|
Содержание
Contents
Введение
Мечась между правоверными восторгами и бескомпромиссным развенчанием всего, что имеет отношение к марксизму в его "зрелом" (и "перезрелом") варианте, мы забываем о том, каким интересным мыслителем был молодой Карл Маркс. Между тем именно на раннем этапе работы им были высказаны оригинальные идеи, заслуживающие сегодня особого внимания. В частности, тогда было впервые предугадано: естественные и гуманитарные дисциплины когда-либо сольются в единую "науку истории". Эта идея заметно диссонировала с воззрениями середины XIX века. Своеобразие ее состояло, конечно, не в указании на необходимость междисциплинарной интеграции, как это часто утверждается: жажда утраченного единства знания не оставляла выдающиеся умы со времен Галилея и Бэкона, Гоббса и Спинозы. Однако на протяжении еще многих десятилетий после Маркса почти неоспоримым образцом обобщенной науки оставалась механика с ее симметричными, а следовательно, принципиально индифферентными к историческому времени формулами. Интегральная научная картина мира мыслилась статичной (снимающей иллюзию временной необратимости), однородной, редукционистской и дегуманизированной. В таком контексте вывод о том, что "впоследствии... наука о человеке включит в себя естествознание" /Маркс К., т. 42, с. 124/ и что историческая ориентация станет основой научного взгляда на действительность, звучал совершенно неправдоподобно. По достоинству оценить это предвидение стало возможным лишь более ста лет спустя. Наблюдая за происходящими в современной науке процессами, нельзя не заметить радикальных поворотов в ее методологии сравнительно с классическими установками именно в том плане, что эволюционный взгляд начинает пронизывать все без исключения дисциплинарные области, и в центр научной картины мира выдвигается человек — сознательный субъект действия. Вместе с тем многоаспектный анализ этих процессов заставляет признать, что утверждающаяся на наших глазах новая общенаучная парадигма сталкивается с серьезными трудностями. Прежде всего "искрят контакты" на стыках научных дисциплин, изучающих различные этапы, стороны, формы эволюционного процесса. Это обстоятельство, с одной стороны, вызвало к жизни множество взаимопротиворечивых версий мировой эволюции — от выраженно физикалистических до креационистских, — а с другой стороны, породило сопротивление эволюционным идеям среди традиционно мыслящих естествоиспытателей и философов, к которым охотно присоединились консервативные идеологи. Не случайно, например, начиная с 40-50-х годов понятие прогресса изгоняется из большинства зарубежных энциклопедий и учебников или представляется как анахроническое выражение наивного романтизма, а уже в 80-е годы из школьных программ некоторых штатов США исключено дарвиновское учение под предлогом, что идея прогрессивной эволюции противоречит положениям теоретической физики /Science..., 1984/. Еще более мощным импульсом антиэволюционных настроений стали глобальные кризисы, обрушивавшиеся на человечество и по многим раскладкам предвещающие его неминуемую гибель. Такой безрадостный прогноз подтверждается не только серией специальных расчетов, но и общетеоретическими соображениями. Поскольку цивилизация неравновесна по определению, а обязательной платой за поддержание неравновесных процессов является нарастающее разрушение среды, нынешние кризисы (особенно экологический и политический — ведь за иссякающие ресурсы приходится конкурировать) предопределены законами термодинамики. От этой бесспорной констатации только шаг до окончательного диагноза: планетарные беды раньше или позже завершатся мировой катастрофой. В таком случае все, что нам хочется считать прогрессивной эволюцией, с самого начала было замысловатой и невозвратной дорогой к пропасти, а культура, разум, страдания и прозрения человеческого духа — не более, чем эпифеномены местной физической флуктуации, заведомо несущественной во вселенских масштабах. Надо ли говорить, какой эффект производит внедрение в массовое сознание столь тупикового мироощущения, апеллирующего к академической науке. Очень показателен в этом отношении аттракцион неподалеку от Сан-Франциско, знакомящий посетителей с "прошлым и будущим Вселенной". В центре его — семидесятиметровая сфера из стали и стекла, где разыгрывается финальная сцена будущего — гибель цивилизации. Рассказывая о строившемся павильоне, рассчитанном на выполнение познавательной, "развлекательной" и, конечно, коммерческой функций, советский публицист Н.Стрельцова приводит свидетельство своего американского коллеги о том, что в стране сегодня царствует образ смерти, и добавляет от себя: "Убедить человека в неизбежности катастрофы — значит сделать за смерть половину ее дела" /Раздумья.., 1987, с. 27/. Есть множество документальных подтверждений того, что для западных европейцев также характерен сегодня, по словам поэта (П.Рюмкорфа), "взгляд в будущее как в орудийное жерло". Представление же о социальном прогрессе стало непопулярным не только в консервативных, но и в демократических кругах, поскольку его прямолинейные трактовки обернулись отрицанием культурно-исторического многообразия, вульгарной апологетикой ценностей индустриализма с его колониальным грабежом и хищнической эксплуатацией природы. Заметную роль сыграла здесь и политическая практика сталинизма. Чудовищное по массовой жестокости "раскрестьянивание" России, форсированный курс на классовую, национальную однородность продемонстрировали всему миру, до какого опасного абсурда может быть доведена одномерным мышлением великая идея просветителей. Наконец, в странах социализма идеологическая работа была долгое время однозначно ориентирована на "охранительную" задачу, вследствие чего от общественности утаивалась всякая информация, способная поколебать "уверенность в завтрашнем дне". Но и при информационной блокаде наблюдалось растущее недоверие к будущему как реакция на многолетнее засилие идеологических стереотипов, все менее соответствовавших повседневному опыту людей. В то же время отечественные и зарубежные обществоведы отмечают, что для последних десятилетий характерно резко возросшее осознание вариабельности будущего, его зависимости от сегодняшних событий. В странах Запада заметно усилилось влияние образа будущего на мотивацию социального, политического поведения людей. В странах с преобладанием марксистской идеологии образ будущего всегда играл очень существенную роль, и здесь наступивший кризис, разрушив уютное фаталистическое миропонимание, вместе с выраженными симптомами фрустрации дал импульс новому ощущению свободы как "познанной возможности" /Зотов А.Ф., 1986, с. 63/. В целом складывающаяся ситуация весьма нетривиальна. Общечеловеческая задача преодоления чреватых всемирной катастрофой кризисов не может быть по существу решена на основе инстинкта самосохранения и на путях отказа от прогресса, которые неминуемо ведут к деградации. Мобилизация творческого потенциала человечества требует вдохновляющей мечты, фрустрация которой составляет, возможно, социально-психологическое ядро нынешних глобальных кризисов и превращает проблему перспектив цивилизации в "средоточие всей системы глобальных проблем" /Фролов И.Т., 1983, с. 98/. Это ясно сознают и западные мыслители-гуманисты, сопрягающие вопрос, "как выжить человечеству", с вопросом, "для чего выжить" (Э.Фромм, ЕЛасло, А.Печчеи). Сегодня есть все основания утверждать, что образ будущего, оставаясь важной темой идеологической полемики, становится и фактором борьбы за выживание цивилизации. Будущее — главный предмет предлагаемой книги, хотя большая часть ее посвящена далекому прошлому. Убеждение, из которого исходит автор, сегодня достаточно распространено и особенно четко сформулировано академиком Н.Н. Моисеевым: "Для того чтобы увидеть контуры будущего, надо познать свое прошлое. Вот почему наша стратегия будущего развития должна быть тесно связана с пониманием места человека в едином процессе развития материального мира" /1988, с. 23/. Действительно, чтобы обрисовать потенциальные перспективы цивилизации, ее место и возможную роль в универсальном эволюционном процессе, необходимо разобраться в природе интеллекта, истоках, причинах и механизмах его формирования. А это, далее, предполагает выяснение существа прогрессивной эволюции, ее направления, критериев и движущих сил, имея в виду как специфику последних на различных стадиях, так и их неизменные характеристики. Иначе говоря, взгляд в будущее способен стать реалистичным и стимулирующим настолько, насколько лежащая в его основе теория эволюции удовлетворит двум фундаментальным требованиям: междисциплинарности и конструктивности. Первое означает разработку общенаучного концептуального аппарата и "языка для описания эволюционных процессов самой различной природы" (Н.Н. Моисеев). Это требование обусловлено не только трудностью стыковки монодисциплинарных подходов, но и тем, что ни один качественный скачок не поддается целостной интерпретации средствами какой-либо отдельной дисциплины. Скажем, физика, включая такие ее новейшие эволюционно ориентированные концепции, как синергетика, неравновесная термодинамика, способна лишь в самом первом приближении объяснить даже доорганические фазы восхождения к живому веществу и неизбежно оставляет (что будет показано далее) вне сферы своего внимания ряд ключевых вопросов, касающихся причин самоорганизации. Еще более однобока физическая трактовка биологических и социальных феноменов. Однако столь же частными, ограниченными оказываются рассуждения об эволюции жизни и общества безотносительно к представлениям физики. Между тем подавляющее большинство исследований эволюции осуществляется раздельно на материалах космологии, термодинамики, химии, биологии или гуманитарных наук. Те же единичные работы, в которых предпринята попытка синтетического построения теории (наиболее сильное впечатление в этом плане оставляет книга Э.Янча /Jantsch Е., 1980/), не вполне отвечают второму требованию. Суть этого требования помогает понять глубокая методологическая статья американского физика Дж. Дайсона /1982/, показавшего, в частности, что интегративные усилия в науке традиционно сочетаются с выводом о предопределенности человеческой судьбы, т.е. с игнорированием роли интеллекта, суверенной человеческой воли в реальных событиях. Мы уже кратко касались причин этого обстоятельства и подробнее рассмотрим их в дальнейшем. Здесь же подчеркнем, что под конструктивностью в данном случае понимается акцент на возможностях человека сознательно строить будущее, оставаясь ответственным субъектом управления и выбора. В сочетании междисциплинарности с конструктивностью автор видит главную научную и социальную задачу современной теории прогресса, и опыт построения такой теории отражен в последующих очерках. Исследование разворачивается вокруг стрежневой совокупности вопросов: что такое прогрессивная эволюция, возможны ли общезначимые критерии, отличающие прогрессивные изменения в любой сфере — социальной, биологической или доорганической, — и каковы движущие силы (мотивы, причины) таких изменений. Например, дсжазуемы ли содержательно суждения относительно "прогрессивности" живого организма в сравнении с неорганическим телом, человека с ланцетником, капиталистической формации с первобытнообщинной или же все подобные суждения сугубо антропоморфны и этноцентричны? Мыслима ли объективно обоснованная система координат, в которой эффект тотального ядерного конфликта оказался бы безусловным регрессом, или же точки зрения мизантропа (полагающего цивилизацию "изощренным паразитом" биосферы) и даже некрофила (усматривающего в живом веществе "раковую опухоль на теле материи") следует признать вполне равноправными? Недавно в беседе двух крупных социологов прозвучала характерная мысль: "Если прогресс дает усложнение социальной ткани, то это действительно прогресс" /Бурлацкий Ф.М., 1988, с. 271/. Но почему выбран именно такой критерий и всякое ли усложнение прогрессивно? Парадоксы, возникающие при строгом обсуждении подобных вопросов, особенно в контексте серьезных социальных и концептуальных кризисов, а также разочарование в односторонних исторических реконструкциях побудили многих глубоких исследователей с начала XX века /см.: Сорокин П.А., 1914/ к полной релятивизации понятий прогресса и регресса. Но, сочтя эти понятия исключительно вкусовыми, теоретик тем самым признает их научную несостоятельность и вместе с тем лишает действующего в современном динамичном обществе человека всякой надежды на адекватную ориентировку. Поэтому важно напомнить, что в рамках новейших направлений научной (в частности, естественно-научной) мысли не прекращаются поиски универсальных критериев, движущих сил и механизмов прогрессивной эволюции. В книге подробно обсужден вклад концепций синергетического типа в разработку эволюционной проблематики и показано, что притязания их адептов не во всем соответствуют реальным возможностям этих концепций. Вместе с тем синтез неравновесной термодинамики и кибернетической теории систем позволяет сформировать единый энергоинформационный подход, в русле которого естественно раскрываются и универсальные векторы прогрессивной эволюции, и глубинный источник той отмечавшейся классическими философами "напряженности" материальных взаимодействий, которая служит постоянным импульсом самоорганизации. При этом полностью исключается необходимость в допущениях внутреннего стремления материи к развитию, априорных целей эволюции (телегенез, ортогенез), и мотивы каждого эволюционного скачка выводятся из обобщенных законов сохранения. Не менее важно то, что в интегральной схеме причинных зависимостей находят свое законное место отражательные процессы, включая, казалось бы, чрезвычайно далекие от энергоинформационного взгляда явления социальной психологии, этики и эстетики, которые вполне последовательно объясняются логикой антиэнтропийной активности. Реконструируя эту логику, выясняя, как в новых кризисах созревают качественно новые факторы сохранения неравновесной организации, мы в соответствующем ракурсе видим реалии современного мира и его возможные перспективы. По этой же логике выстроены и данные очерки. В первом из них с различных сторон прослежены исторические и гносеологические предпосылки междисциплинарной теории прогресса, пронизывающие ее проблематику парадоксы, более и менее удачные попытки их разрешения, а также сформулированы ключевые положения теории. Предварительно сформулированные положения иллюстрируются , апробируются и уточняются во втором очерке, в котором на основе материала конкретных наук последовательному анализу подвергнуты стадии универсальной эволюции от гипотетического "начала" расширения Вселенной ("Большой взрыв") до современных социальных событий. В этом очерке выясняется, как и почему в системах устойчивого неравновесия возрастает роль отражения, каковы механизмы влияния информационных процессов на процессы вещественно-энергетические; обосновывается тезис о наличии сложной и опосредованной, но закономерной зависимости между мощностью интеллекта и внутренними ограничениями на эгоистическую мотивацию. Полученные результаты подводят к футурологическим проблемам, которым посвящен третий очерк. Обзор теоретических представлений о будущем позволяет заключить, что предметом обсуждений гораздо чаще служат факторы неизбежного завершения истории цивилизации, способы отсрочивания конца, нежели сам вопрос о его неотвратимости. В очерке исследуются причины, по которым настойчивые попытки многих крупных мыслителей совместить идею безграничности прогресса со строгими научными рассуждениями не имели успеха, а сравнительно тонкая "антифиналистекая" струя долгое время наполнялась почти исключительно бескомпромиссной фантазией мечтателей в отрыве от естествознания. Далее, двигаясь от общего к частному и используя результаты предыдущих очерков, автор обосновывает вывод о том, что диапазон интеллектуального управления природными процессами принципиально неограничен, и отсюда переходит к центральному вопросу: каковы шансы земной цивилизации коренным образом преодолеть нынешние планетарные кризисы? Фундаментальные соображения, связанные с теорией систем, подсказывают, что такой шанс у человечества, как и у любой другой планетарной цивилизации, сосуществует с вполне реальной вероятностью самоустранения из дальнейшего эволюционного процесса. Поэтому книга завершается анализом условий, которые могли бы обеспечить выживание общества. Под этим углом зрения рассмотрены социально-экономические, политические, психологические тенденции современного мирового развития. В трех последовательных и относительно самостоятельных очерках сгруппирован и выстроен в единую концептуальную линию широкий спектр представлений философии и конкретных наук. Многие вопросы приходится затрагивать лишь мимоходом, отсылая читателя к более скурпулезным исследованиям; немало вопросов, относящихся к сфере междисциплинарного эволюционизма, вообще не обсуждается. Частичным оправданием недостатков работы может служить то, что формирование общенаучной концепции прогресса, выходящей за рамки сугубо философских построений, только начинается.
Об авторе
 Назаретян Акоп Погосович Доктор философских наук, кандидат психологических наук, профессор. Работал главным научным сотрудником Института востоковедения РАН, главным редактором журнала «Историческая психология и социология истории». Член Академии космонавтики и Общества кросс-культурных исследований (США). Автор книг «Интеллект во Вселенной: истоки, становление, перспективы» (1991; переизд. в URSS), «Агрессия, мораль и кризисы в развитии мировой культуры» (1995, 1996), «Цивилизационные кризисы в контексте Универсальной истории» (2001, 2004), «Психология стихийного массового поведения» (2001, 2004), «Агрессивная толпа, массовая паника, слухи. Лекции по социальной и политической психологии» (2004), «Антропология насилия и культура самоорганизации: Очерки по эволюционно-исторической психологии» (М.: URSS) и других, а также статей в отечественной и зарубежной научной печати (всего около 350 публикаций).
|
|||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
