Следует признаться, что автор этой книги, подобно многим своим современникам, с некоторым предубеждением относится к слову "философия". Кажется, что за этим словом нередко скрывается далекая от жизненных нужд интеллектуальная игра, способная представлять живой интерес лишь для ее непосредственных участников. Возможно, причиной тому является заметное сужение предметной области философии, теснимой с разных сторон наукой и религией. В то время как закономерности процессов, происходящих в природе и социуме, достаточно успешно изучаются различными научными дисциплинами, а основные проблемы духовной жизни, относящиеся к целеполаганию и принципам поведения, – опять же не без успеха – пытается решать религия, философия как будто замкнулась на себя, предпочитая разбираться в нюансах собственной истории и методологии. Вместе с тем, круг наших знаний включает в себя сегмент, на который особенно не претендует ни религия, ни наука и который остается, так сказать, исконной вотчиной философии. Это наша повседневная жизнь в ее привычных проявлениях, т.е. жизнь как таковая. Именно с осмысления обыденных явлений человеческого сознания и окружающего нас мира начинала философия поиски истины в ранний период своего развития, и зачастую за их поверхностным слоем ей открывались глубины, подводящие нас довольно близко к сути вещей. Представляется, что и к настоящему времени такой подход к познанию реальности не до конца исчерпал себя. Кроме того, он, пожалуй, наилучшим образом отвечает стремлению философии приблизиться к научным формам познания. Как известно, научный метод базируется на изучении повторяющихся в природе или воспроизводимых в условиях эксперимента явлений. Очевидно, что повседневная жизнь по сути тоже представляет собой регулярно повторяемый опыт. Разумеется, правомерно сомневаться в том, насколько такой опыт может быть содержателен. На первый взгляд, лишь наука, с ее способностью глубоко проникать в природу явлений, позволяет получать подлинное знание о мире. Однако, углубляясь средствами науки в изучаемые явления, мы каждый раз подходим к новому пределу, на котором вынуждены – пусть лишь на время – остановиться. Таким образом, в научном познании мы всегда остаемся на поверхности явлений, никогда не достигая "дна". И при этом, вдобавок, по причине узкой специализации и большой глубины погружения в изучаемый предмет, рискуем оказаться в ситуации, когда, выражаясь фигурально, за деревьями перестает быть виден лес. Философия же, не располагающая инструментарием для подобного "глубокого бурения", в определенных случаях может компенсировать это широтой охвата рассматриваемых явлений. Явления, широко распространенные и наблюдаемые практически постоянно, представляют собой в этом смысле очень удобный материал для исследования. И если нас интересует общая картина мира как целого, то философия, вероятно, дает нам даже больше шансов для ее постижения, чем наука. Еще один сомнительный момент в философском подходе к познанию действительности – это способ описания результатов опыта. В самом деле, все попытки философии стать "наукой", создав собственный понятийный язык, сопоставимый с научной терминологией, похоже, не увенчались успехом. Природа философского знания такова, что его практически невозможно свести к какому-либо более или менее адекватному подобию математических формул (а это единственный универсальный, не допускающий разночтений язык, характерный для настоящей науки). Любые философские термины, как бы строго они ни были определены, неизбежно растворяются в потоке общеупотребительных слов, без которых философу никак не обойтись. Более того, при сочетании этих двух лексик возможны смысловые искажения и самих терминов, и привычных слов. В итоге все это приводит к тому, что философские понятия и рассуждения нередко позволяют давать им различные толкования. Отсюда и трудности верификации философских истин. Однако многие науки тоже сталкиваются с похожими проблемами. Даже в физике, например, возможны не верифицируемые ошибки на этапе интерпретации результатов опыта и выбора соответствующей им математической модели, если за пределами диапазона, охваченного в данном опыте, исследуемое явление имеет принципиально иные количественные характеристики. То есть и "язык" физического опыта, не говоря уже о языке логических суждений, может искаженно передавать истинный смысл явлений. Каков же выход? Ну, во-первых, в очередной раз признать, что человеку свойственно ошибаться, каким бы ни был его род занятий и уровень компетенции. Кроме того, необходимо понимать, что ошибки тоже являются этапами на пути к истине, приближающими нас к цели. И хотя огрехи логики могут быть не так очевидны, как, допустим, расхождения физической теории с экспериментальными данными, тем не менее они со временем тоже поддаются выявлению и исправлению коллективным разумом человечества, поскольку всякая логика основывается на наблюдаемых закономерностях явлений, а значит может быть ими подтверждена или опровергнута. Все это позволяет с большей легкостью констатировать, что изложенные в этой книге мысли, вполне возможно, не свободны от ошибок. Последние могут быть связаны как с логикой рассуждений, так и с их изложением и восприятием. Что-то было неверно выражено, а что-то будет неверно воспринято, – и то, и другое, по-видимому, неизбежно. Вместе с тем, автор стремился свести к минимуму ошибки, связанные с недопониманием, пытаясь говорить о вещах, которые, кажется, интуитивно понятны всем, понятным языком (по крайней мере, не перегруженным какой-либо специальной терминологией). Те "вечные" вопросы, рассмотрению которых посвящена книга, так или иначе затрагивают жизнь каждого человека, и каждый находит для них свое решение, даже не всегда сознавая это. В этом смысле все мы философы, поскольку определяем с помощью данного нам разума свои базовые ориентиры в окружающей реальности. В сущности все, что здесь предлагается, – делать это более осознанно. Главная идея проста – попробовать взглянуть непредвзято, как бы впервые, на то, чем мы являемся, и то, что нас окружает, и извлечь из этого некие важные выводы. Насколько удалось ее реализовать – предоставляется судить читателю. Но в любом случае, пожалуй, стоит согласиться с мнением Аристотеля: "Искать истину – и легко и трудно, ибо очевидно, что никто не может ни целиком ее постигнуть, ни полностью ее не заметить, но каждый добавляет понемногу к нашему познанию природы, и из совокупности всех этих фактов складывается величественная картина" Челпанов Георгий Иванович Выдающийся российский психолог, философ, логик. Окончив Александровскую Мариупольскую гимназию, в 1882 г. поступил на историко-филологический факультет Новороссийского университета (Одесса), который окончил в 1887 г. Основал Психологический институт им. Л. Г. Щукиной при Императорском Московском университете, а также основал журнал «Психологическое обозрение» (1917–1918) и стал его редактором.
Теоретические воззрения Челпанова, сложившиеся под влиянием Н. Я. Грота (его первого учителя), Л. М. Лопатина, а также В. Вундта и К. Штумпфа, отражали происходивший на рубеже XIX–XX вв. процесс становления психологии как самостоятельной, экспериментальной науки. В первых исследованиях Челпанова — магистерской (1896) и докторской (1904) диссертациях, объединенных общей темой «Проблема восприятия пространства в связи с учением об априорности и врожденности», с позиций нативизма обосновывается априорность понятия пространства, в анализе которого проводится разграничение гносеологического и собственно психологического содержания. Г. И. Челпанов известен и как создатель первой отечественной философско-психологической научной школы, из которой вышло более 150 исследователей. Среди них А. Ф. Лосев, В. В. Зеньковский, Г. Г. Шпет, П. П. Блонский, К. Н. Корнилов, Н. А. Рыбников, В. М. Экземплярский, С. В. Кравков, П. А. Шеварев, А. А. Смирнов, Б. М. Теплов и другие. |