|
Содержание
Предисловие к немецкому изданию
Книга о Байроне и Пушкине и русской романтической поэме была написана в период расцвета так называемого русского формализма. Автор уже тогда критически противопоставлял себя жестким догмам господствующего формализма, однако он рассматривал поэзию как искусство, а изучение поэзии — как анализ и интерпретацию художественной формы, которую он пытался истолковать как систему средств, выражавших ее поэтическое содержание. Старое «академическое» литературоведение как в России, так и на Западе мало интересовалось проблемами формы в поэзии. Вот почему, несмотря на все методологические недостатки «формализма» в собственном смысле, эти проблемы казались мне чрезвычайно важными и актуальными для современной литературоведческой науки. Моя книга возникла из монографического исследования поэтики Байрона; в качестве конечного результата мне виделась имманентная интерпретация и исторический анализ его романтического искусства, в особенности — под углом зрения его жанровой природы и стиля. Исследование это не было доведено до конца и, к сожалению, насколько мне известно, до сих пор так и не появилось никакого другого ла эту тему. Сопоставление лирических поэм Байрона и Пушкина мыслилось вначале лишь как приложение, как опыт исторической типологии жанра, который со времен Байрона и Пушкина обозначался в русской литературной критике как «романтическая поэма». В ходе дальнейшей работы тема эта стала центром самостоятельного исследования о Пушкине и о созданном им по образцу Байрона новом жанре «романтической поэмы». Пушкин сам свидетельствует, что поэмы, написанные им в период ссылки на юг (обычно называемые «южными поэмами» по аналогии с «восточными поэмами» Байрона), «отзываются чтением Байрона, от которого я с ума сходил» (ср. с. 28). Соответственно тема «Байрон и Пушкин» на протяжении целого столетия была классической темой русской компаративистики. Результаты этих исследований довольно скудны и бессодержательны. Туманные рассуждения о влиянии личности и мировоззрения Байрона на личность и мировоззрение Пушкина носили по большей части произвольный и субъективный характер и содержали, как полагал в ту пору молодой автор, лишь общие места и банальные истины (ср. с. 22). Этой господствующей научной традиции необходимо было противопоставить метод, ставивший целью исследовать влияние искусства Байрона на искусство молодого Пушкина. Сопоставление лирических поэм обоих авторов, «восточных поэм» Байрона и «южных поэм» Пушкина, сравнительный анализ художественных средств обещал дать прочную основу для объективных научных выводов (с. 222 и сл.). При этом искусство поэта понималось в широком смысле: сюда относились не только построение фабулы, композиция поэмы (фрагментарная, незавершенная, «вершинная», драматизованная), лирическая декламация как выражение эмоциональной заинтересованности поэта в судьбе героев (восклицательные и вопросительные предложения, повторы и синтаксический параллелизм, лирические отступления и т. п.) или строение стиха и строфика. Вопросы тематики, ближе всего стоящие к содержанию поэмы, рассматривались также как средства художественного выражения (романическая фабула, мотивы и характеры, типическое в образах героя и его возлюбленной и способы их характеристики, красочный этнографический фон действия). Эти элементы нового искусства составляют как целое систему, которая может считаться типичной для жанра романтической поэмы. Вскоре, однако, обнаружилось, что это сопоставление вскрыло глубокое различие между искусством Байрона и Пушкина. С самого начала школа Байрона была связана для Пушкина с внутренним сопротивлением и борьбой против учителя, которая в конце концов должна была привести к окончательному преодолению «байронизма». Именно там, где мы имеем как будто внешнее сходство их произведений, они обнаруживают в особенно очевидной форме различие их художественной сущности и стиля. Путь Пушкина привел его от романтического субъективизма Байрона к классически объективному реалистическому искусству его позднего творчества. Свидетельство тому в области эпического жанра — прежде всего «Полтава» и «Евгений Онегин» (который не рассматривается в настоящей работе), а также позднейшие отзывы Пушкина о Байроне как поэте, отличающиеся большой критической глубиной. Чтобы подкрепить результаты своего анализа объективными свидетельствами, автор обратился к высказываниям современной критики, которые ранее не были использованы в науке, хотя и получили отражение в библиографии. При этом привлекались все высказывания, имеющие отношение к предмету, — значительные и малозначительные, из дружественного и из враждебного лагеря. Сплошной просмотр литературных журналов 20-х—30-х гг. XIX в. показал, что художественные особенности нового жанра «романтической поэмы» в противовес «классической поэме» XVIII в. представляли для тогдашней русской поэзии и критики вопрос чрезвычайно актуальный. Можно смело утверждать, что спор о романтической поэме, которая по праву считается господствующим жанром русского романтизма, обнаруживает известное сходство с полемикой вокруг романтической драмы, разгоревшейся во Франции несколько лет спустя. Новизна поэзии Пушкина, как и его отношение к Байрону, стояли под знаком этого спора о романтической и классической поэтике и эстетике (ср. прежде всего статьи П. А. Вяземского и др.: с. 33—43). И все же сегодня я вынужден признать, что, выделяя тогда этот круг вопросов по соображениям методическим, я жертвовал полнотой и сложностью исторической реальности во имя большей ясности и последовательности анализа. Свидетельства современников не оставляют никаких сомнений относительно того, какое политическое и социальное значение имело восторженное увлечение Байроном среди друзей молодого Пушкина, будущих декабристов. Байрон был для них общепризнанным вождем европейского либерализма в эпоху политической реакции, наследником идеалов французской революции, певцом и борцом национально-освободительного движения в Испании, Италии и Греции. Романтический образ героя-индивидуалиста в поэмах Байрона воспринимался его русскими (и западноевропейскими) современниками и почитателями как выражение моральной, политической и социальной борьбы против господствующего общественного порядка. «Байронический» образ безымянного кавказского пленника, как и Алеко в «Цыганах», не были подсказаны русскому поэту английскими образцами, они выросли из общественных условий предде-кабристской эпохи и из личного, человеческого опыта самого поэта. Исследователь литературы не вправе упускать из виду это обстоятельство и не вправе объявлять его (как это нередко происходит в наши дни) «иррелевантным» для «поэзии как таковой». Помещенная в качестве приложения к «Байрону и Пушкину» статья «Пушкин и западные литературы» вносит известные коррективы в трактовку этого вопроса. Здесь сделана попытка рассмотреть влияние западных литератур на Пушкина более дифференцированно, чем это было до сих пор, в частности, в более широкой связи с творческим становлением поэта и с литературными и общественными условиями России* При этом литературные влияния рассматриваются не как механические толчки извне; напротив, они предстают как обусловленные внутренними факторами («встречнымитечениями»,как любил говорить А. Н. Веселовский) в эволюции поэта данной национальной литературы и общества. В соответствии с этим образец подвергается далеко идущей творческой трансформации индивидуального и социального плана, так что различие между образ цом и его преобразованием не менее важно для сравнительного исследования, чем сходство между ними. Во второй части книги «Байрон и Пушкин» рассматривается русская «романтическая поэма» после Пушкина, развившаяся главным образом под его влиянием (а не под непосредственным влиянием Байрона). Автор дает систематическое описание «массовой продукции» этого жанра, пользовавшейся исключительной популярностью в русской поэзии 20-х—30-х гг. Это описание ставит своей целью рассмотреть поэмы Пушкина, исходя из подражаний ему, чтобы с помощью шаблона выявить типическое в созданном им жанре и тем самым еще раз подчеркнуть жанровые признаки, особенно бросавшиеся в глаза массовому читателю. Чтобы сопоставить всю эту продукцию, автору пришлось предпринять обширные библиографические разыскания, оказавшиеся возможными лишь на основе фондов Государственной публичной библиотеки в Ленинграде, получавшей с момента основания обязательный экземпляр каждой издаваемой в России книги. Просмотру подверглось наряду с многочисленными отдельными изданиями поэм большое число сборников давно забытых или никогда не читанных поэтов, содержавших либо целые поэмы, либо, по тогдашней моде, «фрагменты» поэм. Сплошному просмотру подверглись и литературные журналы и поэтические альманахи, довольно многочисленные в пушкинскую эпоху. Учтены были и рецензии (большей частью критические), ибо они характеризуют литературные вкусы эпохи. Общее число поэм и фрагментов, учтенных в библиографии, составляет свыше 200 номеров. Поскольку автор ориентировался главным образом на шаблонное и традиционное в массовой поэтической продукции, он сознательно исключил из рассмотрения индивидуально значительные произведения этого жанра: «Эду» Е. Баратынского (1826), «Монаха» И. Козлова (1825), ученика Жуковского; «Войнаровского» К. Рылеева, поэму «Див и Пери» (1827) молодого А. Подолин-ского, написанную в подражание Жуковскому и Томасу Муру. Исключены были также и поэмы Лермонтова, хотя многие его юношеские опыты в этой области выросли из шаблонов подражателей Пушкина, чтобы затем, в период его творческой зрелости, уступить место поэмам, которые по своему новому личному и общественному содержанию и новой поэтической форме образуют второй взлет в развитии этого романтического жанра. Вообще если говорить об историческом развитии жанра между «Кавказским пленником» Пушкина (1821) и годом смерти Лермонтова (1841), то оно совершалось не столько в низинах массовой литературной продукции, сколько под воздействием художественной индивидуальности крупных поэтов. Следует признать справедливым заключение некоторых критиков этой книги, полагавших, что внимание к шаблонным сторонам жанра неизбежно должно было отодвинуть на второй план художественно и общественно индивидуальное отдельных поэм. Взглянув на дело с иной точки зрения, можно было бы и в этой массовой продукции обнаружить такие отличительные черты.1 Даже «Братья-разбойники» Пушкина (1821—1822), сохранившиеся лишь в виде отрывка уничтоженной самим автором большой поэмы, явно отличаются своей социально окрашенной русской темой от остальных написанных на юге поэм, в число которых они включаются главным образом на основании группы романтических мотивов. Четко различима продукция отдельных «провинциальных гнезд» (пользуясь выражением проф. Н. К. Пикса-нова). Под флагом романтического «ориентализма» Байрона и Пушкина легко было ввести в поэму местный и национальный материал (как это сделал уже сам Пушкин для Кавказа, Крыма и Бессарабии). Такая местная продукция представлена в Казани, Баку, Одессе, Башкирии, Сибири, казахских или, как тогда говорили, «киргизских» степях. Само собой разумеется, и Украина внесла немалый вклад в национально-исторические реминисценции в романтическом духе (в том числе «Богдан Хмельницкий» М. А. Максимовича, 1833 и др.). Методическая установка работы не позволила осуществить подобную дифференциацию. Но обследованный и систематизированный материал может послужить отправным пунктом для таких работ. 1969.
Об авторе
 Жирмунский Виктор Максимович Выдающийся отечественный филолог и литературовед, один из основоположников современной германистики. Родился в 1891 г. в Петербурге. В 1912 г. окончил историко-филологический факультет Петербургского университета и был направлен в Германию, где изучал немецкую и английскую литературу и философию. В 1915 г. стал приват-доцентом Петербургского университета, с 1919 г. — профессор. В 1933 г. основал кафедру истории западноевропейских литератур, которой заведовал до 1949 г. В 1939 г. был избран членом-корреспондентом Академии наук СССР, а в 1966 г. — ее действительным членом.
В. М. Жирмунский — автор многих языковедческих работ по общему языкознанию, сравнительной грамматике германских языков, диалектологии, истории немецкого языка. Кроме того, он широко известен исследованиями в области истории западной и русской литературы, теории литературы, поэтики, стиховедения, фольклора и востоковедения. |
|||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
