|
Содержание
Предисловие
Представляемая вашему вниманию монография – плод многолетней работы А.В.Иконникова над темой. Она писалась долго, по частям, которые по мере готовности обсуждались на заседаниях Ученого совета НИИТАГ. Но она так и осталась, к сожалению, не вполне завершенной. Андрей Владимирович приступил к исследованию, как только стали ощущаться признаки изживания средового подхода, затмившего на время такие классические архитектурные категории, как форма и пространство. Вновь эти категории оказались интересны и нужны для развития профессиональной культуры и мастерства: мы видим сегодня, что А.В.Иконников чрезвычайно чутко улавливал новейшие тенденции и векторы развития, он шел, словно обгоняя реальный архитектурный процесс. Обосновывая избранную тему, он отмечал, что "отказываясь от классического кода и не вырабатывая новых устойчивых структур языка формы, архитектура теряет качество "говорящей". Вместе с угасанием коммуникативной функции ослабевает ее социально-ориентирующая роль, сокращаются возможности интеграции среды. Профессия вместе с тем теряет ценностные ориентиры, направляющие ее внутреннее развитие". Предостережением и напутствием для нас служат слова А.В.Иконникова о том, что нужно заботиться о воспроизводстве профессии и, соответственно, критериях качества, контролирующих профессиональную деятельность. А эти критерии размываются в условиях все большей индивидуализации творческого процесса, заставляющей каждую конкретную задачу решать как беспрецедентную. А.В.Иконников счел возможным назвать это "подрывом профессионализма", который необходим потому, что "только он позволяет уверенно решать все время возникающие нестереотипные задачи, надежно сохраняя ровный высокий уровень качества, распространяющийся на все компоненты среды. Акцент должен делаться именно на внутрипрофессиональных проблемах формы, ее значения и эстетической ценности, словаря и синтаксиса формального языка". Ситуация развернулась так, что именно в эти "внутренние" проблемы упирается сейчас выполнение архитектурой ее социального назначения; от их решения зависит эффективность воздействия архитектуры на пространственную организацию жизнедеятельности общества. При этом А.В.Иконников предостерегает от разработки жестких нормативных систем тотального характера, так как они устраняют эвристическое содержание творчества, основанного на "заведомо неоднозначных исходных данных". Архитектура должна заключать в себе определенную "степень непредсказуемости" как отражение "человеческого". Поэтому "для архитектуры плодотворна аналогия с каноническим искусством, например иконописью. Канон для последней служил канвой и опорой индивидуальности. Сама общедоступность его схем, упорядочивая восприятие, подчеркивала и обостряла индивидуальное. В архитектуре такую роль играют типологические и конструктивные структуры с их модульными закономерностями... Попытки выстроить тотальную, всеохватывающую нормативную базу, в отличие от органического единства в рамках канона, подчиняющую все стороны архитектурного творчества, предпринимались, но эффект их всегда был отрицательным. ...Архитектуре необходима теория особого типа – не связывающая эвристический поиск, но позволяющая уверенно выбрать его направление и сокращающаяся затраты времени и энергии на рутинные процедуры". Вот основные исходные положения и задачи того фундаментального историко-теоретического труда, который предпринял в последние годы своей жизни А.В.Иконников. Близкие задачи выдвигались Андреем Владимировичем и в других работах, которые в своей совокупности позволяют глубже понять и по достоинству оценить его идеи. Лейтмотивом многих книг, статей и выступлений А.В.Иконникова было разоблачение социальных утопий, наложивших значительный отпечаток на архитектуру и градостроительство XX века и породивших кризисные явления в их развитии. В данной книге тоже говорится об утопиях и пагубной утопичности профессионального мышления. За что же ратует автор? – Очевидно, за восстановление естественных законов развития, практической целесообразности и уместности принимаемых решений, за реалистическое жизнестроительство без опасных идеологических заморочек и метаний. С этим нельзя не согласиться. Это то, чего нам недостает, что так нужно сегодня. Андрей Владимирович не упрощает роль архитектуры и не сводит все к примитивному прагматизму, напротив, он верит в высокую культурную, гуманитарную миссию архитектуры как искусства со всей ее многозначностью, с наличием в ней сложных субъектно-объектных отношений. Он верит и в то, что все эти сложные отношения могут и должны направляться в разумное русло, будучи предметом теоретического осмысления. Важнейшая функция архитектуры – коммуникативная. Поэтому одной из главных целей теории является "органическое" образование специфического языка архитектуры. "Теория должна при этом, – пишет А.В.Иконников, – обеспечить последовательное, преемственное наращивание свода синтаксических правил и словаря архитектурного языка". "В теории архитектуры, наконец, должны аккумулироваться осмысленные и оцененные результаты коллективного опыта профессии. Сверка с банком информации такого рода исключит заведомо тупиковые направления поиска и возврата к решениям, уже показавшим неэффективность". Таково научное кредо Андрея Владимировича Иконникова, так конструктивно смотрел он на жизнь и закономерно встроенный в нее архитектурный процесс. Он верил в науку, в разум, в знание. Он горячо любил теорию и историю архитектуры и был безусловным лидером в этой области. Пространство и форма – это вечные архитектурные категории, лежащие в самых первых началах профессии. Знаменательно и символично обращение к ним Андрея Владимировича в его последнем монографическом труде. Он искал корни современных явлений и находил их, восстанавливая историческую преемственность, раскрывая глубинную логику архитектурно-градостроительных процессов. И мы сегодня все более отчетливо осознаем, читая эту, как и другие книги А.В.Иконникова, что будущее, действительно, укоренено в прошлом, зарождается, зреет в нем, а значит успешное историческое развитие нуждается в устойчивом теоретическом фундаменте. И.А.Бондаренко
Раздел 1. Проблемная ситуация и задачи исследования
Архитекторы конца XX в. расстались с утопическими претензиями на роль пророков-жизнестроителей. Ушли в прошлое завышенные представления об активном влиянии архитектуры на общество и исторический процесс. Но и реальная роль ее, если не в жизнестроении, то в пространственном устроении жизни, весьма значительна. Профессия сохраняет специфическое место в системе культуры – как бы в плоскости касания ее материальной и духовной составляющих, образуя мост между ними. И по-прежнему она должна создавать модели разумно и гармонично организованной среды, в которых овеществляются принятые обществом ценности. При этом эстетическая и коммуникативная функции архитектуры столь же реальны и значимы, как функции прагматические. В условиях социальных, экономических и идейных кризисов нашего времени объект, возбуждающий чувства и воспоминания, овеществляющий социально ориентирующую информацию, оказывается не менее нужен людям, чем в "благополучных" ситуациях экономического процветания и социальной уравновешенности. Архитектура первой половины века, претендовавшая на роль оруэлловского "Старшего брата", который "знает лучше", осознавалась вовлеченной в широко расходящиеся круги социальных, экономических, этических и политических проблем; она была активно идеологизирована. Когда, однако, осела пена утопических увлечений, открылось, что в заботах о жизнеустройстве и миропорядке остались нерешенными внутрипрофессиональные проблемы. Глобальные программы, устремленные к далекому будущему, оттесняли на задний план вопросы мастерства, умения, эстетической ценности. Проблемы формы, в рамках советской идеологии легко отождествлявшиеся с "формализмом", оказались особенно запущенными. В то же время смещения во всей системе цивилизации, вызванные революциями в познании и производстве, не только изменили внешние связи профессии и ее место в обществе, но и отозвались ее внутренней рассогласованностью. Роль архитектуры как средства коммуникации, подорванная вхождением в "галактику Гутенберга", в XX в. сократилась еще более. Однако и с той информацией, за фиксацию и передачу которой архитектура сохранила ответственность, она справляется все хуже. Оказались размыты и потеряли значимость прямые преемственные связи с традицией, на основе которых только и мог устойчиво бытовать и развиваться, оставаясь общепонятным, специфический язык архитектуры. Полтора столетия дерзаний протоавангарда, авангарда и поставангарда, при всей щедрости индивидуальных результатов, не были связаны последовательностью, которая могла бы привести к созданию систематизированных устойчивых кодов. Единственным строго кодифицированным и признанным за пределами профессии языком архитектуры по-прежнему остается классический ордер. Средства выражения, выработанные архитектурой за последние полтора столетия, связаны с общепонятными значениями через ассоциации с внеархитектурными явлениями или через соотнесение с языком архитектурной классики (трансляция классического языка в "неклассические" структуры, переструктурирование, цитата, аллюзии, инверсии и пр.). Отказываясь от классицистического кода и не вырабатывая новых устойчивых структур языка формы, архитектура теряет качество "говорящей". Вместе с угасанием коммуникативной функции, ослабевает ее социально-ориентирующая роль, сокращаются возможности интеграции среды. Профессия вместе с тем теряет ценностные ориентиры, направляющие ее внутреннее развитие. Размываются критерии качества, контролирующие деятельность и воспроизводство профессии. Ослабевает преемственность. Индивидуализация творческого процесса, заставляющая каждую конкретную задачу решать как беспрецедентную, способствуя появлению произведений редкостно-уникальных, вместе с тем подрывает профессионализм. Последний же в ситуации "конца столетия" остро необходим, ибо только он позволяет уверенно решать все время возникающие нестереотипные задачи, надежно сохраняя ровный высокий уровень качества, распространяющийся на все компоненты среды. Консолидация профессии, укрепление основ мастерства, совершенствование профессиональной подготовки стали актуальнейшей задачей. Среди прочего необходимым их условием является разработка концептуальных основ архитектурной деятельности. И здесь на первый план выходят не столько аспекты "служения обществу", социальной ответственности профессии (в недавнем прошлом легко перераставшие в жизнестроительные утопии с отчетливой идеологической окраской), сколько аспекты внутрипрофессиональные – форма, ее значение и эстетическая ценность, словарь и синтаксис формального языка. Ситуация развернулась так, что именно в эти "внутренние" проблемы упирается сейчас выполнение архитектурой ее социального назначения; от их решения зависит эффективность воздействия архитектуры на пространственную организацию жизнедеятельности общества. В 1960–1980-е гг. очевидную неполноценность архитектурной деятельности, скованной бюрократической регламентацией и подчинением несовершенству примитивной индустриальной технологии, прагматично настроенное руководство списывало на отсутствие необходимой теоретической базы. Предполагалось, что используя чисто рациональные процедуры и математический аппарат, можно точно "вычислить" всесторонне оптимальное решение любой конкретной проблемы архитектуры. Концептуальные ходы, не ведущие к однозначному "оптимальному" решению, квалифицировались как излишние. На архитектуру проецировались классические критерии науковедения. Еще Роджер Бекон назвал математику "воротами и ключом к познанию". Иммануил Кант сказал о химии своего времени, что это просто наука, но не Наука с большой буквы, так как не может излагать свои данные, используя строгий язык чисел. Теория "с большой буквы" – если использовать определение Канта – раскрывает качественные характеристики и причинные связи явлений языком математики, однозначно моделируя и оценивая результаты, которые должно давать взаимодействие определенных факторов. Результат при этом должен подтверждаться экспериментом. Архитектура, однако, основывает свою деятельность на ценностных ориентирах и заведомой неоднозначности и непостоянства отношений "субъект – объект", что исключает количественные характеристики качества и использования математического аппарата, равно как однозначность и точность программирования. Сама природа архитектуры не допускает такого подхода к ее явлениям. Более того, она не допускает разработки жестких нормативных систем тотального характера и при условии, что для них были бы найдены внутренне логичные и непротиворечивые процедуры. Нормативность устраняет эвристический характер творчества, основанного на заведомо неоднозначных исходных данных; она лишает архитектуру степени непредсказуемости, которая должна в ней присутствовать как отражение "человеческого". Предсказуемое не может обрести индивидуальности, не может возбуждать эмоции. Грандиозный эксперимент, которым можно считать строительство, реорганизованное хрущевской реформой, показал, что общество почти единодушно отвергало ограничение функций архитектуры чисто утилитарными и отрицание ее художественной ценности, ее места в ряду искусств. Но искусство – одно из наиболее совершенных органических образований, сложилось исторически и не может быть дублировано средствами математического моделирования. В той сложной системной деятельности, которой является архитектура, рациональным математическим процедурам доступны лишь компоненты, не несущие начала искусства внутри себя. Для архитектуры плодотворна аналогия с каноническим искусством, например иконописью. Канон для последней служил канвой и опорой индивидуального. Сама общеизвестность его схем, упорядочивая восприятие, подчеркивала и обостряла индивидуальное. В архитектуре такую роль играют типологические и конструктивные структуры с их модульными закономерностями. Каноничность храма и каноничность наполнявших его росписей и икон в средневековом русском искусстве определяли важнейшее начало системных связей художественного синтеза, прямо связанное со смысловыми структурами образов архитектуры и живописи. Попытки выстроить тотальную, всеохватывающую нормативную базу, в отличие от органичного единства в рамках канона, подчиняющую все стороны архитектурного творчества, предпринимались, но эффект их всегда был отрицательным. Советская практика 1960–1980-х гг., в которой механическая мелочная нормативность доведена до грани абсурда, еще раз показала это. "Теория с большой буквы", перерастающая в свод нормативных указаний, которые всецело регулируют деятельность архитектора и исключают непредсказуемость творчества, – мечта Госгражданстроя 1960–1970-х гг. – если бы создать ее было возможно, стала бы смертью архитектуры. Архитектуре необходима теория особого типа – не связывающая эвристический поиск, но позволяющая уверенно выбрать его направление и сокращающая затраты времени и энергии на рутинные процедуры. Одна из главных целей теории архитектуры – в том, чтобы обеспечить процесс "органического" образования ее специфического языка. Сложность этой задачи в том, что общепонятный язык должен иметь строго кодифицированную основу, на которой создаются индивидуальные произведения, несущие свои, особые значения (закономерность канонического искусства). Теория должна при этом обеспечить последовательное, преемственное наращивание свода синтаксических правил и словаря архитектурного языка. Помогая включить архитектуру в процессы коммуникации, теория раскрывает, осмысляет, систематизирует связи между формами-знаками и их значениями (связи эти отнюдь не самоочевидны), способствует устойчивому закреплению, кодификации таких связей. Образование систематизированного общепонятного языка требует согласованных усилий практически формообразующей и осмысляющей деятельности. Такая работа не может быть замкнута во внутрипрофессиональной сфере – ее целенаправленность обязывает к междисциплинарным взаимодействиям. Лишь на их основе возможно найти решение проблем, имеющих общекультурное значение, а именно к таким проблемам относится коммуникативная функция архитектуры. На междисциплинарные исследования ориентирована и аксиологическая составляющая теории архитектуры. Системы ценностей не замыкаются в самодостаточный мир; они исходят от человека, его интересов и стремлений, оценивающего сознания, сопоставляющего реальное с идеальным. Приобретая ценность для человека, действительность "очеловечивается". Аксиологическая эстетика исходит от субъектно-объектных отношений. Спроецированная на проблемы предметно-пространственной среды, она направляет целеполагание средоформирующей деятельности, основываясь на человеческих потребностях и предпочтениях. В теории архитектуры, наконец, должны аккумулироваться осмысленные и оцененные результаты коллективного опыта профессии. Сверка с банком информации такого рода исключит заведомо тупиковые направления поиска и возврата к решениям, уже показавшим неэффективность. Ле Корбюзье в книге "Модулор-1" привел отзыв Альберта Эйнштейна об этой системе. Его формулировку можно использовать, определяя цель специфической теории архитектуры вообще: "Это гамма пропорций, облегчающая создание хороших вещей и затрудняющая появление плохих". Действительно, теория архитектуры должна и может способствовать творческому поиску, не притязая на его подмену. Она должна развиваться как открытая система, не имеющая иерархической структуры и неподвижных дефиниций. Осмысление результатов текущей архитектурной практики, эксперимента и интеллектуальные построения внутри самой теории и соотнесения с историческим опытом должны в идеале обеспечить постоянно пополняемый и структурируемый корпус знаний, "облегчающих создание хороших вещей и затрудняющих создание плохих". В исторической ситуации конца XX в. на второй план отходят приоритеты, ориентированные на социально-экономические срезы теоретического знания; в архитектуре исключается его насильственная идеологизация. Приоритетны на ближайшее время проблемы внутрипрофессиональные, прямо выходящие на практическое умение, мастерство, в том числе проблемы морфологии, формообразования. Вторым приоритетом становится проблема языка архитектуры (не выходящая, впрочем, за пределы специфики архитектурного языка и не становящаяся "игрой в бисер" по правилам структурной лингвистики, далеко не всегда эту специфику учитывающим). Третий приоритет – взаимодействие архитектуры как искусства с прочими видами художественной культуры. Четвертое приоритетное, на наш взгляд, направление – аксиологические аспекты архитектуры (включая художественную ценность как интегральный критерий качества). Основываясь на таких приоритетах, мы предлагаем как первоочередные следующие темы: исследование структуры архитектурного пространства, подготавливающее и работу над проблемами специфического языка архитектуры; исследование взаимосвязей архитектурного формообразования с художественной культурой. Этот второй срез теоретической проблематики тоже выводит на формирование языка архитектуры, но уже с иной стороны, в иной плоскости. В науке об архитектуре и творческой идеологии архитектуры недавних лет как ключевое понятие выдвигалась среда. Средовой подход, при всей противоречивости его теоретических концепций и компромиссности практических реализаций, оставил существенные достижения, изменив к лучшему структуру и облик множества городов (на территории бывшего СССР его результаты особенно значительны в Эстонии, Литве и Грузии). Он вызвал и решительные изменения в профессиональной идеологии, заставляя смещать акценты в сторону ценностей культуры, заключенных в сложившихся контекстах города. Вместе со средовым подходом в пределы архитектурной деятельности активно вошла экологическая проблематика. "Человеческое" стало теснить возобладавшие было техницистские и технократические тенденции. Средовой подход оказался связан с ценностями, актуальными для современного массового сознания. При несомненной его плодотворности, средовой подход как бы внутри себя несет многие ограничения. Его концепции основываются на отношениях субъекта и объекта, рассматриваемых как бы изнутри системы. Вне сферы внимания остаются при этом многие понятия и представления, инструментальные для проектного мышления. Для последнего необходимо соотнесение представлений, основанных на восприятии проектируемой системы как изнутри, так и извне, в том числе и взгляд с внешней позиции на субъектно-объектные отношения. Это, однако, уже выходит за пределы ортодоксальности средового мышления. Ключевое понятие – "среда" – предполагает взаимодействие некой системы объектов, предметно-пространственного окружения, и субъекта, который актуализирует такую систему. Субъектом при этом могут выступать индивид, семейная ячейка, некий коллектив, социальная группа, наконец "макросоциумы" – городское сообщество, нация – вплоть до человечества в целом (соответственно мы имеем дело со средой индивида, семьи, коллектива, социальной группы, городского сообщества, нации, человечества). Как можно видеть, содержание, стоящее за термином "среда", не только сложно, но также и подвижно, неоднозначно. Его трудно использовать в поиске тех инвариантов, которые необходимы как опора для построения специфического языка архитектуры. Такое понятие само требует сложного аналитического исследования. Вот почему мы сочли целесообразным вновь обратиться к ключевому понятию "пространство", сыгравшему решающую роль при становлении концепций "современного движения" в архитектуре XX в., "modern architecture". Ниже мы остановимся на том, почему эта роль в середине века показалась исчерпанной. Опыт практики последующих десятилетий, переосмысление исторического материала и те импульсы, которые дал в свое время "средовой подход", позволяют по-новому поставить исследование проблем архитектурного пространства и его структур (что, кстати, может дать материал для новых версий средовой концепции). Об авторе
Им опубликовано 570 научных работ; среди них более 50 книг, в которых рассматривается обширный круг проблем архитектуры и градостроительства. Имел ученую степень доктора архитектуры, ученое звание профессора. Был действительным членом Российской академии архитектуры и строительных наук, членом-корреспондентом Российской академии художеств, действительным членом Международной академии архитектуры в Москве (МААМ), заслуженным архитектором Российской Федерации, Почетным архитектором России, Почетным строителем России, Почетным строителем Москвы, лауреатом Государственной премии СССР и Государственной премии Российской Федерации, кавалером ордена Почета, кавалером ордена Святого Благоверного князя Даниила Московского. Был удостоен золотой медали Всемирной биеннале архитектуры "Интерарх-83" в Софии, золотой медали Российской академии художеств, серебряной медали Российской академии художеств, большой медали Российской академии архитектуры и строительных наук, медали Союза архитекторов РСФСР "За высокое зодческое мастерство", диплома I степени Второго российского фестиваля "Зодчество-94", диплома Международной академии архитектуры (МААМ), золотого диплома XI Международного фестиваля "Зодчество-2003". |
|||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||