|
Оглавление
От авторов
Анализируя философские проблемы современной генетики, мы видим, что многие из них невозможно понять правильно, не возвращаясь к их истокам, не прослеживая их историческое развитие. Поэтому принцип историзма, как один из основных в диалектике, будет надежным компасом в нашем исследовании, рассмотрение истории – составной частью анализа теории современной генетики. Исходной точкой истории и теории наследственности и изменчивости, т.е. самой генетики как науки, является менделизм. В нем преформированы почти все основные философские проблемы и противоречия, нашедшие отражение в развернутом, углубленном и необычайно обостренном виде в современной генетике. Поэтому обращение к Менделю и менделизму не только вполне закономерно, но и необходимо. Авторы уже имели возможность рассмотреть методологические аспекты учения Менделя – менделизм в его соотношении с основными философскими проблемами современной генетики. Однако целый ряд этих проблем был только намечен и не получил необходимого, на наш взгляд, развития. Предлагаемая вниманию читателя книга существенно отличается в этом отношении от предыдущей, так как в ней акцент переносится в основном на современную проблематику. Конечно, при этом внимание уделяется и преемственности, столь характерной вообще для истории генетической науки. Преемственность генетических концепций, которые не отбрасываются наукой в связи с новыми открытиями, а включаются в более широкий контекст в качестве частного случая новой, более широкой теории, составляет истинную диалектику научного познания. Эта диалектика включает борьбу, столкновение противоположных подходов, противоречивость развития. Но мы можем тем не менее провести четкую линию исторического движения научного знания, в котором противоречие оказывается внутренним диалектическим механизмом, источником развития, но не его результатом. Непротиворечивость результата как необходимое свойство его истинности, которая достигается через борьбу противоположностей, в данном случае различных по своему значению гипотез и концепций, определяет устойчивость исходных и конечных точек, между которыми движется генетическое знание. Это в свою очередь определяет его преемственность. Рассмотреть все это более детально – задача данной книги. Авторы обращают внимание читателей на весьма сложный спектр методологических проблем современной генетики. Это прежде всего анализ понятия гена и мутации с позиций их диалектического развития, рассмотрение системы методов современной генетики в философском плане, главным образом под углом зрения специфики знания, получаемого с их помощью. Существенно важно, по мнению авторов, обращение к философско-мировоззренческим и социально-этическим проблемам генетики. Генетика и этика, социально-гуманистическая проблематика, возникающая на стыке этих наук, становится в настоящее время предметом пристального внимания генетиков и философов. Это объясняется тем, что объектом генетических исследований во все большей степени становится человек. Генетика человека не может поэтому сводиться к "чистому" естественно-научному исследованию, игнорирующему социальную сущность человека. Она неизбежно включается в острую философскую, идеологическую борьбу. Авторы посвящают свою работу XIV Международному генетическому конгрессу, проходящему Москве, на котором философские вопросы генетики, несомненно, представлены как весьма важные в научном и социальном отношениях. Авторы выражают свою благодарность заведующему генетическим отделением Моравского музея доценту В.Орлу за помощь и советы, полученные в процессе работы над 1-й и 2-й главами книги, докторам биологических наук А.А.Малиновскому и А.В.Яблокову и кандидату философских наук В.И.Кремянскому за критические замечания и предложения, сделанные при знакомстве с рукописью. Вместо заключения
Как видно из предшествующего изложения, история генетики, начиная с исследований Менделя и кончая современными, содержит немало загадочного и удивительного, требующего философского подхода и стимулирующего его, будоражащего воображение и возбуждающего исследовательский интерес. В чем проявляется объективная логика познания, закономерность тех или иных открытий, какова здесь роль случайности, почему история генетики знает не только открытия, но и "переоткрытия" многих основных законов? Как определяется актуальная и перспективная ценность генетического знания, как оно исторически проявляется и отделяется от своих суррогатов; что такое прогресс генетического знания и как он соотносится с диалектикой относительной и абсолютной истины? Как изменяются методы и природа генетического исследования, каковы его перспективы, как модифицируется язык генетики? Какие последствия для человека (и человечества) имеет познание его "генетических основ", как мы должны относиться к проектам, связанным с изменением этих "основ"? Каковы те линии соприкосновения, которые имеет генетика как дисциплина естественно-научная с гуманитарными и социальными науками, каковы общественные условия ее развития и мировоззренческие, морально-этические, гуманистические стимулы и препятствия этого развития? Бесконечное множество вопросов порождают попытки философского анализа сущности наследственности и ее научного познания. И всевозрастающие усилия требуются, чтобы ответить на них. Великая заслуга Менделя, стоящего у истоков науки о наследственности, заключается в том, что он подвел черту под умозрительными гипотезами; хотя они продолжали в изобилии появляться впоследствии, сыграв известную роль в предыстории генетики, подлинная история этой науки, как мы знаем, есть прежде всего история становления и развития генетического эксперимента от гибридологического анализа к цитологическому и, наконец, к молекулярному с широким применением физико-химических методов. Вместе с тем от Менделя идет то, что можно было бы назвать "генетическим мышлением", которое отнюдь не сводится к умению правильно спланировать генетический эксперимент и проделать логические операции, связанные с обобщением его результатов. Оно заключается в почти интуитивно достигаемом искусстве видеть специфику генетического исследования и подчинять ей любой уровень анализа живых систем, будь то молекулярный или популяционный. В наше время, когда генетика широко пользуется методами смежных наук, это умение и способность к "генетическому мышлению" имеет особое значение. И не случайно так много говорят и пишут сегодня во всем мире о необходимости разумного сочетания редукционистского и целостного подходов в исследовании, или, как это называет Т.Добжанский, картезианского (редукционистского) и дарвиновского (композиционистского) подходов. Эти проблемы неизбежно встают перед генетиком, когда он пытается теоретически осмыслить результаты экспериментальных исследований. Но специфика "генетического мышления" проявляется не только здесь. Генетика – это, может быть, одна из немногих пока биологических дисциплин, в которых с самого начала стали широко применяться количественные, так сказать, формальные методы, прежде всего вариационно-статистический, алгебраическая символика, затем методы математического моделирования и в последнее время кибернетические, теоретико-информационные, методы общей теории систем, позволяющие осуществлять точный качественный анализ. Перспективными являются также исследования эвристических возможностей логико-математических и аксиоматических построений в генетике, синтаксический и семантический анализ теории наследственности и изменчивости, т.е. изучение формальной структуры и интерпретаций формализованного языка генетики. Оказывается, таким образом, что характеризовать генетику и "генетическое мышление" только одним качеством – их экспериментальным, эмпирическим характером – было бы большим заблуждением. И это становится все более очевидным по мере развития теории наследственности и изменчивости, по мере того, как внутри самой науки развивается теоретическая генетика, которая строится как синтез знаний о законах, полученных в отдельных специализированных отраслях. В этих условиях возрастает значение диалектико-материалистической методологии и теории генетического познания, в значительной степени связанных с исследованиями истории генетики. В острой борьбе с противниками и вульгаризаторами диалектики накапливался положительный опыт соединения диалектики с генетикой. Это явилось конкретной реализацией ленинских идей, сформулированных, в частности, в опубликованной более полвека назад статье "О значении воинствующего материализма", в которой В.И.Ленин, как известно, развил мысль о том, что "естественник должен быть современным материалистом, сознательным сторонником того материализма, который представлен Марксом, то есть должен быть диалектическим материалистом". В.И.Ленин поставил в этой связи вопрос о систематическом изучении материалистической диалектики. Именно в диалектике, по убеждению В.И.Ленина, современные естествоиспытатели найдут "ряд ответов на те философские вопросы, которые ставятся революцией в естествознании...". "...Найдут, – подчеркивал он, – (если сумеют искать и если мы научимся помогать им)..." Не сразу пришло к философам-марксистам это "умение помогать" естествоиспытателям, и ленинский завет, как мы знаем, зачастую не выполнялся в прошлом. И тем не менее процесс соединения диалектики, в частности, с генетикой, процесс диалектизации ее теоретических основ непрерывно развивался. Накапливался опыт совместной работы философов и генетиков, вырабатывалось понимание того, как осуществляются процессы диалектизации науки и что означает диалектическое мышление в отношении к конкретным наукам. Все большее и большее число ученых-генетиков во всем мире убеждается в том, что именно диалектика дает возможность правильно, с точки зрения общемировоззренческих и гносеологических задач формулировать теоретические проблемы генетики. Будучи критичной по самому существу своему, выступая против универсализации отдельных этапов познания и его методов, диалектика помогает видеть далекие перспективы познания, строить стратегию научного поиска. Она позволяет с учетом этой перспективы правильно оценить и прошлый опыт, увидеть историю генетики во всей ее сложности и расчлененности на качественно отличные друг от друга этапы, связанные как с использованием новых методов и объектов исследования, так и с продвижением на этой основе ее теории и методологии. Вместе с тем применение принципов диалектики к генетике дает возможность увидеть и правильно оценить не только качественные преобразования генетики на отдельных этапах ее истории, но, может быть, сильнее акцентировать внимание на основном, главном – преемственности в ее историческом развитии, в общем движении к истине. Эта преемственность обнаруживается и в методологической, философской сфере в качестве общей, хотя по большей части и стихийно выражаемой, линии в направлении к материализму и диалектике, что, конечно, не исключает отклонений в сторону идеализма и механицизма в философских обобщениях, содержащихся в трудах отдельных генетиков. Важное значение имеет правильное понимание самой задачи и форм борьбы против антинаучных философских концепций, овладение ленинским подходом, ленинской методологией философской борьбы в ее соотношении с научным поиском и возникающими на его основе научными спорами, дискуссиями по коренным теоретическим проблемам генетики. Ленинский подход позволяет видеть ложность как утопических попыток "выключить" генетику из философской борьбы, так и вульгаризаторских тенденций представить каждый шаг в познании наследственности и изменчивости на любом его уровне в качестве очередной "мистерии философского духа", соединенной прямо и непосредственно с классово-партийными интересами и действиями. Он дает возможность диалектически понять познание сущности наследственности и изменчивости и как мучительный поиск истины, и как перманентный научный спор, и как ожесточенную борьбу идей, стимулируемую и направляемую факторами, которые не всегда являются внутренне присущими науке. В современных условиях философская борьба вокруг гносеологическо-мировоззренческих проблем генетики усиливается, переключаясь, правда, на все более тонкие методологические проблемы, связанные с применением диалектики в генетических исследованиях. Она получает поэтому и новые аспекты, так как по мере усиления авторитета диалектики, роста ее значения в глазах естествоиспытателей – в том числе и в капиталистических странах – возрастают и идеологические атаки на нее со стороны всякого рода буржуазных и ревизионистских "критиков" марксистско-ленинской философии. Причем характерно, что в попытках извратить истинный смысл и значение диалектики, доказать, в частности, ее "банкротство" в науке – и в том числе и в особенности в генетике – участвуют, к сожалению, и некоторые выдающиеся ученые капиталистических стран. Весьма типичным примером в этом отношении является философская деятельность Жака Моно, нашедшая выражение в целом ряде его выступлений против диалектики и сконцентрированных в книге "Случайность и необходимость". Книга Ж.Моно стала в последние годы основным "идейным источником" атак антимарксистов на диалектику, имеющих целью доказать ее "банкротство" в науке, в частности в генетике. Не случайно поэтому она вышла в свет огромными тиражами во многих странах мира. Буржуазная пресса подняла на щит и разрекламировала эту книгу именно потому, что Моно обещает в ней новое "опровержение" диалектического материализма. При этом всячески эксплуатируется авторитет Моно как ученого, лауреата Нобелевской премии 1965 г. за выдающиеся открытия в области генетики микроорганизмов, особенно за исследование механизмов репликации и рекомбинации у бактерий, а также за разработку новой концепции регуляции деятельности генов. Эти исследования многократно подтверждены в эксперименте и, разумеется, не вызывают сомнений, поэтому мы не будем касаться их. Возражения и критику вызывают те мировоззренческие и методологические выводы, которые из них делаются применительно к научному познанию в целом. Ж.Моно при рассмотрении научного познания исходит из метафизически трактуемого постулата объективности как основного атрибута научного знания. Он утверждает поэтому, что диалектика, как и диалектический материализм в целом, должны быть отнесены (наряду с учением Тейяра де Шардена и позитивизмом Г.Спенсера) к разряду концепций, в которых совершается "анимистское проецирование", т.е. объективные, естественные явления объясняются действием тех же законов, что и субъективная, сознательная деятельность человека, руководствующегося определенными намерениями, целями. Как же "доказывается" это утверждение? Разумеется, прежде всего с помощью "истин", которые Моно берет из идеологического арсенала антимарксизма; над созданием его основательно потрудились представители самых разных направлений буржуазной мысли, включая ученых "отцов церкви". Моно считает, что только "анимистским проецированием", означающим забвение постулата объективности, можно объяснить ту замену идеалистической диалектики диалектическим материализмом, которую осуществил Маркс. Иначе говоря, гегелевское признание подлинной реальности только за духом было распространено, согласно Моно, и на природу, получившую все те атрибуты, которыми обладает лишь сознание человека. Диалектика природы, вообще объективная диалектика объявляется тем самым лишь антропоморфизацией природы, ее "субъективной интерпретацией", позволяющей обнаружить в ней восходящее, конструктивное, творческое намерение, сделать ее понятной и морально значимой. Несостоятельность этих "выводов" Моно настолько очевидна, что вся наша дискуссия могла бы свестись к простому воспроизведению основных положений философии диалектического материализма. Однако, как мы увидим дальше, бессмысленно здесь спорить с Моно, приводить какие-либо контраргументы, апеллировать к подлинным текстам основоположников марксистско-ленинской философии – диалектического материализма. Наш критик, видимо, и сам хорошо знает, чего стоят его рассуждения об "анимистском проецировании", так как "резюмировав" в таком духе основное содержание диалектического материализма, он тут же оговаривается: можно, без сомнения, оспаривать, соответствует ли все это истинной мысли Маркса и Энгельса. Но это, полагает Моно, несущественно. Влияние идеологии зависит от того значения, которое она завоевывает в умах своих сторонников и которое ей придают эпигоны. Многочисленные работы доказывают, по его мнению, что предложенная им интерпретация является "законной" по крайней мере как "вульгата" диалектического материализма. Итак, вначале создается некоторая "вульгата" предмета, о котором идет речь, а затем она объявляется "законной" и подвергается "критическому анализу". Весьма странно, конечно, слышать подобные рассуждения из уст выдающегося ученого-аналитика, который вряд ли добился бы каких-либо позитивных результатов в своей области, если бы имел дело не с действительными фактами, а с их некоторой "вульгатой", руководствовался бы той, с позволения сказать, "логикой", которая присутствует в рассуждениях Моно о диалектическом материализме. Следуя этой "логике", Моно борется с ветряными мельницами, с вульгарными интерпретациями диалектического материализма, по большей части им самим же придуманными, а вернее, почерпнутыми из немарксистских или даже антимарксистских источников. Не следует удивляться поэтому, что теория отражения диалектического материализма интерпретируется Моно исходя из тезиса о "чистом отражении", "совершенном зеркале" и т.д. На этом "основании" утверждается еще одна "вульгата": для диалектического материализма необходимо якобы, чтобы вещь или явление доходили до уровня сознания, не претерпевая обеднения или изменения, чтобы внешний мир буквально наличествовал в сознании во всей полноте своих структур и своего движения. Для Моно, разумеется, как бы не существуют ленинские идеи на этот счет, высказанные, в частности, в "Материализме и эмпириокритицизме". Соответственно этому Моно отрицает вообще возможность "критической эпистемологии" на почве диалектического материализма. Он утверждает, что такая интерпретация является не только чуждой науке, но и несовместимой с ней, что проявлялось, по его мнению, каждый раз, когда диалектические материалисты, покидая почву "чистых теоретических разглагольствовании", ставили задачу с помощью своих концепций нащупать новые пути развития экспериментальной науки. Сюда он относит, в частности, критику "чисто селекционистской" интерпретации эволюции, а также имевшиеся в прошлом попытки доказать несовместимость с диалектическим материализмом и ошибочность теории гена. Моно соглашается с тезисом о "несовместимости" теории гена с законами диалектики, поскольку эта теория утверждает инвариантность, устойчивость наследственного воспроизведения. Он пытается иронизировать, определяя современную теорию гена как якобы, с точки зрения диалектических материалистов, "идеалистическую" и "механистическую". И здесь, может быть, мы подошли к основному, главному, что составляет содержание предпринятой Моно "критики" диалектики "с позиций" молекулярной биологии. Содержание этой "критики" опирается не только на известную "вульгату" диалектического материализма, в результате которой Моно не различает истинную диалектику и лжедиалектические построения. В итоге оказывается, что его стрелы направляются мимо цели, и он не учитывает ту основательную критику, которой были подвергнуты лжедиалектические построения в генетике и биологии в целом самими диалектическими материалистами. "Критика" диалектики со стороны Моно опирается на ряд односторонних интерпретаций смысла и значения некоторых новых представлений о сущности живых систем со ссылками на молекулярную биологию, которые вопреки намерениям Моно лишь подчеркивают как раз необходимость диалектики, диалектических подходов в современном биологическом познании. Что мы имеем в виду конкретно? Прежде всего трактовку вопроса о соотношении устойчивости, инвариантности и изменчивости, вариабильности живых систем, случайности и необходимости биологических процессов и др. Это, в сущности, центральные вопросы, по которым Моно ведет свою атаку на диалектику. На какие же представления – биологические и философские – он опирается при этом? Как специалист в области молекулярной биологии, Моно стремится максимально использовать ее данные, чтобы доказать, что фундаментальной основой современной науки о жизни является молекулярная теория генетического кода. Соответственно живые системы характеризуются прежде всего стабильностью в проявлении генетических свойств, т.е. обладают способностью воспроизводить и передавать без изменения от поколения к поколению информацию, соответствующую их первичной структуре. Это свойство живых систем Моно называет инвариантным воспроизводством или просто инвариантом. Другим их свойством, зависимым от первого, является, по Моно, автономный и самопроизвольный характер морфогенетических процессов, определяющих макроскопическую структуру живых существ. Наконец, еще одним фундаментальным свойством живого оказывается телеономическое (целесообразное) устройство организмов, их приспособленность к выполнению определенных функций, и прежде всего основной из них – инвариантного воспроизводства. Итак, телеономия, автономный морфогенез и инвариант воспроизводства – вот, по Моно, три основных свойства живых существ, взаимосвязь между которыми состоит в том, что генетический инвариант выражается и проявляется только благодаря автономному автогенезу структуры, представляющему телеономический аппарат. Причем, согласно Моно, эти свойства живых систем имеют четко выраженную материальную характеристику на молекулярном уровне: из двух классов основных биологических макромолекул одна, а именно макромолекула протеинов (белков), является носителем всех телеономических свойств и структур, в то время как генетическая инвариантность связана исключительно с другим классом макромолекул – классом нуклеиновых кислот. Определенная теоретико-биологическая и философская интерпретация вычленяемых Моно основных свойств живых существ и направляется им против диалектики, вернее, той ее "вульгаты", которую создал Моно в качестве объекта своей критики. Уже само вычленение в качестве основных отмеченных выше свойств живых существ достаточно спорно. Нельзя пройти мимо того, что такие их фундаментальные свойства, как органическая целостность, системная организованность, сохраняющаяся в динамическом равновесии со средой благодаря постоянному обмену веществом и энергией, видимо, должны были бы найти свое место в характеристике живого, так как составляют фундаментальную основу всех других его свойств. Причины, по которым эти основные свойства живых систем по существу не анализируются Моно, мы увидим дальше, когда станут ясными исходные принципы его методологии. Бросается в глаза то обстоятельство, что Моно якобы "в противовес" диалектике усиленно акцентирует внимание именно на инвариантности, устойчивости воспроизводства, превращая его в некоторый абсолют. Однако диалектика, как известно, отнюдь не исключает относительной устойчивости структур в процессе их изменения. Диалектическая концепция развития в противоположность метафизической исходит из признания единства явлений изменчивости и устойчивости, выступая против их универсализации. Поэтому и наблюдающаяся в явлении наследственности обеспечивающаяся структурой генетического кода на молекулярном уровне инвариантность, устойчивость воспроизводства отнюдь не противоречит, как думает Моно, законам диалектики. Более того, она получает свое научное объяснение как необходимый момент, сторона общего процесса развития живой природы, как возникший исторический механизм, обеспечивающий самосохранение живых систем, их приспособление и эволюцию. Абсолютизируя инвариантность биологических процессов, разыгрывающихся на молекулярном уровне, Моно, желает он того или нет, ставит биологическое познание перед неразрешимым противоречием – невозможностью закономерно объяснить новообразования, вариабильность живых систем, их эволюцию. Чтобы остаться на почве материализма (руководствуясь "постулатом объективности", как его называет Моно), он вынужден обратиться поэтому к концепции "чистой" случайности, т.е. совершить еще один поворот в сторону абсолютизации отдельных моментов познания действительности. Здесь мы видим блестящее подтверждение мысли Энгельса, с которым постоянно воюет Моно, что абсолютизация необходимости, устойчивости, однозначности, характерная для недиалектического, механистического детерминизма, логически приводит к утверждению абсолютной случайности процессов и даже отдельным индетерминистским выводам. Выдвинув тезис об "автономном, точном и строгом детерминизме", который предполагает якобы полную свободу и независимость от действующих сил и внешних условий, способных лишь затормозить развитие, но не дает направление и систему организации, Моно пытается на этой методологической основе решить (как он говорит, "по-картезиански, а не по-гегельянски", имея в виду при этом и диалектико-материалистическую концепцию) проблему соотношения инвариантности и изменения, необходимости и случайности. При этом случайность, по Моно, – единственно возможный источник всякого новообразования в биосфере, начиная с индивидуальных генетических изменений – мутаций и кончая эволюцией в целом. Надо отдать должное Моно, когда он подчеркивает объективный характер случайности, а также тот факт, что она, будучи переведенной на уровень макроскопический, уровень организма, может приобретать с помощью отбора, имеющего дело с объективно случайными явлениями, необходимый характер в эволюционном развитии организмов. Моно вполне обоснованно противопоставляет этот подход виталистским и анимистским концепциям, согласно которым реализуются некоторые "сознательные намерения", "цели" и т.д. Однако он в вопиющем противоречии с фактами включает, как об этом уже говорилось, в число последних и диалектико-материалистическую концепцию. Между тем диалектико-материалистическая концепция развития не имеет ничего общего с провиденциалистскими, анимистскими взглядами на развитие живой природы; в ней утверждается объективность случайности как формы проявления необходимости на основе представлений об их органической связи и взаимопереходах. При этом в основу ее легли не только гегелевские идеи, материалистически преобразованные основоположниками научной философии, но и дарвиновское учение об эволюции путем естественного отбора, в котором нашла блестящее проявление объективная диалектика случайности и необходимости. Выше было показано значение для генетики принципов диалектико-материалистического детерминизма. Однако Моно, "критикуя" диалектику, совершенно не имеет в виду эту концепцию, предпочитая обращаться к лжедиалектическим взглядам Т.Д.Лысенко и др., давно раскритикованным и отброшенным биологами и философами – сторонниками диалектического материализма. Трудно назвать этот прием дискуссии научным, и вызывает сожаление, что такой крупный ученый, как Ж.Моно, "ниспровергает" диалектико-материалистическую философию способом, заимствованным у откровенных идеологических противников ее – антикоммунистов и их приспешников. В рамках диалектико-материалистического, органического детерминизма получает, как известно, общеметодологическое решение и вопрос о "телеономичности" (целесообразности) живых систем, свое понимание которого Моно также неосновательно направляет против диалектики. Он правильно трактует научный метод, основывающийся на постулате объективности природы, необходимо предполагающий систематический отказ от признания соответствующей истинному знанию интерпретации явлений, данной в форме "конечных целей", "намерения" и т.д. Но он вступает в вопиющее противоречие с фактами, когда пытается изобразить диалектический материализм одной из таких ("анимистских") интерпретаций. Кроме того, Моно весьма расширительно определяет само понятие "телеономия", рассматривая это "свойство" живых организмов в качестве непосредственной проекции особенностей макромолекул белка, тогда как на самом деле оно проявляется в целостном организме как сложной системе. Последнее особенно четко выявляет ограниченность его методологии и, больше того, обнажает гносеологические корни его антидиалектических выводов. Дело в том, что Моно, абсолютизируя молекулярно-биологические подходы и методы, считает магистральным и универсальным путем биологического познания редукционизм. Он полон веры в то, что фундаментальные проблемы науки о жизни могут быть решены с помощью редукции, сведения их к молекулярному уровню. Отсюда его неприязнь к "органицистским" концепциям, развивающимся, как он полагает, под влиянием Гегеля. Этот абсолютный редукционизм направляется, однако, Моно не только против "органицистских" концепций мистического толка ("холизм" и др.), но и вообще против целостных подходов, против общей теории систем и др. В конечном счете Моно выступает против диалектики, которая как раз и дает, как мы стремились показать выше, научную методологию для правильного понимания вопроса о соотношении в биологическом познании анализа и синтеза, редукции, сведения и целостных подходов, выведения, интеграции. В противовес концепции абсолютного редукционизма, которую Моно рассматривает как специфическую теорию жизни, диалектический подход органически соединяет в себе анализ и синтез, редукционистский и целостный способы рассмотрения живых систем, их инвариантность, устойчивость и изменчивость. Всем ходом своего развития наука о жизни подошла к диалектике как к необходимому способу мышления, как методологии, адекватной природе современного познания. Поэтому попытки подорвать ее влияние на современную генетику обречены на неудачу. Послесловие
Когда с шумных улиц чехословацкого города Брно, застроенных современными зданиями, вы попадаете во двор бывшего монастыря, в котором много лет провел Г.Мендель и где он сделал свои гениальные открытия, вы невольно останавливаетесь перед прекрасным, сделанным из белого мрамора памятником основоположнику экспериментальной генетики. Вас поражает его строгое и необычайно скромное, даже, можно сказать, "кроткое", величие, оставляющее впечатление близости, "доступности" великого, которое совершалось здесь, грандиозность, "надчеловечность" результатов такой простой и неяркой на первый взгляд, но полной огромного духовного напряжения жизни. Истинное величие деятельности ученого сказывается в том, какой толчок она дает движению познания, прогрессу человечества. Она подобна семени, попавшему на почву, взрыхленную трудами предшественников и современников. Семя истины, брошенное гением Г.Менделя, дало могучие научные всходы; нашей задачей было показать это, соотнеся учение Менделя, менделизм и его методологию с современной генетикой и диалектикой – как ее мировоззренческой и гносеологической основой, с социально-этическими, гуманистическими принципами марксистско-ленинской философии. Менделизм стал истиной современной генетики, но как не похожа она на свой первоначальный вариант, как много здесь оказалось преобразованным, "снятым", а иногда и просто отброшенным! Но разве семя похоже на могучее дерево, из него вырастающее? Однако именно оно дало жизнь этому дереву. Великие революционные преобразования совершались в генетике на каждом этапе ее развития, от менделизма до современной ее стадии. Но наряду с этим в истории генетики, как мы видели, прослеживается отчетливо выраженная линия преемственной связи, характерная вообще для всякой подлинной науки. Немало было лжеученых, которые пытались искусственно "прервать" эту линию преемственной связи в развитии генетики, и немалые усилия предпринимались, чтобы оторвать, в частности, учение Г.Менделя и менделизм в целом от современной молекулярной генетики. Немало сил было затрачено и для того, чтобы "доказать" ложность менделизма в философско-методологическом плане, его "противоречие" диалектическому материализму. Однако все эти попытки, как мы знаем, оказались несостоятельными. Основная, магистральная линия развития генетики – это движение научного познания наследственности и изменчивости по пути материализма и диалектики. И мы стремились показать это, учитывая вместе с тем, что движение не было прямолинейным и однозначным: оно включало в себя ряд отклонений от основной магистрали и "зигзагов", которые дали основание "критикам" диалектики говорить о ее мнимом "банкротстве" в генетике. Меньше всего мы стремились к тому, чтобы просто продекларировать научную значимость диалектики для генетики. Но непредвзятое рассмотрение этой проблемы, обращенное к позитивному опыту, убеждает в этом, как представляется, со всей очевидностью. Оно доказывает, что разрешение основных проблем генетики возможно именно на путях диалектического мышления, что диалектика входит в плоть и кровь современной генетики, является методологической основой ее теории и методов. Только те, кто в своих измышлениях преследуют цели, весьма далекие от науки (в частности, антикоммунисты всех мастей), могут утверждать, что диалектика "навязывается" генетике по соображениям идеологического характера, что она является якобы способом "политической регламентации" науки и т.п. Только заблуждением, основанным на недостаточном знакомстве с сутью дела, можно считать и те достойные сожаления, негативные по отношению к диалектике высказывания некоторых ученых (в частности, Ж.Моно), которые видят лишь безмерно раздуваемые буржуазной пропагандой трудности и ошибки практического применения диалектики в генетике и упускают из поля зрения научную сторону этой сложной проблемы. Разумеется, мы знаем и не собираемся умалчивать об этих трудностях и ошибках, вскрытых и раскритикованных самими учеными – сторонниками диалектики. Более того, обращение к негативному опыту опровергает утверждение о "банкротстве" диалектики в генетике, так как "критики" диалектики берут на прицел, как правило, только те работы прошлых лет, в которых представлены лишь суррогаты диалектики – лжедиалектика. Домыслы о "банкротстве" диалектики могут ввести в заблуждение лишь людей наивных или мало осведомленных, так как на общем фоне исторического развития генетики эти лжедиалектические подходы представляются как тщетные попытки пойти против общего и объективно необходимого в своей основе процесса истинной диалектизации генетики. Они являются, следовательно, лишь досадным эпизодом в истории развития генетики. И было бы по меньшей мере наивным согласиться с теми, кто по разным причинам старается приковать внимание лишь к этим эпизодам (как бы драматически они порой ни выглядели), а не к истории в целом. Дело здесь, конечно, не в отдельных примерах, а в самом процессе развития диалектических подходов. В равной мере это относится и к развитию самой генетики, к стихийной или сознательной диалектизации ее методологических основ. Выше уже не раз подчеркивалось, что нельзя упрощать этот процесс, нельзя видеть в нем только задачу пассивного "усвоения" учеными диалектики, нельзя не учитывать внутренние, объективные процессы развития самой науки, толкающие, подводящие ученых к диалектическому мышлению. Надо всегда помнить, что путь к истине отнюдь не является прямолинейным, что и сама по себе истина есть некоторое интегральное целое, слагаемое из элементов, обладающих относительной ценностью, ограниченных определенными рамками и уровнем развития науки. Истина как процесс, в котором абсолютизация отдельных этапов, выход за пределы применимости отдельных научных положений приводят к превращению ее в свою противоположность, – вот основное, главное, что утверждает диалектика применительно к познанию, в частности, в генетике. Однако утверждать относительность истины – не значит размывать границы между истиной и ложью, утверждать бессилие человеческого разума, науки. Выступая против крайних форм релятивизма и скептицизма, В.И.Ленин писал, что "диалектика, – как разъяснял еще Гегель, – включает в себя момент релятивизма, отрицания, скептицизма, но не сводится к релятивизму". Истина науки характеризуется теми же чертами. Она включает в себя момент относительности, но четко противостоит даже в этом своем значении лжеистине. Замечательный советский генетик А.С.Серебровский говорил в то время, когда вокруг генетики разгорались ожесточенные споры: "Истина неделима и не допускает прорыва фронта даже на маленьком участке". В генетике, как и во всякой другой науке, возможны разные подходы, разные точки зрения, борьба между которыми может достигать сколь угодно острого накала. Но нет и не может быть в ней "сосуществования" истины и ее антипода, так как оно снимается обращением к фактам, экспериментам, анализу логических основ тех или иных теоретических построений, наконец, к практике. Истина, следовательно, не только неделима, но и доказательна, поскольку она может быть многократно воспроизведена в эксперименте, испытана логическим путем, проверена в практической, производственной деятельности. Человеческое мышление по своей природе способно давать и дает нам абсолютную истину, но она складывается из суммы относительных истин. В этом и состоит диалектичность познания, его вечное стремление к новому, неизведанному. Все это имеет прямое отношение к генетике, находящейся в неустанном поиске закономерностей наследственности и изменчивости, в завоевании великих истин науки, которые ставили бы могучие силы природы на службу человеку, его свободному и всестороннему развитию. Об авторе
 Фролов Иван Тимофеевич Философ, общественный и политический деятель, академик РАН. Занимался философией биологии, методологическими, социальными и этическими проблемами науки, стал основоположником в разработке таких проблемных областей, как глобальные проблемы
современности, комплексное изучение человека. Одним из первых в нашей стране обратился к изучению биоэтических проблем. С 1968 по 1977 г. был главным редактором журнала "Вопросы философии". В 1992 г. основал и возглавил Институт человека РАН. |
|||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||