Поливанов Е.Д. За марксистское языкознание:
Сборник популярных лингвистических статей. №344; № 314. Изд. 2, стереотип.

---

Вместо предисловия				3
Историческое языкознание и языковая полигика				10
Где лежат причины языковой эволюции?				36
Русский язык как предмет грамматического описания				54
Иностранная терминология как элемент преподавания русского языка				67
Революция и литературные языки СССР				73
Основные формы графической революции в турецких письменностях СССР				95
О фонетических признаках социально-групповых диалектов, в частности русского стандартного языка				117
Фонетика интеллигентского языка				139
Стук по блату				152
О блатном языке учащихся и о «славянском языке» революции				161
И математика может быть полезной				173

---

Существует ли марксистское языкознание? На это, говоря прямо, следует ответить: нет, пока не существует; не существует ни на Западе, ни у нас в СССР. Правда, существуют, во-первых, отдельные высказывания классиков марксизма по общим вопросам языка и относительно отдельных языковых явлений. Во-вторых, существует так наз. социологическая школа, или вернее — несколько социологических школ современной западно-европейской и американской лингвистики и отдельные работы относящихся сюда зарубежных лингвистов, которые могли бы быть полезными для марксистского построения науки о языке. Но преувеличивать это значение социологического направления зарубежной лингвистики не следует, особенно не следует нам, в СССР, где предыдущими поколениями оставлено гораздо более ценное в вышеуказанном отношении наследие, чем то, что может нам предложить современный Запад. Да не узрит читатель в этом утверждении чего-либо вроде славянофильской «любви к отечеству и народной гордости», чего в данном случае и в помине нет, — но объективные факты именно таковы, что в деле разработки общелингвистических проблем русские и польские ученые предшествующего поколения не только были наравне, но и намного опередили современных им, да и современных нам западноевропейцев (позволю себе привести один пример: посмертная книга F. de Saussure'a, которая многими была воспринята как некое откровение, не содержит в себе буквально ничего нового в постановке и разрешений общелингвистических проблем по сравнению с тем, что давнымдавно уже было добыто у нас Бодуэном и бодуэновской школой), И этому преимущественному положению нашей лингвистики (в области общелингвистических вопросов) не следует удивляться, если мы вспомним, как Grammont'y в свое время приходилось по пальцам пересчитывать тех из западно-европейских лингвистов, кто интересовался и занимался именно общими проблемами, а не коллекционированием отдельных этимологии); у нас же, в России, вопросы общего языкознания все время рассматривались как основная ценность и главная цель лингвистических штудий. Вот почему оказывается, что для проблемы марксистского языковедения преимущественно-полезной (на правах исходного материала!), по сравнению с социологическими школами Запада, может оказаться та даже общелингвистическая продукция наших ученых (в частности бодуэновской школы), которую и не принято было наделять ярлыком «социологической школы» или относить к «социологическому направлению». Наконец, добавлю еще, что, по моему мнению, полезными для нас (в вышеуказанном смысле) из трудов современных западных ученых окажутся главным образом именно монографические обследования конкретных языковых фактов, а не обобщения; в последней области, повторяю, Восток опередил Запад.

Итак, марксистского языкознания еще не существует. Но преждевременно ли тогда вообще говорить о марксистском языкознании даже как о проблеме ближайшего будущего? Думаю, что не преждевременно, а именно своевременно, ибо как раз в самые последние годы у нас наметились некоторые кадры потенциальных работников в области этой проблемы. Для этого потребовалась, в сущности, очень простая вещь: надо было, чтобы ряд лиц уяснил себе ту простую истину, что для разработки марксистской лингвистики недостаточно благонамеренности и советской лойяльности, а нужно обладать известной лингвистической и методологической подготовкой. Этого уже довольно для того, чтобы между данными лицами установился общий язык (возможность договориться до полного взаимного понимания) и вместе с тем сразу и бесповоротно исключены были некоторые фетиши авторитарного происхождения.

Итак, основное — небольшой кадр потенциальных работников, обладающих возможностью понимать друг друга, уже существует. Бубрих (в Ленинграде), Данилов (в Москве), Лоя (Ленинград), Рамазанов (Ташкент), шведский лингвист—член компартии Швеции — Шельд, Юшманов (Ленинград), Яковлев (Москва)1 и некоторые другие — вот, для примера, имена лиц, с которыми для меня лично установимо взаимное понимание и от которых можно ожидать участия в коллективной разработке проблемы. При этом я вовсе не пытаюсь закрывать глаза на некоторые обнаружившиеся разногласия между мною и некоторыми из вышеназванных товарищей (в частности по вопросу об оценке бодуэнианства и пр.), но смею думать, что разногласия эти касаются не основного, а более или менее второстепенного (и зависят главным образом от различных контуров начитанности в области лингвистической литературы).

Но потенциальные кадры — это одно, а их печатная продукция — другое, и о ней приходится говорить пока еще как о деле будущего. Настоящий сборник популярных моих статей не рассчитывает дать изложение моей программы этой будущей работы. Ново всяком случае, поскольку в статьях этого сборника (написанных в разное время) вольно или невольно нашли выражение мои личные взгляды на задачи и характер деятельности лингвиста-марксиста, он может считаться связанным с этой проблемой, чем и объясняется его заглавие: «За марксистское языкознание».

Теперь несколько деловых замечаний относительно того, что может ожидаться в будущем.

I. Опубликование научных лингвистических работ, как показывает опыт, дело затяжное, Ясно, что пройдет еще несколько лет до реализации — в печатном виде — той доли продукции, которая позволила бы говорить о советской школе марксистского языкознания, как о безусловном факте.

II. Кроме разработки общелингвистических принципиальных вопросов у советских лингвистов есть масса другой очередной работы, в частности работы прикладного характера. И пока у нас до крайности мало рабочих рук (по сравнению, например, с числом лингвистов-специалистов в Германии, Дании, да и вообще на Западе), никому нельзя отказываться от своей доли в этой «черной» работе. Если большинство языков Союза доныне или вовсе не обследовано лингвистически или нуждается в мало-мальски удовлетворительном описании, и если, к тому же, эта описательная работа не терпит отлагательства уже потому, что сейчас во всю ширь идет практическое строительство литературных языков и письменностей, то каждому из нас надо работать и на этом фронте. Нельзя, следовательно, быть только теоретиком; учет наличных кадров диктует нам необходимость быть одновременно и теоретиком, и «языковым политиком», и даже просто обследователем.

III. Было бы жаль, если бы в ущерб самостоятельному творчеству энергия тратилась на полемические статьи и брошюры. Есть полемика, в которой наука вовсе не нуждается.

Приведу следующие три примера, исходя при этом из моего личного опыта.

Первый пример. Для науки совершенно не нужна полемика с яфетидологией. Отношение к марризму у всякого мало-мальски сведущего лингвиста вполне определенное и не нуждается в комментариях. Был, правда, период, когда (вовсе не в интересах научной мысли, как таковой, а наоборот в интересах массы неспециалистов, которым простительно было не разобраться в чем дело) чувствовалась необходимость открыто заявить о своем отношении к марризму; эту повинность я в свое время и выполнил.

Но было бы совершенно напрасной тратой энергии давать ответы моим оппонентам—не лингвистам, столковаться с которыми в этом деле столь же безнадежно, как объяснять теорию Эйнштейна лицам, не знающим таблицы умножения.

Второй пример. Полемическая статья, не содержащая, несмотря на свою внешность, буквально ничего относящегося к делу, — ничего, что могло бы дать повод задуматься или пересмотреть высказанное мною. Имею в виду статью Р. О. Шор под заглавием «Парадоксальная ортодоксальность» (в журнале «Литература и марксизм»).

Нельзя же считать серьезным методом аргументации тот прием, к которому прибегает Шор в первой части своей статьи: взять фразу из де-Соссюра или из Сэпера и сопоставить, т.-е. просто поставить рядом с фразой из моей статьи. Я охотно допускаю, что обе фразы могут оказаться различными по своему значению. Но разве я обещался когда-либо, что буду во всем согласен с де-Соссюром, а тем более с Сэпером? (Оставляю при этом в стороне вопрос о том, сколько в этих сопоставлениях чисто внешнего, т.-е. терминологического, а не смыслового параллелизма, т.-е. означает ли наличие сходных слов в моей и десоссюровской, например, фразах наличие фактического сходства в затрагиваемых той и другой фразой темах.) Что же остается? — Остается пример семантического развития во французском рèге. Но пример этот в качестве аргумента в двояком отношении нелогичен:

1) Я всегда отчетливо выделял развития словарные (вместе с фразеологическими) от процессов иного рода — историко-фонетических, историко-морфологических и указывал, что словарная эволюция, в отличие от явлений последнего рода, стоит в непосредственной связи с культурно-бытовой (экономической и т. д.) эволюцией. Значит, если у меня шла в данном случае (в моей статье в журнале «Литература и марксизм») речь о явлениях историко-фонетических, оппонент тоже должен был бы брать в качестве примеров факты этой именно, а не противоположной категории, т.-е. не словарные факты. Уже в этом, следовательно, заключается недоразумение, делающее данное возражение ничего не значащим;

2) но оставляя в стороне вышесказанное, можно утверждать, что по существу дела нет даже предмета спора, нет мотива для расхождений между тем, что говорю я, и тем, что хочет установить своим примером Р. О. Шор; оказывается, что спор идет только о словах (если только не предположить, что Р. О. Шор защищает абсурдную мысль о наличии явлений без причины и без исторического источника). Именно: я говорю, что социально-бытовые (экономические и т. д.) условия влияют на эволюцию языковых явлений, в результате которой мы имеем дело со статическими языковыми фактами. А Шор говорит: нет, они влияют на сами эти статические факты. Но ведь каждый статический факт есть в то же время звено эволюционной цепи, точка на линии исторического развития. А это значит, что если права Шор в отношении только что приведенного мною ее положения, то прав и я. По правде сказать, я никак не мог ожидать, что найдется такой схоластический, не умеющий конкретно мыслить ум, который окажется способным «заблудиться в трех соснах» в столь ясном и простом вопросе.

Третий пример. В ряде случаев делавшиеся мне возражения объясняются просто тем, что авторы их, зная одну из моих работ, не знают других, которые дали бы им исчерпывающие разъяснения. Отличным примером этого может служить проф. Спальвин, протестующий в одном из японских журналов против принятого мною в русской транскрипции японских слов слога та (для n.chi): «в моем произношении»,—говорит Спальвин, японцы воспринимали ты как свое кі (а не chi)». В ответ доста-точно указать ему на стр. 171—172 в моем «Введении в языкознание» (Ленинград, 1928)— о японском восприятии латышского произношения слога mu.

Не надо забывать, что фонетика и лингвистика вообще — есть вполне точная наука, способная не только анализировать субъективные факты языкового мышления (в частности звуковосприя-тия), но и точно предсказывать их.

Москва, 1931

Е. Поливанов

---