Я охотно воспользовался предложенiемъ издательства принять участiе въ "естественно- и культурно-источеской библiотеке", такъ какъ мне представлялся при этомъ удобный случай выполнить мое давнишнее желанiе, а именно, основательно изучить старую виталистическую литературу. Мне представлялась возможность использовать плоды этой работы и для более широкой публики. Такъ же кстати явился для меня поводъ привести въ систематическую форму мои собственные взгляды въ области бiологiи.
Такими-то соображеиiями объясняется появленiе этой "исторiи" и "системы" витализма.
Я написалъ историческую часть вполне безпритязательно. Я не историкъ и вовсе не имелъ намеренiя дать исчерпывающiй по полноте очеркъ.
Мои научные единомышленники могутъ удивиться, что какъ разъ я, относящiйся такъ отрицательно къ историческому элементу въ области естествознанiя, взялъ на себя писанiе исторiи. Но я думаю, что существуетъ большая разница между темъ, чтобы создавать фантастическiя "генеалогическiя древа", и между изученiемъ взглядовъ великихъ умовъ прошлыхъ вековъ на те вопросы, которые и въ настоящее время заполняютъ нашу жизнь.
Въ зтомъ, какъ, впрочемъ, и во мыогихъ другихъ случаяхъ, исторiя прiобретаетъ совершенно личный интересъ. И именно съ этой точки зренiя, т.-е. выясненiя того, что представляетъ иитересъ лично для меня, я написалъ предлагаемый читателю исторический очеркъ.
Чтобы сохраыить полыую самостоятелыюсть своего сужденiя, я почти совершенно не пользовался историческими сводками нашего предмета. Для общей орiентировки я прибегалъ лишь къ краткому историческому очерку Прейера въ его "общей физiологiи" и къ превосходнымъ очеркамъ Гиса: "Теорiя полового размноженiя".
Изъ отдельныхъ историческихъ монографiй, я восгюльзовался лишь превосходными этюдами Уитмана о Боннете.
Особый интересъ представляютъ историческiе очерки, писанные выдающимися изследователями. Много ценнаго въ этомъ смысле можно найти у Галлера, Блуменбаха и Бурдаха. Хорошимъ дополнеиiемъ къ моему очерку, въ особенности относителыю французскаго витализма XVIII-го столетiя и его противниковъ, могутъ служить данныя въ "Lecons sur les phenomenos de la vie" Claude Bernard'a.
Такимъ образомъ, источииками для моего историческаго очерка служили почти исключителыю подлинники авторовъ.
Я хотелъ бы тутъ особенно отметить, что для меня лично наибольшiй интересъ представлялъ разборъ Кантовской "Критики способности сужденiя". Не мне судить, насколько успешно вьшолнена мной эта задача.
Слишкомъ много углубляться въ исторiю можетъ оказаться непродуктивнымъ, но если совсемъ не касаться исторiи, то нередко приходится повторять то, что, быть можетъ, гораздо лучше было сказано уже до насъ.
Исторiя бiологiи, правда, не можетъ совпадать въ такой степени съ самой сущностыо науки, какъ мы это видимъ, напримеръ, въ исторiи механики. Но нельзя сказать, что она совершенно случайна; и въ ней мы видимъ какъ основныя мысли постепенно вырисовываются во все более совсршенной форме. Мне кажется потому особенно важнымъ указать, что основныя понятiя стараго витализма развивались въ сущности въ томъ же направленiи, въ которомъ приходится развиваться и новому витализму.
Изменились лишь наши критическiя притязанiя, и, конечно, совершенно несравнимъ по богатству съ прежнимъ нашъ фактическiй матерiалъ. И именно это последнее обстоятельство и даетъ намъ возможность прiйти къ действительнымъ доказательствамъ витализма.
Благодаря любезности автора, я могъ использовать при переводе многочисленныя примечанiя и дополненiя, написанныя имъ частью для вышедшаго въ 1911 г. итальянскаго перевода, частью же спецiально для предлагаемаго здесь.
Чтобы не нарушить мастерской и характерной для Дриша сжатости изложенiя, я воздержался почти всецело отъ собственныхъ дополненiй и примечанiй, за исключенiемъ несколькихъ поясненiй, могущихъ оказаться полезыыми для русскаго читателя.
Но по желанiю, высказаыному Дришемъ, я вместо перевода последней главы оригинала, посвященной положенiю энтелехiи въ общей научной системе, написалъ заново очеркъ, всецело основанный на его новейшихъ работахъ.
Сущность витализма нередко связываютъ съ выясненiемъ вопроса, насколько жизненнiыя явленiя могуть быть ыазваны "целесообразными". Эта формулировка главной проблемы витализма однако неточна или даже неверна.
Проблемой является не самъ фактъ целесообразности, но выясненiе того, является ли последняя результатомъ своеобразнаго сочетанiя факторовъ, которые сами по себе известны намъ ужъ и изъ неорганическихъ наукъ, или, наоборотъ, обусловлена своей собственной, присущей только живому, закономерностью.
Что личныя жизненныя явленiя "целесообразны", есть непреложный, не нуждающiйся въ доказательствахъ фактъ, такъ какъ само понятiе "целесообразности" возникаетъ въ насъ какъ подходящая формулировка для ряда нашихъ наблюденiй жизни.
Въ обиходной речи целесообразными обыкновенно называются такiе поступки, которые, какъ показываетъ опытъ, приводятъ прямымъ или косвеннымъ путемъ къ определенной желаемой цели.
Нередко однако такой характеръ какого-либо поступка можетъ быть подверженъ сомненiю. Намъ приходится временами какъ бы "нащупывать" ведущiй насъ къ цели путь, и въ этихъ случаяхъ лишь результатъ поступка выясняетъ намъ целесообразность того или иного пути. Результатъ такого опыта можетъ, конечно, быть использованъ въ дальнейшемъ для точыаго определенiя "целесообразнаго", если те же обстоятельства повторятся еще разъ.
Основнымъ, исходнымъ мериломъ целесообразности поступка является мое личное, субъективное отношенiе къ нему. Я зыаю, въ какомъ случае мои поступки заслуживаютъ названiя целесообразныхъ, такъ какъ мие известны мои намеренiя и цели. Это служитъ моей точкой отправленiя.
Аиалогичная оценка поступковъ другихъ людей возможна лишь въ томъ случае, если я "понимаю" ихъ цель, другими словами, если я могу представить себя на ихъ месте и оценить ихъ поступки съ этой воображаемой точки зренiя.
Примененiе понятiя "целесообразности" не ограничивается однако въ действительности сужденiемъ о поступкахъ другихъ людей; я распространяю его въ двоякомъ смысле, и результатомъ этого расширеннаго употребленiя является примененiе термина целесообразности къ любому бiологическому объекту; въ немъ же коренится и сама основная проблема бiологiи.
Я называю целесообразными многiя движенiя высшихъ животныхъ, носящiя несомненный характеръ "поступковъ". Тотъ же терминъ приходится применить и къ темъ видамъ движенiй, которыя по своей монотонности и отсутствiю гибкости не могутъ называться поступками: это такъ иазываемые "инстинкты", "рефлексы", и т.д. Отъ нихъ лишь одинъ шагъ до движенiй растенiй (напр., къ свету или отъ света). Применивъ же понятiе "целесообразности" къ этимъ последпимъ, мы совершенно естественно подходимъ съ той же оценкой и къ движенiямъ роста, благодаря которымъ въ вполне определенной последовательности изъ зародышей развиваются типичные растительные и животные организмы.
Въ результате оказывается, что все процессы въ живыхъ существахъ, которые такъ или иначе приводятъ къ состоянiю, которое можетъ быть обозначено въ томъ или другомъ смысле какъ "цель", подходятъ въ чисто описательномъ смысле слова подъ понятiе "целесообразности".
Такая оценка какого-либо происшествiя едва ли можетъ притязать на полную объективность, такъ какъ наще сужденiе будетъ всегда основано на аналогiи. Но это вовсе не является существеннымъ для нашей непосредственной цели, которая заключается лишь въ томъ, чтобы въ самыхъ общихъ чертахъ охарактеризовать значенiе и смыслъ разбираемыхъ процессовъ.
![]() Известный немецкий биолог и философ-идеалист, основатель неовитализма. Учился в университетах Гамбурга, Фрейбурга, Мюнхена и Йены. С 1909 г. приват-доцент, с 1911 г. профессор философии в Гейдельберге, с 1920 г. — в Кельне, с 1921 г. — в Лейпциге. Занимался проблемами регенерации и репродукции.
На основе своих исследований эмбрионального развития организма Г. Дриш сформулировал закон, согласно которому динамика развития каждой части зародыша зависит от ее места в целостном организме. Позднее, разочаровавшись в познавательном значении экспериментально-аналитического подхода, он создал виталистическую концепцию, по которой жизнедеятельностью управляет непознаваемый фактор — особая нематериальная сила «энтелехия». Г. Дриш рассматривал энтелехию как силу, обусловливающую существование и развитие организма, и приписывал ей функцию отбора из всех потенциальных путей развития. По его представлениям, разум также есть проявление энтелехии. |