковые единицы, распределяя их по некоторым рубрикам, название и содержание которых определяется тем фрагментом картины мира, который пытаются "реконструировать". Полученный результат и представляется исследователем как "наивная", т.е. якобы имплицитно существующая в языковом сознании среднего носителя языка, картина мира (ее фрагмент). Такой "перенос" кажется нам не совсем корректным. Ведь и материал (словари, составленные лексикографами, и примеры из художественной или публицистической литературы, авторами которых являются творческие личности, профессионально работающие с языком), и методика его "обработки" не отражают в чистом виде усредненный вариант видения мира через родной язык рядовым индивидом. Это скорее "не наивная" картина мира, выстроенная "сверху" лингвистом-исследователем. В ней отражена семантика составляющих ее языковых единиц – по Ю.С.Степанову, язык – один (только с семантикой) (Степанов Ю.С., 2001, с.921–933) – плюс некоторые знания о мире и о языке, которыми владеют сам исследователь и авторы литературных произведений, из которых были взяты цитаты-иллюстрации. Другой пример: использование в качестве материала только текста (текстов). В этом случае (опять же "наивная"?) картина мира выстраивается исследователем сугубо из литературных или/и публицистических произведений одного или нескольких писателей/журналистов. И снова необоснованно такая языковая картина мира "приписывается" наивному носителю языка. Безусловно, оба варианта исследования имеют право на существование, но при этом, вероятно, следует точнее определить "статус" получаемой в результате языковой картины мира, т.е. уточнить, какую именно ипостась изучаемого языка-объекта она представляет. Тогда соответствующие построения можно было бы назвать "системной" (НО не "наивной"!) языковой картиной мира и текстовой (или авторской) ЯКМ. Для построения же "наивной" языковой картины мира, адекватно отражающей знания о мире и о языке усредненной языковой личности, нужен другой материал, полученный от самих рядовых носителей языка. Существуют различные методики, позволяющие "добыть" такой материал, но мы остановимся лишь на одной из них – на массовом ассоциативном эксперименте. Суть его состоит в том, что каждому испытуемому предъявляется анкета, в которой содержится 100 слов-стимулов. На каждое из них респондент должен отреагировать первым пришедшим ему в голову словом и записать его рядом со стимулом. Сумма всех реакций на слово-стимул составляет его ассоциативное поле. А совокупность таких полей – ассоциативно-вербальную сеть (ABC), признанную коррелятом языкового сознания среднего носителя языка и представленную в "Ассоциативном тезаурусе современного русского языка" (Ассоциативный тезаурус современного русского языка. – Т. I, с.5). Этот уникальный материал и может быть использован при построении различных фрагментов "наивной" (!) языковой картины мира. Чтобы подтвердить наши рассуждения конкретным материалом, приведем здесь пример всех трех возможных "типов" ЯКМ. Допустим, что нам надо поместить слово дождь (дожди) во фрагмент языковой картины мира, связанный с осадками. Тогда для "выстраивания" первой ЯКМ нам нужно знать лишь "чистую" семантику этой лексической единицы, ее значение. Обратимся для этого к толковому "Словарю русского языка" СИ. Ожегова (Ожегов, 1990, с.174): ДОЖДЬ, -я, м. 1. Атмосферные осадки в виде водяных капель, струй. Идет д. Осенние дожди. Проливной д. Д. льет как из ведра. Это же слово может быть также включено в текстовую КМ, и в ней оно будет представлять \it личностный, субъективный смысл (идиосмысл), носителем которого является автор (в нашем примере – писатель К.Паустовский). Приведем здесь отрывок из его рассказа: "В это лето я узнал наново – на ощупь, на вкус, на запах – много слов, бывших до той поры хотя и известными мне, но далекими и непережитыми. Раньше они вызывали только один обычный скудный образ. А вот теперь оказалось, что в каждом таком слове заложена бездна живых образов. Какие же это слова? Их так много, что неизвестно даже, с каких слов начинать. Легче всего, пожалуй, с "дождевых". Я, конечно, знал, что есть дожди моросящие, слепые, обложные, грибные, спорые, дожди, идущие полосами – полосовые, косые, сильные окатные дожди и, наконец, ливни (проливни). Но одно дело – знать умозрительно, а другое дело – испытать эти дожди на себе и понять, что в каждом из них заключена своя поэзия, свои признаки, отличные от признаков других дождей. Тогда все эти слова, определяющие дожди, оживают, крепнут, наполняются выразительной силой. Тогда за каждым таким словом видишь и чувствуешь то, о чем говоришь, а не произносишь его машинально, по одной привычке" (Паустовский, 1963, с.28). Наконец, чтобы представить себе интерсубъективный смысл слова дождь, составляющий элемент "наивной" языковой картины мира, обратимся к соответствующим словарным статьям "Русского ассоциативного словаря": ДОЖДЬ (I): идет 15; сильный 12; осень, снег 6; грибной 5; мокро, мокрый, проливной 4; лужи, мелкий, пошел 3; как из ведра, льет 2; влага, вода, вождь, все идет, Вячеслав Тихонов, град, дождь, долгий, дома, кислота, косой, ливень, лил, лужа, мокрое окно, моросящий, не прекращается, небо, нудно, погода, погодное явление, предмет, прошел, рай, свежесть, серо, серый, синий, слякоть, смерти, сохнуть, сыро, чистота 1; 102446+0+33. ДОЖДЬ (II): проливной 97; зонтик 94; грибной 64; мелкий, погода 40; весенний 39; осенний 27; зонт, капля 22; частый 19; холодный 18; летний, снег 16; промокнуть 15; обильный 13; туча 12; на улице 11; мокрый, радуга 10; ветер, гроза, мокро, сильный, сыро 9; град, начаться, плащ 8; будет, слякоть 7; заливной, косой, начинается, облако, осень 6; долгожданный, крупный, лужа, мерзкий, начнет, снегопад, теплый, червяк 5; вешний, грусть, грязь, молния, противный, тихий, фиолетовый 4; весь день, гром, золотой, ледяной, настойчивый, непроглядный, подождать, проклятый, серебряный, сплошной, сырой, хмурый 3; атомный, вождь, всю ночь, грустно, кислота, короткий, листопад, лить, майский окно, по улице, предвидеть, редкий, роса, такой, туман, ураган, утренний, червь, чище, явление 2; акварельный, бездомный, блестящий, бодрый, бродить, бывает, быстрый, веет, везти, вечером, вихрь, внезапно, внезапный, водный, воскресенье, в поход, вредно, вторник, вчера, вызывать, голод, грустный, грянет, даже, делаешь, денежный, дерево, доехать, дождевой, дым, ежедневный, жажда, жуткий, завтра, задуматься, зачем, звонить, знамя, золотистый, как всегда, каркать, карман, климат, космический, кровавый, крыша, куриный, кушать, летательный, марафон, мельчайший, мерзость, молочный, Москва, мощь, навстречу, надоедливый, на машине, напористый, напрасный, не будет, недужный, ненавидеть, низко, ночной, огонек, одиночество, оконный, оранжевый, отнести, отпуск, палатка, пальцев, перчатки, печальный, плач, повсюду, поганка, погулять, поздний, пойти, помнить, попутчик, после, постоянно, постоянный, потерян, поток, похороны, появились, Прага, примета, прогулка, разыграться, редко, решето, свежесть, сверху, светлый, свиданием, сдать, сегодня, сезон, сейчас, серость, серый, сито, сквозь, слезы, склизкий, скучный, смыться, снаружи, снежный, собака, стекло, стеклянный, стихийный, стоп, странный, строго, сумерки, существовать, сырость, темный, тише, то, толпа, тонкий, тоска, трава, убежать, увидеть, увольнение, уже, улизнуть, урок, устоявшийся, хворь, хлипкий, холод, шагать, широчайший, шок, шум, шумный 1; 229+990. Сравним приведенные примеры. Даже беглый просмотр позволяет увидеть, насколько различаются фрагменты картины мира, связанные со словом дождь, выстроенные на основе разного материала и с помощью разных методик. Если выявить элементы значения этого слова, приведенного в толковом словаре, условившись, что за элемент значения мы принимаем каждое полнозначное слово правой части словарной статьи (т.е. дефиниции), то ими окажутся: атмосферный, осадки, вид, водяные, капли, струи; идет, осенний, проливной, льет, ведро. Отрывок К.Паустовского, описывающий путь "вхождения" слова во внутренний лексикон языковой личности и наполнения его личностным смыслом, "переживанием" слова, "обрастанием" субъективными коннотациями, вообще очень интересен с лингвистической, вернее, с психолингвистической точки зрения. Но помимо этого, он представляет "текстовую" картину мира (ее небольшой фрагмент), как нам кажется, довольно ярко. Что касается "наивной" ЯКМ, которая может быть реконструирована из представленных здесь и оставшихся "за кадром" ассоциативных полей, то она должна получиться необычайно яркой и детально "прописанной". Если продолжить принятую метафору, то первая ("системная", "семантическая") картина мира – черно-белая, представляющая собой несколько простых графических линий; вторая ("текстовая") – это красочная, но несколько "смазанная слезами восторга" автора; зато третья – что-то вроде картин Босха или Питера Брейгеля, которые можно рассматривать бесконечно. Таково эмоционально-образное восприятие, но, проделав некоторые необходимые процедуры (исключив одинаковые и явно субъективные одиночные реакции, построив "совокупное" ассоциативное поле из оставшихся лексических единиц), проанализировав полученный фрагмент "наивной" языковой картины мира, можно тезисно отметить такие его свойства: 1. Широкая представленность знаний о языке (огромное количество грамматических форм и возможных словосочетаний, построенных на базе слова-стимула. 2. Представленность помимо значений всех лексико-семантических вариантов анализируемого слова, отмеченных в толковом словаре СИ. Ожегова, дополнительных значений и их оттенков, не вошедших в него, но хорошо знакомых каждому носителю русского языка. Из этих элементов складывается интерсубъективный смысл рассматриваемого слова дождь. 3. Как следствие первых двух свойств – необычайная "текстовая заряженность", т.е. потенциальная возможность быть развернутым во множество различных текстов. Таким образом, приведенный пример, как нам кажется, довольно убедительно показывает, что часто фигурирующее в лингвистических исследованиях понятие "наивная" языковая картина мира должно быть уточнено. Это уточнение и связанная с ним дифференциация определяются тем "образом" языка, который избирает в качестве объекта изучения лингвист, соответствующим языковым материалом и методикой работы с ним. Кроме терминологического обозначения "наивная" языковая картина мира", в специальном рассмотрении нуждаются, вероятно, и термины "концепт" и "концептосфера", хотя их объяснение можно найти в целом ряде представленных в последние годы исследований. Поскольку повседневность в нашей работе – это, безусловно, лингвокультурологическая категория, для ее исследования и описания мы пользуемся методологическим и терминологическим аппаратом этой отрасли филологии. Наши представления о термине "концепт" "вбирают" в себя подходы таких ученых, как Ю.С.Степанов, А.Вежбицкая, Н.Д.Арутюнова, P.M. Фрумкина, А.И.Новиков, В.Зусман, которые, обобщив более ранние размышления о нем (С.А.Аскольдов, Д.С.Лихачев), так определяют его смысловое содержание: "Концепт – это как бы сгусток культуры в сознании человека; то, в виде чего культура входит в ментальный мир человека. И, с другой стороны, концепт – это то, посредством чего человек – рядовой, обычный человек, не "творец культурных ценностей" – сам входит в культуру, а в некоторых случаях и влияет на нее. <...> Тот "пучок" представлений, понятий, знаний, ассоциаций, переживаний, который сопровождает слово закон, и есть концепт "закон". В отличие от понятий в собственном смысле термина (таких, скажем, как "постановление", "юридический акт", "текст закона" и т.п.), концепты не только мыслятся, они переживаются. Они – предмет эмоций, симпатий и антипатий, а иногда и столкновений. Концепт – основная ячейка культуры в ментальном мире человека" (Степанов Ю.С., 2001, с.43). "В современном постмодернистском мире не принято говорить о смысле. Между тем именно смысл в наибольшей мере раскрывает суть термина "концепт". <...> Концепт – одновременно и индивидуальное представление, и общность. <...> Смысловое колебание между понятийным и чувственным, образным полюсами делает концепт гибкой, универсальной структурой, способной реализовываться в дискурсах разного типа. <...> Заместительная функция концепта символична. Отсюда следует вывод, что концепт является не отражением замещаемого множества, но "его выразительным символом, обнаруживающим потенцию совершить то или иное". В результате концепт открывается как "обозначенная возможность", предваряющая символическая проекция, символ, знак, потенциально и динамически направленный на замещаемую им сферу. Динамичность и символизм с разных сторон выражают потенциальную природу концепта" (Зусман В., 2003, с.24–36). Здесь мы привели лишь некоторые, наиболее известные определения концепта. В результате внимательного изучения этих и других подходов мы пришли к выводу, что почти все исследователи, так или иначе, отождествляют содержание концепта со смыслом выражающих его единиц. Как будет показано ниже, мы добавили бы, что концепт = интерсубъективному смыслу лексических единиц (в нашем случае – он "почти" равен ассоциативному полю того или иного слова; "почти", так как в ассоциативном поле есть, конечно, и абсолютно субъективные реакции, отражающие субъективный смысл данной языковой единицы). Представляя тот языковой материал, который используется в наших разысканиях, мы отметили, что ассоциативно-вербальная сеть, материализованная в "Русском ассоциативном словаре", является, по сути, коррелятом обыденного языкового сознания. Так как в нашем исследовании мы обращаемся к этому понятию постоянно, следует, вероятно, дать необходимые пояснения. Не вдаваясь здесь в тонкости обсуждаемых научных проблем, приведем лишь некоторые определения данного термина. Например, Е.Ф.Тарасов пишет: "Языковое сознание в отечественной психолингвистике трактуется как совокупность образов сознания, формируемых и овнешняемых при помощи языковых средств – слов, свободных и устойчивых словосочетаний, предложений, текстов и ассоциативных полей. Главное в этой дихотомии "сознание и язык", естественно, сознание" (Тарасов Е.Ф., 2000, с.26). Т.Н.Ушакова, подчеркивая сложность и неоднозначность толкования данного понятия, отмечает, что этот термин "подчеркивает, объединение, слитность главных составляющих речевой деятельности: психологического и лингвистического элементов. <...> Понятие (термин) "языковое сознание" имеет свою специфику, подчеркивая момент смыкания, совокупности феномена сознания, мысли, внутреннего мира человека с внешними по отношению к нему языковыми и речевыми проявлениями. Этот важный момент высвечивает главную сущность языка/речи – быть выразителем психического состояния говорящего" (Ушакова Т.Н., 2000, с.22). Поскольку содержательную часть исследования составляет повседневность, следует подчеркнуть актуальность обращения к этой категории. Антропологизация научной парадигмы в последние десятилетия обнаруживается прежде всего в переносе акцентов на рядового человека, его обыденное сознание и повседневные практики. Лингвистика в этом многообразном и разноаспектном объекте находит свой предмет и свои "ниши", разрабатывает свою методологию исследований. Так, общеизвестны достижения в изучении и описании разговорной речи, функционирующей в повседневной жизни (Земская Е.А., Шмелева Т.В., Китайгородская М.В., Розанова, Лаптева О.А. и др.). Вместе с тем сложность и "объемность" объекта исследования – человека говорящего, его "бытия" в определенной национальной культуре – потребовали изучения его с разных точек зрения, в результате чего возникли такие междисциплинарные области языкознания, как психолингвистика, этнолингвистика, социолингвистика и лингвокультурология. Последняя из названных дисциплин определяется как "комплексная научная дисциплина, изучающая взаимосвязь и взаимодействие культуры и языка в его функционировании" (Воробьев В.В., 1996, с.4). Выбор повседневности в качестве объекта данного исследования объясняется двумя разнонаправленными причинами: практической и теоретической. Практический интерес восходит к преподаванию русского языка как иностранного, в частности, к представлениям о том, что усвоение неродного языка невозможно без параллельного изучения культуры говорящего на этом языке народа, а значит, без "вхождения" в мир повседневной жизни этого народа. Для осмысления же лингводидактических и методических приемов формирования "вторичной языковой личности", необходимо внимательное изучение и подробное описание реалий и ситуаций русской повседневности, стереотипов мировосприятия и способов их вербализации, отраженных в "наивной" языковой картине мира, культурных концептах, в языковом сознании русских. Эти же "аргументы" являются важнейшими и для межкультурной коммуникации, которая в последние годы стала неотъемлемой частью лингвистического образования, профессиональной компетенции переводчиков и преподавателей иностранных языков. Вторая причина выбора названного объекта исследования объясняется тем, что практический интерес "счастливо совпал" с общим направлением современных теоретических исследований в области культурной, философской, социальной и исторической антропологии, посвященных категории "повседневность". "Антропология повседневности" – понятие сравнительно молодое. Оно вошло в широкий научный обиход только в середине XX в. А впервые само слово повседневность как научный термин стали употреблять представители (Л.Февр, М.Блок и др.) "Школы Анналов", или "Новой исторической науки", в период между двумя мировыми войнами. С тех пор исследование повседневности шло по трем основным направлениям: 1) историко-антропологическому (Ж.Ле Гофф, А.Я.Гуревич и др.); 2) социолого-феноменологическому (А.Щюц, П.Бергер, Т.Лукман, И.Гоффман, Л.Ионин); 3) культурно-семиотическому (московско-тартуская семиотическая школа: Ю.М.Лотман, В.В.Иванов, В.Н.Топоров, Б.А.Успенский и др). К важнейшим теоретическим положениям, разработанным в рамках перечисленных направлений и послужившим "опорами" для построения лингвистической (лингвокультурологической) модели русской повседневности и ее описания, относятся: 1) рассмотрение повседневности как "подлинного локуса творчества, где создается как все человеческое, так и сам человек" (А.Ле Февр), признание ее "верховной реальностью", через которую могут быть определены все другие реальности (А.Щюц); 2) наличие некоторых "констант" повседневности – ее постоянных свойств, не зависящих от конкретных этносов и языков: – самоочевидность, реальность мира повседневности для обыденного сознания; – интерсубъективность (переживание реальности жизненного мира каждым отдельным человеком зиждется на том, что оно разделяется с другими); – стереотипность, ролевая и сценарная структура повседневности и формирование категории "социального Я"; – тесная и органичная связь повседневности и истории; – огромная роль языка в повседневной жизни; 3) методология анализа повседневности как феномена культуры: исследование обыденности как особого рода семиотической системы (язык культуры повседневности сравнивается с другими знаковыми системами той же национальной культуры); взаимосвязь быта и культуры. Выдвинутые теоретические и практические аргументы послужили основой для решения конкретных задач выявления и интерпретации концептов повседневности с использованием данных "Русского ассоциативного словаря". Автор надеется, что проведенное исследование окажется "востребованным" и вызовет интерес тех, кого занимают проблемы взаимодействия языка и культуры, их преломление в русской повседневности и отражение в обыденном языковом сознании. Нина Леонидовна ЧУЛКИНА Профессор кафедры общего и русского языкознания филологического факультета
Российского университета дружбы народов, доктор филологических наук. Ведет
лекционные курсы по семиотике, общей семантике, а также спецкурсы
"Психолингвистические проблемы семантики", "Язык и межкультурная
коммуникация", "Слова и вещи: семиотика "вещного" мира". Основная область
интересов – повседневность и ее отражение в обыденном языковом сознании.
|
2023. 720 с. Твердый переплет. 16.9 EUR
Книга «Зияющие высоты» – первый, главный, социологический роман, созданный интеллектуальной легендой нашего времени – Александром Александровичем Зиновьевым (1922-2006), единственным российским лауреатом Премии Алексиса де Токвиля, членом многочисленных международных академий, автором десятков логических... (Подробнее) URSS. 2023. 272 с. Мягкая обложка. 15.9 EUR
Настоящая книга посвящена рассмотрению базовых понятий и техник психологического консультирования. В ней детально представлены структура процесса консультирования, описаны основные его этапы, содержание деятельности психолога и приемы, которые могут быть использованы на каждом из них. В книге... (Подробнее) URSS. 2024. 704 с. Твердый переплет. 26.9 EUR
В новой книге профессора В.Н.Лексина подведены итоги многолетних исследований одной из фундаментальных проблем бытия — дихотомии естественной неминуемости и широчайшего присутствия смерти в пространстве жизни и инстинктивного неприятия всего связанного со смертью в обыденном сознании. Впервые... (Подробнее) 2023. 696 с. Твердый переплет в суперобложке. 119.9 EUR
Опираясь на новейшие исследования, историк Кристофер Кларк предлагает свежий взгляд на Первую мировую войну, сосредотачивая внимание не на полях сражений и кровопролитии, а на сложных событиях и отношениях, которые привели группу благонамеренных лидеров к жестокому конфликту. Кларк прослеживает... (Подробнее) URSS. 2024. 800 с. Мягкая обложка. 37.9 EUR
ВЕРСАЛЬ: ЖЕЛАННЫЙ МИР ИЛИ ПЛАН БУДУЩЕЙ ВОЙНЫ?. 224 стр. (ТВЁРДЫЙ ПЕРЕПЛЁТ) 11 ноября 1918 года в старом вагоне неподалеку от Компьеня было подписано перемирие, которое означало окончание Первой мировой войны. Через полгода, 28 июня 1919 года, был подписан Версальский договор — вердикт, возлагавший... (Подробнее) URSS. 2024. 344 с. Мягкая обложка. 18.9 EUR
Мы очень часто сталкиваемся с чудом самоорганизации. Оно воспринимается как само собой разумеющееся, не требующее внимания, радости и удивления. Из случайно брошенного замечания на семинаре странным образом возникает новая задача. Размышления над ней вовлекают коллег, появляются новые идеи, надежды,... (Подробнее) URSS. 2024. 576 с. Мягкая обложка. 23.9 EUR
Эта книга — самоучитель по военной стратегии. Прочитав её, вы получите представление о принципах военной стратегии и сможете применять их на практике — в стратегических компьютерных играх и реальном мире. Книга состоит из пяти частей. Первая вводит читателя в мир игр: что в играх... (Подробнее) URSS. 2024. 248 с. Мягкая обложка. 14.9 EUR
В книге изложены вопросы новой области современной медицины — «Anti-Ageing Medicine» (Медицина антистарения, или Антивозрастная медицина), которая совмещает глубокие фундаментальные исследования в биомедицине и широкие профилактические возможности практической медицины, а также современные общеоздоровительные... (Подробнее) URSS. 2024. 240 с. Твердый переплет. 23.9 EUR
Предлагаемая вниманию читателей книга, написанная крупным биологом и государственным деятелем Н.Н.Воронцовым, посвящена жизни и творчеству выдающегося ученого-математика, обогатившего советскую науку в области теории множеств, кибернетики и программирования — Алексея Андреевича Ляпунова. Книга написана... (Подробнее) 2023. 416 с. Твердый переплет. 19.9 EUR
Вам кажется, что экономика — это очень скучно? Тогда мы идем к вам! Вам даже не понадобится «стоп-слово», чтобы разобраться в заумных формулах — их в книге нет! Все проще, чем кажется. Автор подаст вам экономику под таким дерзким соусом, что вы проглотите ее не жуя! Вы получите необходимые... (Подробнее) |