Богораз В.Г. Чукчи:
Социальная организация. Ч.1. Изд. стереотип.

Оглавление

Из предисловия автора к русскому изданию

Монография "Чукчи" представляет результат моей исследовательской работы среди чукотской народности, во-первых, в Колымском округе, где я был в ссылке с 1890 по 1898 год, во-вторых, во время путешествия на Камчатку, в Анадырский край и на Чукотский полуостров в 1900–1901 годах. В колымский период я занимался чукчами, в особенности в 1893–1898 годы и связи с сибиряковской экспедицией. Часть собранных материалов: тексты, небольшой грамматический очерк и фольклорные записи были опубликованы по-русски в изданиях Академии Наук. Анадырско-чукотская работа составляла часть северо-тихоокеанском экспедиции имени Джезупа, организованной профессором Францем Боасом и осуществленной соединенными силами русской Академии Наук и Американского музея естественных наук в Нью-Йорке.

Весь материал, относящийся к чукчам, был мною обработан по отделам и частям в период с 1901, по 1914 годы и опубликован по-английски в Нью-Йорке и отчасти в Вашингтоне. Четыре раздела монографии о чукчах: 1) материальная культура, 2) религия, 3) социальная организация и 4) мифология – представляют в целом седьмой и начало восьмого тома "Трудов Северо-Тихоокеанской экспедиции".

Лингвистический очерк чукотского языка включен в материалы по языкам американских индейцев, выходившие в Вашингтоне в двух томах в издании Смитсониановского института.

В изучении чукотской народности я был, можно сказать, пионером, несмотря на предыдущие работы Врангеля, Майделя, Аргентова и некоторых других. Предисловие к моим "Материалам по изучению чукотского языка и фольклора, написанное академиком К.Залеманом, включает несколько лестных для меня строк:

"Убедившись из представленных В.Г.Богоразом "Образцов" в высоких научных достоинствах его исследований среди чукчей, Историко-филологическое отделение в заседании 7/19 апреля 1899 года постановило издать на средства Академии его "Материалы", причем наблюдение за печатанием было поручено нижеподписавшемуся. Но еще до окончания набора автор должен был оставить столицу, вследствие лестного предложения Американского музея естествознания участвовать в новой экспедиции в Северо-восточную Сибирь. Остается надеяться, что В.Г.Богоразу удастся пополнить и расширить свои коллекции и по возвращении из вторичной поездки окончить столь удачно начатое дело изданием словаря и грамматики. Таким образом слава первого научного исследователя чукотского языка навсегда будет связана с его именем.

Говорить об индивидуальной славе, однако, не приходится. Социальное задание эпохи для последних землевольцев и народовольцев, попавших в далекую ссылку на крайнем северо-востоке, состояло в изучении народностей, разбросанных там, первобытных, полуистребленных и почти совершенно неизвестных; "Эта работа в общем была коллективная. Ею занимались целые группы политических ссыльных, ставших учеными исследователями. Mory указать на нашу "этно-тройку", куда входили вместе со мною мои близкие друзья: покойный Л.Я.Штернберг и В.И.Иохельсон, ныне еще здравствующий, а также на весь обширный состав якутской сибиряковской экспедиции, который начинается Э.К.Пекарским, давшим монументальный словарь якутского языка.

Работы Штернберга и Пекарского опубликованы по-русски. Работы мои и Иохельсона в основном опубликованы по-английски и по-русски до сих пор не появлялись. Во все время 1900–1914 голов в старой России нельзя было найти издательства для таких многотомных обширных изданий с многочисленными иллюстрациями и туземными текстами. Только теперь, после двадцатилетнего перерыва, поставлен на очередь вопрос об издании русского перевода. Перевод моей монографии о чукчах был сделан лет пять тому назад по побуждению покойного Карла Яновича Лукса, этого крупного первостепенного деятеля среди северныx народностей, безвременная гибель которого ощущается болезненно и ныне.

Перевод исполнен мною при участии С.Н.Стебницкого и М.Л.Стебницкой.

Для первых двух глав использован перевод Степанова, присланный из Якутского наркомпроса в Якутскую комиссию Академии Наук и переданный мне для проверки. Впрочем, этот перевод местами переходил в переложение и мог быть использован только частично.

***

Обозревая в настоящее время свои материалы о чукчах, я могу сказать, что они относятся еще к ХIХ веку и представляют эпоху, отошедшую в прошлое. Самое название этого народа успело измениться. И чукчи именуются ныне по собственному самоназванию лу-ораветланами, что означает в буквальном переводе "настоящие люди". При царском режиме чукчи и другие народности вообще не считались людьми, а только "людишками". Они называются чукчами в государственных актах, а в просторечии русские казаки и чиновники давали им презрительные, уменьшительные клички: чукчишки и т.д.

В советскую эпоху началось возрождение северных народностей, в том числе лу-ораветланов. Быстро развивается школа, медицинские пункты и другие культурные учреждения. Хозяйство от старых, первобытных форм переходит к новым формам, одновременно индустриализированным и коллективизированным. Возникла молодая лу-ораветланская литература и осуществляется введение национального языка в школы, управлении н суде. Важнее всего, что возник и развился новый чукотский молодняк, комсомольский и партийный, а также советский беспартийный.

Таким образом и на этой далекой северо-восточной окраине нашего великого Союза осуществляется творческий лозунг революции: "Преодолеть пережитки капитализма в экономике и сознании людей". На севере мы преодолеваем также пережитки других социальных формаций, более ранних, подвергшихся в дальнейшем влиянию капитализма, зашедших далеко по пути разложения и накануне революции представлявших пестрое смещение элементов первобытно-коммунистических с элементами классовыми, капиталистическими.

Русское издание моей книги совпадает с пятилетием первой лу-ораветланской культбазы на Чукотском полуострове в бухте Лаврентия и с открытием второй лу-ораветланской культбазы в Чаунской губе, а также с трехлетием организации Чукотского национального округа.

Эти недавние даты указывают на значительный этап напряженной работы по реконструкции чукотского хозяйства и по водворению новой, советской культуры в захолустной и далекой бывшей "Чукотской землице".

Именно в связи с этой огромной работой, развернувшейся на Севере, оказалось невозможным дополнить мою монографию более поздними данными. Пришлось бы написать еще четыре таких же больших дополнительных тома. Историю чукотского народа дополняет и изменяет советская жизнь, переводя ее из старых, архаических форм в новую, социалистическую организацию.

Моя монография о чукчах мне кажется во многих местах устарелой, и я мог бы теперь изменить самый метод анализа, установку взаимных отношений между четырьмя разделами моей монографии: 1) материальная культура, 2) религия, 3) социальная организация и 4) мифология. Ранее вопросы, рассматриваемые в этих четырех разделах, мне представлялись стоящими рядом, а теперь они связались в отношениях социально-экономической базы и надстроечных форм.

Я, однако, предпочел напечатать мой основной текст без всяких изменений в качестве исторического материала, написанного и изданного тридцать лет назад. В настоящем издании я переставил лишь отдельные части с тем, чтобы опубликовать прежде всего то, что относится к общественному строю чукоч.

Все русское издание моей работы предположено и трех частях. В первую часть включаются главы: само название чукоч и характеристика страны, общая характеристика чукоч, торговля, взятые из первой части английского издания. Далее следуют полностью все главы третьей части английского издания, относящиеся к социальной организации, а именно: семья и семейная группа; брак; стойбище и поселок; сильные люди, воины, рабы; право; сношения чукоч с русскими; последняя глава переставлена ближе к началу, после третьей главы.

Часть вторая обнимет религиозные верования (вторую часть английской монографии; часть третья обнимет хозяйственные формы и материальную культуру и совпадет с первой частью английской монографии, за исключением трех вышеуказанных глав, включенных в первый том настоящего издания.

***

Переходя к пересмотру всего материала моей монографии с новой точки зрения, я должен прежде всего отметить эмпирический характер всей моей работы. Я старался следовать за фактами и с некоторым трудом решался на обобщения. Ибо я должен сказать вообще, что во время моей полевой работы, а также и после того я относился с недоверием ко всем существовавшим в то время теориям развития первобытного общества. По этому поводу с покойным Штернбергом у нас были не раз долгие споры, конечно, дружеские, и в этом отношении я в то время больше приближался к Францу Боасу, который до сих пор во всех этнографических и социологических вопросах занимает такое же преувеличенно осторожное, скептическое положение. В изложении своих материалов я всегда старался быть осторожным. Например: в главе "Право" изложил серию фактов и связал их вместе так, чтобы выводы вытекали сами собой. Такое же фактическое изложение с распределением материалов по рубрикам имеется и во главе "Воины, сильные люди, рабы".

В настоящее время я от этого скептицизма отошел и усвоил, хотя с некоторой медленностью, основы марксистского мышления, которое стараюсь применять в моих работах последних пяти лет.

В результате этого преувеличенного эмпиризма нередко получалось разъединение основных элементов социального строя чукотской народности.

Первая глава третьего раздела моей монографии, посвященная социальному строю, пятая глава настоящего издания начинается так:

"Единицей чукотской социальной организации является семья и семейная группа. Однако семейные узы не слишком крепки, и отдельные члены семьи часто прерывают связь со своими родственниками и уходят на сторону.

Многие чукотские сказки начинаются с описания жизни одинокого человека, который не знает других людей и живет в пустыне.

Можно было бы сказать, что отдельный человек, живущий одиноко, является основной единицей чукотского общества. Даже женщина, с ее общественным положением ниже мужского, нередко бросает отца или мужа и уходит от них к другим людям.

Чукчи, отошедшие от своих семей, никогда не сохраняют воспоминаний о родственных связях. Отделившись от семьи, они тем самым становятся для нее чужими".

В настоящее время, я, конечно, понимаю, что так писать не следовало. Можно было выдвигать в той или иной степени семью и семейную группу как основу общественного строя, но "отдельный человек, живущий одиноко", конечно, не может являться единицей общества, чукотского или всякого другого.

Я все же не могу не указать дополнительно, что мое суждение о чукотской семье было скорее отрицательное, а не положительное: "Семейные узы у чукоч не слишком крепки".

Суждение об отдельном человеке, живущем одиноко, как об основной единице чукотского общества было высказано предположительно и в результате недоумения, ибо я искал у чукоч элементов родового строя, какие существовали у других соседних народов Сибири, и не мог их найти.

Только в последние годы я пришел к убеждению, что целый ряд фактов, относящихся к чукотской семейной и брачной жизни и к другим элементам чукотского общественного строя, которые я описывал осторожно и предположительно, могут быть поняты и объяснены лишь как пережитки и реликты ранней стадии первобытного коммунистического общества, либо предшествующей родовому струю, либо относящейся к периоду становления родового строя.

Яркий пример этого встречается на той же первой странице, в разделе "Система родства". В моем тексте сказано: "В чукотской системе родства отцовская линия в значительной степени преобладает над материнской". Далее идет целая серия довольно убедительных фактов: например, чукчи говорят, что даже самый далекий родственник с отцовской стороны ближе к семейному очагу, чем ближайшие родственники по матери.

Чукотские системы родства и свойства мне казались в то время близкими к нашей современной системе, которая вытекает из патриархального рода, находящегося в состоянии разложения и перерождения. Перебирая таблицу чукотского родства, я, конечно, отметил и довольно подробно указал значение слова "товарищ", которое употребляется в различных сочетаниях и в сущности совершенно покрывает и включает понятие "родственник". Нельзя просто говорить: "брат", "сестра" "двоюродный брат"; надо говорить: "брат товарищ" сестра товарищ" "двоюродный брат товарищ". "Имеющий товарищей" означает также "имеющий родственников", на местном русском наречии – "родистый".

Муж, говоря о своей жене, называет ее "мой товарищ". Семья – это "домашние товарищи", в групповом браке мужчины называют друг друга "товарищи по жене" и т.д.

Старик, сидящий в спальном помещении, называет курительную трубку "товарищем скуки". Путник в дороге называет "товарищем скуки" идущую за ним собаку и т.д.

Эти факты указаны в моей работе с достаточной четкостью. Но только в последние годы я осознал, что это преобладание слова "товарищ" над словом "родственник" является наследством полученным от вышеуказанной сравнительно ранней стадии первобытного коммунистического общества.

Одновременно с этим я должен указать, что элементы классового расслоения, существующие в чуковском обществе, были отмечены мною с достаточной четкостью. В этом легко убедиться, прочитав главу 8-ю: "Воины, сильные люди, рабы". В последующих изложениях этой главы, которые мне приходилось несколько раз печатать по-русски, я даже позволил себе изменить заглавие и назвал эту главу: "Элементы классового расслоения", ибо это вполне соответствует ее содержанию

Мне неоднократно задавали вопрос печатно и на диспутах: каким образом элементы классового расслоения, зашедшего довольно далеко, особенно у пленных чукоч, могут сочетаться таким первобытным общественным строем, как становление рода. Но я должен указать, что это ранняя родовая организация, хотя и не достигла большого развития, но подверглась разложению в течение долгого периода времени. Элементы классового расслоения возникли позже в порядке такого разложения.

Однако моим критикам такое соединение мало развитого родового строя и элементов. классового расслоения казалось недопустимым, и они тотчас же высказывали такое предположение: родовой строй у чукоч существовал, но потом разложился и так разложился, что даже и следов не осталось или я не заметил этих остатков и следов

Если вникнуть в существо этих упреков, то они имеют своеобразный и, я сказал бы, отрицательный характер. Меня упрекают за пропуски, за факты не отмеченные. Я пропустил элементы чукотского общественного строя, которые, конечно, существуют, должны существовать, а в моем изложении они почему-то отсутствуют.

Л.Я.Штернберг относил это отсутствие развитого рода именно к народности, бывшей объектом изучения: "коряки (а также и чукчи) потеряли род, у них не сохранилось ни следа классификаторской системы родства туранского типа". Другие, оставляя в стороне коряков и чукоч, обращали упреки ко мне.

Я не могу признать правомерным такой откровенно дедуктивный подход в изучении фактов. Я первый готов приветствовать дальнейшие исследования чукоч, но я не убежден, что они могут изменить действительную значимость отмеченных мною фактов. Если бы удалось установить у чукоч наличие "родового строя", то этот родовой строй будет иметь своеобразную специфику, отличающую его от других образцов родового строя, существующих у соседних народностей, и эта своеобразная специфика потребует своего объяснения.

Я, впрочем, не отрицал существования родового строя у чукоч, но только указывал его раннюю форму и слабое развитие.

О такой первобытной организации чукотского общества единодушно свидетельствует ряд путешественников и исследователей в течение последних двух столетий, начиная от Сарычева и кончая Гергардом Майделем.

Сарычев писал: "У чукоч нет начальников и властей. У каждой группы чукоч есть один человек, который богаче других, который имеет большую семью, но и он выделяется очень незначительно и не имеет права наказывать кого бы то ни было".

Гергард Майдель, который одновременно был колымским исправником и русско-немецким ученым географом, в своем известном сочинении "Путешествие по Якутской области" говорит по этому поводу: "Среди чукоч не было начальствующих лиц. Эта странная анархия бросалась в глаза уже сo время бывшей войны с чукчами. Уже давно удалось бы прийти к соглашению с чукчами, если бы только у них было какое-нибудь начальствующее лицо, как оно существует у всех остальных народов Сибири, с которым можно было бы вести переговоры".

"Замечательно, как может существовать народ без всяких начальствующих лиц", – восклицает Майдель. Он старается объяснить это отсутствие властей крайней отдаленностью чукотской территории, которая никогда не подвергалась нападению враждебных соседей. Оттого чукчи не имели нужды в военном предводителе.

"Ho если бы русские походы на чукоч продолжались еще некоторое время, – замечает Майдель, – то очень возможно, что у чукоч появились бы начальники".

Во всем этом есть доля истины. Военные начальники у чукоч в результате упорной войны с коряками и русскими, действительно, явились, но потом снова исчезли.

Тот же самый Майдель в качестве колымского исправника пытался ввести у чукоч начальственную организацию с ясачными родами, с родовыми старшинами, даже с чукотским верховным князем, потомком того свирепого военного вождя, который некогда разбил на-голову майора Павлуцкого и взял его в плен.

Здесь приходится отметить то обстоятельство, что русские власти старались всегда опираться на верхний слой родового общества у народностей Сибири. Они выдвигали вперед родовых старшин и старались поддерживать их всей силой своего авторитета. Родовые старшины должны были собирать ясак с подведомственных им родовичей и затем вносить его исправно в царскую казну. Родовые старшины для русских чиновников были необходимыми начальственными лицами.

Таким образом в сообщениях ученых и казенных чиновников отсутствие начальственных лиц свидетельствует во всяком случае об отсутствии или о слабом влиянии верховного родового слоя...

Об авторе

Богораз Владимир Германович

Выдающийся отечественный этнограф и лингвист, общественный деятель и писатель; основатель советской этнографической школы. Родился в городе Овруч Волынской губернии, в семье учителя. В 1880 г. поступил на физико-математический факультет Петербургского университета, откуда перевелся на юридический факультет, но не окончил его, поскольку в 1882 г. был выслан на родину, а в 1883 г. арестован за участие в народовольческом движении; отсидел год в тюрьме. В 1886 г. отправлен в ссылку в Колымский округ Якутской губернии, где и начал научную деятельность; участвовал в экспедициях по изучению народов Севера. В 1899 г. уехал в США, где принял участие в экспедиции, организованной знаменитым антропологом Ф. Боасом. До 1904 г. работал в Американском музее естественной истории (Нью-Йорк). В 1906 г. — один из организаторов «Трудовой группы» в Государственной Думе. С 1918 г. сотрудник Музея антропологии и этнографии АН СССР, с 1921 г. профессор ряда ленинградских вузов. Член-корреспондент Академии наук СССР.

В. Г. Богораз — один из зачинателей изучения истории, этнографии, культуры и быта народов Севера, инициатор создания Комитета Севера при Президиуме ВЦИК и Института народов Севера. Среди его научных трудов выделяется фундаментальная монография «Чукчи», подготовленная в начале XX века и опубликованная в США на английском языке; три ее части были переведены автором на русский язык и вышли в СССР в 1934, 1939 и 1991 гг. Он получил известность и как лингвист, составивший грамматику и словарь чукотского языка, опубликовавший фольклорные тексты на чукотском, корякском, камчадальском языках, очерки грамматики эскимосского и ламутского (эвенского) языков. Широкую популярность имели повести, рассказы и стихотворения В. Г. Богораза, опубликованные под псевдонимом «Тан» (впоследствии он стал употреблять этот псевдоним вместе с настоящей фамилией).