Гистология причисляется обыкновенно к морфологическим наукам, и главной ее задачей считается чисто-анатомическое изучение структур, доступных по своей мелкости только микроскопу. Однако, почти никогда не удается выдержать чисто-морфологического характера исследования в области гистологии. Совершенно независимо от собственного желания, исследователю приходится сплошь и рядом ставить и по мере сил разрешать проблемы и физиологического характера. Тем не менее, представление о преимущественно морфологическом характере гистологии так широко распространено и настолько неблагоприятно отражается на общем ходе развития этой науки, что представляется чрезвычайно важным выяснить, без всякого предвзятого мнения, при какой постановке и трактовке проблем мы можем всего ближе подойти к пониманию процессов, протекающих в организмах в области микроскопически малого. Для этого мы должны прежде всего уяснить себе, что всякое морфологическое исследование имеет известные предпосылки, а именно: 1) объект исследования предполагается неизменным во все время хотя бы повторного доследования и 2) при сравнительном исследовании какого-нибудь органа мы должны иметь полную уверенность в том, что сопоставление иди отождествление различных по своему виду объектов делается нами правильно. Так, напр., мы можем сравнивать кости, мышцы и т. д., самых различных величин и форм или, вернее, называть очень различные по своему виду образования одним видовым именем: кость, мышца лишь потому, что мы знаем, что во всех существенных отношениях данные объекты действительно совпадают друг с другом, и вправе принять, что наблюдаемйе различия внешнего вида несущественны. Таким образом отождествление объекта, необходимое для его морфологической трактовки, предполагает уже известным ряд свойств этого объекта, независимых от его морфологии. Так, напр., если мы найдем в двух различных видах какой-нибудь орган крайне различный здесь и там по своей форме, но одинаковый по своей функции, то мы нисколько не затруднимся, конечно, признать тождество его при двух различных формах его проявлений. Другими словами, чисто-морфологическое изучение какого-нибудь объекта предполагает уже некоторое знакомство с ним иного, не морфологического характера. Если мы попытаемся перенести эти предпосылки морфологического анализа в область микроскопически малого, то мы наталкиваемся на большие затруднения. Во-первых, постулат о неизменности объекта исследования удается осуществить лишь крайне редко: один и тот же объект, взятый в различные моменты своего жизненного цикла, представляет нередко под микроскопом крайне различные картины. При описании данного объекта мы бываем таким образом принуждены дать синтез всех отдельных картин, а это сводится к тому, что мы описываем уже не морфологическую структуру, а некоторый процесс. Второй постулат чистой морфологии выполним в области микроскопически малого также лишь отчасти. Открывая какое-либо совершенно новое микроскопическое образование, мы, конечно, обыкновенно не знаем о нем ничего кроме того, что нам дал микроскоп; поэтому всякое сопоставление его с другими образованиями, которые мы предполагаем аналогичными с ним, будет нередко совершенно проблематичным и необоснованным. Если найденная нами картина в морфологическом отношении достаточно богата, то такое сопоставление может быть, тем не менее, проведено с достаточной степенью вероятности. Этим и объясняются быстрые успехи и прочность завоеваний гистологии в первые времена ее развития, когда микроскоп открывал нам такие сложные образования, как, напр., клеточные ядра. Но чем дальше и глубже ведет микроскопический анализ, тем проще и элементарнее становятся открываемые, часто стоящие на границе микроскопического зрения, структуры, и тем менее возможностей сохраняется для нас отождествлять их с другими оптически аналогичными, или, что то же, подводить их под одно видовое понятие. Является вполне очевидным, что то, что морфологически элементарно, не может быть отождествлено чисто-морфологическим путем. Если мы имеем, напр., пред собой два мельчайших зернышка, известных нам только по величине и окраске, то является, конечно, совершеннно произвольным и ненаучным отождествлять их, т.е. принимать общность и других их, быть может, крайне сложных свойств. Мы видим, таким образом, что чисто-морфологический анализ применим в качестве пионера незнакомой области лишь в крайне ограниченном размере. Прочные и плодотворные завоевания в области микроскопически малого достижимы, обыкновенно, лишь другим путем. Из совокупности наших данных различного характера о каком-нибудь биологическом элементе мы должны уметь ставить проблемы или строить гипотезы относительно тех микроскопических структур, которые долины лежать в основе этих данных. Эти гипотезу должны служить заданиями для дальнейшего гистологического анализа. Мы должцы, другими словами, не наталкиваться совершенно случайно на новые структурные детали и подыскивать для них большей частью совершенно произвольные биологические объяснения, а, наоборот, по возможности планомерно и сознательно искать новые структурные детали там, где наши биологические данные заставляют нас предполагать их существование или, вернее, нуждаются в них, вах в соответственных механизмах. Интерес и значение гистологии, особенно в ее дальнейшем развитии лежит, таким образом, не в обогащении нас чисто-морфологическими, не имеющими никакой видимой связи друг с другом, деталями, а в объяснительной силе структур в тех случаях, где наши биологические сведения; о данном объекте требуют такого объяснения. Гистолог должен, таким образом, в равной степени всесторонне изучать, и жизненные процессы в области микроскопически малого, и структуры, которые могут быть положены в их основу. Отдавать же предпочтение второму виду деятельности нет ни малейшего основания уже по тому одному, что надежда свести всю совокупность жизненных свойств на соответственные структуры сама по себе крайне слаба.
Гурвич Александр Гаврилович Доктор медицинских наук (1905, Бернский университет; 1912, Юрьевский университет), профессор анатомии и гистологии Бестужевских курсов в Петербурге (1907–1914). Профессор, заведующий кафедрой гистологии медицинского факультета Таврического университета в Симферополе (1918–1924), заведующий кафедрой гистологии Московского университета (1924–1929). Профессор Института экспериментальной медицины (1929–1934), Всесоюзного института экспериментальной медицины (1934–1945), директор Института экспериментальной эмбриологии (1945–1948). После Августовской сессии ВАСХНиЛ (1948 г.) подвергся опале и был лишен всех постов. Лауреат Сталинской премии за работы в области онкодиагностики (1941), почетный член Московского общества испытателей природы (1946). 11 раз номинирован на Нобелевскую премию.
Автор многочисленных трудов по цитологии, гистологии, эмбриологии, морфологии, теоретической биологии, опубликованных на русском, немецком, английском, французском и других языках. Автор концепций: 1. «Морфогенетического (биологического, клеточного) поля», как абстрактной движущей силы биологических процессов (1912), которую разрабатывал на протяжении всей жизни, конкретизируя природу поля, но сохраняя в целом абстрактное его понимание. Концепция доработана до верифицируемого состояния, как поле механических напряжений, его внуком, выдающимся биологом Л. В. Белоусовым, заложившим основы морфомеханики и морфодинамики. 2. «Митогенетического излучения» (1923) — сверхслабой ультрафиолетовой люминесценции ряда биологических и химических систем, стимулирующей деление клеток. Концепция определила развитие технологий регистрации сверхслабых световых потоков, биофизики сверхслабых свечений и свободно-радикальных процессов, но в чистом виде осталась недоказанной до настоящего времени. 3. «Неравновесных молекулярных констелляций» (1940-е гг.) — устойчивых неравновесных надмолекулярных структур в живой клетке, определяющих ее функционирование и генерирующих митогенетическое излучение при релаксации. Концепция на десятки лет предвосхитила понятия диссипативных структур, явлений самоорганизации и биологические аспекты синергетики. |