Кузьмина Е.Е. Предыстория Великого шелкового пути:
Диалог культур Европа—Азия

Оглавление

От ответственного редактора

Монография Е. Е. Кузьминой впервые ставит важнейший в истории Старого Света вопрос о времени сложения маршрутов Великого шелкового пути. Это широкомасштабное исследование развития Евразийских степей как единой территории распространения "людей, вещей и идей" в IV-II тыс. до н. э. Большое значение имеет установление закономерной связи динамики экономики степей с циклическими изменениями экологии и развитием транспорта, что позволяет выявить причины миграций и становления номадизма. Применяя разработанный ею новый комплексный метод этнической атрибуции археологических культур, Е. Е. Кузьмина убедительно выявляет миграции разных степных племен на восток и на юг, интерпретируя их как передвижение тохарских и индоиранских племен, что существенно для рассмотрения общей проблемы происхождения индоевропейцев.

Предисловие

Инициатором этой работы был Григорий Максимович Бонгард-Левин. Академик РАН, академик Академии наук Франции, почетный член Археологического Общества Индии, директор Института истории цивилизации – это был человек очень широкого размаха, автор нескольких монументальных книг по истории Индии, вместе с Э. А. Грантовским – книги "От Скифии до Индии", положившей начало изучению семантики скифского искусства, а также книги"Искусство Шри-Ланки". Кроме того, он исследовал культуру эпохи Серебряного века и занимался историей науки, в частности – изучал архив выдающегося русского ученого академика Михаила Ивановича Ростовцева.

С присущей ему интуицией Григорий Максимович почувствовал, что тема влияния экологии на культуру становится очень актуальной. Он решил посвятить ей специальные выпуски руководимого им "Вестника древней истории" и пригласил меня принять участие в этом проекте. (Первые результаты моего исследования были опубликованы в "Вестнике..."). Работа оказалась очень интересной, но невероятно сложной. Пришлось окунуться в совершенно незнакомый мне мир классических трудов по истории климата и колебания уровня морей, по проблемам лимнологии и истории формирования почв и древних ландшафтов, истории животного и растительного мира степей.

Данные наук, работающих в контакте с археологией – почвоведения, палинологии, палеозоологии, привели к убеждению, что все экологические процессы взаимосвязаны и изменение в одном звене экосистемы ведет к цепной реакции в других областях и непосредственно влияет на ход хозяйственной деятельности человека и на глубинные исторические процессы в степях.

Решающее значение имели для меня труды деятелей французской школы Анналов. Ее глава Ф. Бродель доказал, что экологические условия конкретной зоны проживания людей определяют "границы невозможного" и задают темп исторического развития. Все это оказалось очень важным для понимания динамики развития степей. Отсюда был закономерен шаг к истории этнических передвижений в степях. С самого начала своей деятельности я занималась этногенезом индоиранской ветви индоевропейцев и миграциями индоиранцев на юг, которые стали очевидны благодаря археологическим раскопкам. Позже появились материалы могильника Гумугоу в Синьцзяне.

Г. М. Бонгард-Левин предложил мне написать работу, в которой рассматривалась бы проблема включения евразийских степей в контекст мировой истории и их особая роль в передаче культурных инноваций в Старом Свете – роль, которую можно рассматривать как предисторию Шелкового пути.

Григорий Максимович вызвался быть редактором этой книги, сумев в кратком редакционном предисловии выразить самую суть моей работы.

Я посвящаю книгу его светлой памяти. Одновременно я считаю своим приятным долгом выразить благодарность своим коллегам за ценные советы: почвоведу И. В. Иванову, палеозоологам, специалистам по истории лошадей П. А. Косинцеву, Р. Мидоу, Н. Бенеке, А. фон ден Дриш, синологам А. В. Варенову, К. Линдафф и В. Маиру.

Введение

Последние годы ознаменовались выросшим интересом общества к далекому прошлому нашего Отечества, к тому вкладу, который древние народы нашей страны внесли в историю цивилизации, что помогает нашей этнической самоидентификации и формированию исторического самосознания.

Один из феноменов в истории Старого Света – Великий шелковый путь – дорога, по которой в античности и средневековье шла торговля между Китаем, евразийскими степями, Средней Азией, Индией, Передним Востоком и Европой: Византией, Венецией и др. (карта 1). По этому пути из Китая везли шелк, а в ответ в Поднебесную империю из Рима и других стран доставлялись высокохудожественные изделия из стекла, драгоценности и другие товары.

Это был путь, по которому на протяжении многих веков происходило движение людей, вещей и идей, т. е. этнические миграции, поэтапная, а позже караванная торговля, распространение передовых технологий и идеологических представлений, что включало в общемировой поток достижения разных народов Евразии и вело к прогрессу общественного развития всего Старого Света.

Большая часть трасс Великого шелкового пути пролегала по территории евразийских степей (т. е. современной России, Украины, Казахстана и Киргизии), народы которых были участниками и посредниками в этом культурном обмене.

Когда же установились эти связи, по каким трассам они осуществлялись?

Ранние античные географы и историки еще не знали восточных регионов Старого Света, их географический кругозор ограничивался Западной Индией. Ни в "Обозрении земли" Гекатея Милетского, ни в "Истории" Геродота (V в. до н. э.), ни в трудах учителя Александра Македонского Аристотеля, для которого за Индией начиналось "внешнее море, чьи пределы неведомы жителям нашей части земли", ни даже в "Географии" знаменитого географа, хранителя Александрийской библиотеки Эратосфена (III–II вв. до н. э.) Китай не упоминается, но постепенно расширяется информация о народах, обитающих к северу от Ирана – бактрийцах и согдийцах, живущих по берегам Окса (Амударьи) и Яксарта (Сырдарьи) и их северных соседях кочевниках скифах, чья земля простирается от границ Средней Азии до Дуная (Петров 1995; Пьянков 1997).

Лишь в metricconverterProductID43аг43 г. н. э. римский географ Помпоний Мела в труде "О положении мира" описывает страну серов, т. е. людей "страны шелка" (от латинского "серикум" – шелк), помещая ее к северу от Индии и к востоку от Бактрии и Согда (Петров 1995: карта 13). Само же название Большого (или Великого) шелкового пути появляется лишь в IV в. н. э. в двадцать третьей книге "Истории" Аммиана Марцеллина.

Но открытие этой знаменитой трассы обычно относят ко II в. до н. э., когда китайский император отправил на Запад посольство Чжан Цяня, который после долгих путешествий и приключений вернулся в Поднебесную империю и описал свой путь через пустыню в бассейне р. Тарим и горы Тянь-Шаня и богатства процветающих стран Парфии, Бактрии и Ферганы, где водятся замечательные рослые золотистые кони. Как установлено палеозоологами, это кони несейской породы – потомки элитных лошадей андроновской культуры и предки современных ахалтекинцев, а в китайской мифологии утвердились легенды о волшебном коне, заимствованные в иранской мифологии (Кузьмина 1977). Для получения этих удивительных коней китайские императоры затем посылали в Фергану посольства и вели несколько кровопролитных войн..

Главным же следствием посольства Чжан Цяня явилось начало торговли шелком. Этот путь К. Рихтхофен (Richthofen 1878: 454) назвал Шелковым путем (die seidenstrasse). Он соединял Китай как с Европой, так и с Передней Азией и Индией.

На основании китайских хроник и свидетельств античных авторов: Плиния (Натуральная история, VI, 53–54), Дионисия (Millerus C. Geographi Graeci minores. Vol. 2. P. 1864), Птоломея (География, VI, 15, 1–3; 16, 1–8; VIII, 24) усилиями ученых нескольких поколений (Ritter 1837; Григорьев 1983; Tomaschek 1888; Stein 1904; 1907; 1928; Berthelot 1930; Herrmann 1931; Markwart 1938; Мандельштам 1959; Мурзаев 1957; Shiratori Kurakiti 1957; Петров 1966; 1967; Humbach 1972; Пьянков 1988; Лубо-Лесниченко 1988) установлено, что Великий шелковый путь шел на севере от озера Лоб-Нор через Кучу и Карашар вдоль гор Тянь-Шаня и по реке Тарим до Кашгара, через перевал Терсекдыван в Фергану и далее по Сырдарье и по степи на Южный Урал и Нижнюю Волгу и в Северное Причерноморье или из Ферганы в Самарканд и далее на переправу через Амударью и, наконец, в Иран и Переднюю Азию. Южная дорога шла от Лоб-Нора вдоль северных склонов гор Куэньлуня вдоль реки Яркенд-Дарья до Ташкургана в Вахан на Памире и через перевалы на Мерв или на юг в Индию через Гильгит и Кашмир в Гандхару, заканчиваясь в устье Инда (Мандельштам 1959: 43; Лубо-Лесниченко 1988: 364, 365, карта 10).

Существовал и отрезок южного пути из Вахана через Каракорумский хребет в Сват и далее по Инду (Jettmar 1980). Предполагаемый путь по Памиру через Каратаг и Каратегин (Пьянков 1988: 218–219) менее вероятен ввиду крайней трудности дороги.

Из Китая на Запад шел экспорт шелка, в Китай же поступали нефрит из Хотана, стеклянные изделия, серебряная посуда, украшения из Средиземноморья, лошади и меха от степных кочевников.

Однако функционирование этой трассы восходит к более раннему времени. О дальней транзитной торговле в скифских степях в V в. до н. э. писал Геродот (VII, 23). Этот путь шел из Танаиса на Дону до Урала и далее до Алтая (Членова 1983). Еще П. Рейнеке (Reineke 1897) показал наличие контактов от Причерноморья до Китая в VII–IV вв. до н. э. на основании единства искусства звериного стиля. О связях свидетельствуют находки изделий из китайских хлопковых и шелковых тканей в Пазырыке, бронзовых зеркал в Пазырыке, Минусинске, Восточном Казахстане (Лубо-Лесниченко 1961; 1975; Rubinson 1985).

В настоящее время несомненно начало функционирования отдельных участков пути еще в эпоху бронзы. По одному отрезку этой трассы из Бадахшана в Переднюю Азию, Египет и Индию с III тыс. до н. э. вывозили лазурит (Сарианиди 1968). Экспортировали также бирюзу из Согда. Привезенные из Бактрии и Согдианы бусы найдены в могильниках пастушеских племен II тыс. до н. э. в Приуралье – в Синташте и Ушкатте лазуритовые, в Алабуге бирюзовые, в Гурдуше около Бухары лазуритовые, агатовые, бирюзовые в форме мальтийского креста и даже в Сибири в Ростовке бирюзовые, в Сопке II в форме мальтийского креста (Кузьмина 1988: 51, 52).

В III тыс. до н. э. возник нефритовый путь: нефрит, добывавшийся в Хотане и Яркенде, доставлялся в Китай, где его широко использовали уже в культуре Луншан (Willets 1965: 44) и особенно в эпоху Чжоу.

В эпоху бронзы устанавливаются связи Китая с Забайкальем, где в районе месторождений нефрита найдены глиняные триподы типа Li, датированные рубежом II–I тыс. до н. э. (Окладников 1959).

Во II тыс. до н. э. нефрит становится известен земледельцам в Средней Азии и пастушеским племенам в степях (Ртвеладзе 1995: 14). Бусы из нефрита или из его имитаций (?) найдены в андроновских могильниках на Урале в Алакуле, Ушкатте, в Казахстане в Айшраке, Канае, в Сибири в Ростовке (Кузьмина 1988: 52).

Таким образом, южная часть трасс Великого шелкового пути шла по старым, проложенным в Передней Азии еще в III–II тыс. до н. э. маршрутам лазуритового пути и великолепной дороге, созданной царями Ахеменидской империи, соединявшей все сатрапии их гигантской империи от Египта и Малой Азии до Сард и Персеполя и далее на восток в Индию и сатрапии Средней Азии вплоть до земель саков, – путь, по которому впоследствии проследовал Александр Македонский, разгромив последнего ахеменидского царя Дария III.

Большая же – и самая ответственная – часть маршрутов Великого шелкового пути пролегала по северным областям Средней Азии и степям Евразии, народы которых были активными участниками и посредниками в культурных контактах от Китая до Европы и юга Средней Азии.

Именно история этих степных маршрутов будущего Великого шелкового пути и судьбы осуществлявших их степных племен будут объектом рассмотрения в этой работе.

* * *

На 7 500 км от Дуная до Великой Китайской стены протянулся пояс степей Евразии (карта 3). Это была зона, по которой на протяжении тысячелетий распространялись товары, инновационные технологии, новые религиозные представления и образы искусства и, наконец, отдельные этнические группы, определявшие процесс этногенеза различных народов, в том числе – индоевропейских. По словам А. М. Петрова (1995: 46), Великий шелковый путь – "это совсем не дорога... Это огромное, подвижное во времени историко-культурное пространство, по которому в древности и средневековье шло сухопутное международное общение от крайних пределов Азии до стран Запада".

Население степей на протяжении многих веков вело кочевой образ жизни, что способствовало осуществлению ими посреднической роли на трассах Великого шелкового пути. Однако как развивались эти контакты и каков был образ жизни степных племен и их роль в истории Евразии?

Народы, ведущие кочевой образ жизни, заселяют одну пятую часть суши земного шара: это и рыболовы, охотники и оленеводы Севера Евразии и Америки, и бродячие собиратели и охотники Америки, Африки и Австралии, и цыгане, и, наконец, кочевые скотоводы (Адрианов 1987: 53 сл). Некоторые исследователи объединяют все кочевые народы под словом "номады". Однако сам термин "номад" восходит к греческим словам vomas (пастбище), vome (пастух), и в этом первоначальном значении вошел в русскую историческую традицию (Руденко 1961; Марков 1976; Вайнштейн 1991; Khazanov 1984), а также вслед за Д. Фордом (Ford 1963) широко используется в зарубежной этнологии. В контексте предлагаемой работы под номадами понимаются кочевые и полукочевые пастушеские народы широкого пояса степей, пустынь и высокогорий Евразии.

Проблема роли кочевников в истории долгие годы волновала умы ученых. А. Тойнби (Toynbee 1935; Златкин 1971) видел в мобильности скотоводческих народов ту динамическую силу, которая определяла смену этапов культурного и этнического развития Старого Света.

Большое внимание уделяли роли скотоводов степей исследователи Новой французской исторической школы, или школы "Анналов", в особенности Ф. Бродель (1986). Он ввел понятие la longue duree, т. е. длительной временной протяженности глобальных процессов, медленного исторического времени, позднее названного Э. Леруа Ладюри "неподвижной историей", видя в кочевниках тот фактор, который прерывал периоды крайне медленной эволюции, вызывал мощные всплески на гребне волны "быстрого времени" политической истории. Зона степей протянулась по границе цивилизации Старого Света от Атлантики до Тихого океана в виде бикфордова шнура. "Когда у этих коневодов или верблюдоводов... начинаются столкновения, наступает засуха или демографический подъем, это побуждает кочевников покинуть свои пастбища и вторгнуться к соседям... Последствия этого движения сказываются за тысячи километров... В эпоху как бы олицетворяющую медлительность, эти люди олицетворяют саму быстроту, саму неожиданность... Эстафета передается от Германии до Китая" (Бродель 1986: 110, 111).

В советской науке, напротив, подчеркивался застойный характер обществ кочевников, а при попытках уложить историю народов степей Евразии в прокрустово ложе марксовых общественно-экономических формаций периодизация культуры степняков основывалась лишь на синхронизации с соседними земледельческими обществами (Хазанов 1973: 5–10; 1975: 32–35, 251–274. Критику см.: НАА 1980).

Не менее дискуссионны и проблемы происхождения кочевого скотоводства. Еще в античную эпоху была создана теория трех стадий в истории хозяйства человечества, отраженная в трактате Варрона (116–27 гг. до н. э.) "О сельском хозяйстве": I – потребление продуктов природы; II – скотоводство; III – плужное земледелие. Эта концепция просуществовала почти два тысячелетия, и только в конце XIX века немецкими учеными, изучавшими становление производящего хозяйства (и введшими этот термин), было доказано, что возникновение скотоводства не предшествовало земледелию, а оба процесса шли одновременно и были взаимосвязаны (Hahn 1896). Эти выводы получили надежное подтверждение в палеозоологических и палеоботанических исследованиях материалов памятников эпохи неолитической революции (Шнирельман 1980; 1989).

Причины перехода от комплексного земледельческо-скотоводческого хозяйства к специфическому хозяйственно-культурному типу кочевого скотоводства остаются объектом жарких споров. О. Латтимору (Lattimore 1979) принадлежит ставшая популярной в западной науке гипотеза, согласно которой переход к пастушеству был вызван давлением избыточного населения земледельческих регионов на периферию, вынудившим часть населения передвинуться в зоны, непригодные для земледелия, что заставило переселенцев перейти к кочеванию.

Иначе трактуют причины становления номадизма специалисты по истории Евразийских степей. Согласно М. П. Грязнову (1955; 1957), переход к кочеванию был закономерным результатом роста поголовья стад и освоения опыта ведения скотоводческого хозяйства. Эту точку зрения принимает большинство отечественных археологов. Однако многие исследователи подчеркивают роль географического фактора и климатических изменений, стимулировавших этот процесс.

Время становления номадизма в степях оценивается весьма различно. А. Тойнби (1996 III: 404) относил его к IV–III тыс. до н. э., исходя из общетеоретических соображений. Напротив, большинство отечественных ученых полагает, что хозяйственно-культурный тип кочевого скотоводства сложился лишь в скифскую эпоху, и, соответственно, датирует его утверждение серединой или началом I тыс. до н. э. При этом одни исследователи полагают, что переход от комплексного земледельческо-скотоводческого хозяйства имел характер скачка и был совершен в течение одного–двух поколений, другие же считают, что это был длительный постепенный процесс, растянувшийся на века и тысячелетия.

Дальнейшая история кочевых обществ также оценивается по-разному: если А. М. Хазанов настаивает на том, что развитие кочевников "не представляло непрерывного поступательного процесса" и "на протяжении почти трех тысяч лет в кочевом мире Евразийских степей движение по кругу явно превалировало над поступательным развитием" (Хазанов 1975: 265, 273), то М. П. Грязнов (1955), С. С. Черников (1960), С. И. Вайнштейн (1991: 288–290) и другие выделяют период ранних кочевников, длившийся до середины I тыс. н. э. и характеризующийся кочеванием ордой и разложением родового строя, и период поздних кочевников, для которого типичны такие инновации в культуре, как появление разборной юрты, стремян, кочевание малыми этническими группами и господство патриархально-феодальных отношений. Эти проблемы нашли отражение и в дискуссии 1980-х гг. на страницах журнала "Советская этнография".

Таким образом, несмотря на многолетнее изучение и обилие трудов по истории скотоводов степей, осуществлявших трансевразийские контакты на будущих трассах Великого шелкового пути, многие вопросы их истории остаются открытыми. Поэтому в предлагаемой работе будет сделана попытка проследить развитие культуры населения степей Евразии, оценить в свете новых материалов гипотезы о характере и динамике развития их культуры, выявить господствующие направления культурных связей на разных этапах и интенсивность контактов по отдельным маршрутам Великого шелкового пути в разные исторические эпохи. Учитывая первостепенное значение транспортных средств в осуществлении связей по будущим трассам, особое внимание в работе будет уделено проблемам доместикации и использования лошади и верблюда и распространению колесного транспорта и конных колесниц.

Об авторе

Кузьмина Елена Ефимовна

Окончила МГУ имени М. В. Ломоносова в 1954 г. с отличием, в 1957 г. — аспирантуру Института археологии. Среди ее учителей были великий иранист М. М. Дьяконов и выдающийся археолог М. П. Грязнов. С 1957 по 1986 гг. работала в Институте археологии, возглавляла экспедицию на Урале, участвовала в раскопках в Средней Азии, Индии, Шри-Ланке. С 1986 г. по настоящее время — главный научный сотрудник Российского института культурологии. Основные научные интересы Е. Е. Кузьминой — происхождение и культура древнейших индоиранцев, а также анализ семантики искусства их потомков — скифов I тыс. до н. э. Является автором более 300 научных публикаций и 14 монографий, среди которых: «Откуда пришли индоарии?» (М., 1994), «Арии — путь на юг» (М., 2008), «Предыстория Великого шелкового пути: Диалог культур Европа—Азия» (М.: URSS, 2010). Член-корреспондент Германского археологического института (1982), действительный член Европейского общества иранологии (1996), заслуженный деятель науки РФ (2002). Лауреат престижной международной премии «Лучшая книга года по истории Ирана».