Михайлов А.Д. Старофранцузская городская повесть "фаблио" и вопросы специфики средневековой пародии и сатиры Изд. 2

Оглавление

Из введения

1

В истории французской литературы XII столетие вряд ли следует считать переломным, хотя не раз уже говорилось о своеобразном Ренессансе XII века. Но это был несомненный рубеж. Рубеж, который не отделял одну литературную эпоху от другой, а стал той точкой отсчета, от которой уже без всяких сомнений и оговорок ведут историю изящной словесности на французском языке. Все, что было создано раньше, настолько фрагментарно и спорадично, что не идет ни в какое сравнение с мощным и прекрасным литературным потоком, пронесшимся через этот век, давшим такие многообразные и яркие плоды. И символично, что на пороге столетия возникла "Песнь о Роланде", это героическое начало французской литературы.

На протяжении этого века появились многие другие великие памятники французской словесности и сложились ее основные жанры, едва ли не все те, которым предстояло просуществовать еще не одно столетие, чей расцвет был еще впереди, некоторые же достигли вершин уже в этом веке.

Это литературное многообразие и богатство не в последнюю очередь было связано с развитием и расцветом городов и неотделимым от этого подъемом ремесел, наук и искусств, оживлением торговых и иных контактов и обменов. Городская культура создала уже в XII в. свои специфические литературные жанры, но значительно важнее, что она существенным образом повлияла на другие жанры, которые обычно связывают с культурой иных слоев средневекового общества. Город далеко не всегда был "заказчиком", но "исполнителем" – почти неизменно. Исполнителем прежде всего буквальным – начиная с XII в. монополия на изготовление рукописей переходит к городским мастерским, пришедшим на смену старым монастырским скрипториям. Но город стал "исполнителем" литературных произведений и в ином смысле. Среди десятков писателей и поэтов, выдвинутых XII столетием и писавших в следующем веке, очень многие (видимо, большинство) были так или иначе связаны с городом: они учились в городских соборных школах, а затем в университетах (их возникновение также относится к XII в.), служили в городских учреждениях, в основной массе своей были по происхождению горожанами. В еще большей мере это относится к следующему за XII в. столетию. Если XII век начинал и открывал, то XIII доделывал, разрабатывал, углублял или расширял. Иногда это оборачивалось эпигонством, превращением удачной находки в избитый штамп, но чаще литераторы этого следующего века с дотошной основательностью и завидной изобретательностью продолжали начатое их предшественниками.

XIII век был веком городской литературы, хотя еще появлялись талантливейшие куртуазные поэты (например, Тибо Шампанский), а рыцарский роман все так же увлекал и манил. В XIII в. особого распространения и, по-своему, вершин достигли повествовательные жанры, рожденные городской атмосферой и во многом призванные раскрыть переживания и заботы рядового человека эпохи, прежде всего горожанина, рассказать о его скромных радостях и не менее обыденных повседневных горестях, поведать не о каких-то исключительных свершениях и подвигах, а о самой рядовой, каждодневной жизни. Не следует забывать, что во второй половине XII и особенно в XIII в. население города становится особенно многослойным и пестрым. Помимо' собственно "бюргеров" – купцов, лавочников, ремесленников, – здесь начинают жить представители дворянства, здесь селится духовенство, весьма внушительным становится количество люмпенов, которых непрерывно поставляет городу нищающая деревня, здесь, наконец, появляется интеллигенция – врачи, юристы, преподаватели соборных школ и университетов и т.д. Вся эта пестрота городского населения не могла не отразиться и на литературе города, на многообразии и богатстве ее жанров, сюжетов, тем, идейного содержания.

Основным повествовательным жанром городской литературы французского Средневековья стали фаблио, первые памятники которых появились во второй половине XII в., но чей расцвет приходится на XIII столетие.

Мы относим фаблио к памятникам городской литературы потому, что они связаны, по крайней мере для Франции, с периодом расцвета городов, что они широко отразили "городские" интересы и воззрения (при всей пестроте последних), что они в своих сюжетах и персонажах дали подробную картину городской жизни эпохи.

Мы называем фаблио жанром городской литературы не потому, конечно, что эти веселые, порой сатирически едкие, подчас довольно скабрезные стихотворные повести и новеллы создавались горожанами и только для горожан. Их охотно читали или слушали и в пиршественной зале замка, и в трапезной монастыря, и на деревенском постоялом дворе. Фаблио не противостояли другим повествовательным жанрам эпохи – рыцарскому роману и авантюрно-фантастической повести (лэ), не подменяли и тем более не отменяли их, они находились с ними, вообще со всеми остальными литературными жанрами во взаимодействии, в контакте, входя тем самым в динамичную, постоянно меняющуюся, но в каждый конкретный момент самозамкнутую систему.

Фаблио как литературный жанр входили в динамичную систему литературы своего времени. Но и сам этот жанр представлял собой систему. Систему в том смысле, что он знал свои отдельные разновидности, друг друга дополняющие. Систему и потому, что жанр этот имел свою историю, свои этапы эволюции. Фаблио как литературный жанр представляли собой систему и потому еще, что их взаимодействия, контакты, даже переплетения с другими жанрами не были случайными, в каждом конкретном случае единичными и частными, а также представляли собой систему, т.е. подчинялись общим закономерностям.

Рассмотрение жанра фаблио на фоне других жанров средневековой литературы (хотя бы французской) предполагает, как нам представляется, прежде всего выявление их соприкосновений с другими жанрами. Между прочим, такой угол зрения позволяет поставить проблему специфики средневековой пародии, которая, бесспорно, отличается от пародий Нового времени. Опять-таки подобные контакты разных жанров многое проясняют в особенностях сатиры Средних веков; дело в том, что сатира в эту эпоху не выделилась в самостоятельный жанр, она проникала в различные жанры как их дополнительное качество, каждый раз приобретая специфические черты.

Эти соприкосновения и контакты, эта перекличка жанров, не являются, конечно, единственным предметом исследования настоящей работы. Наша задача – рассмотреть жанр фаблио с разных точек зрения, в том числе как важный этап эволюции повествовательной литературы, ее малых форм. Постараемся коснуться и проблемы социологии жанра фаблио, проблемы, которая сейчас продолжает вызывать острые споры и очень разноречивые решения. Между тем от решения этой, казалось бы частной, проблемы зависит во многом общий взгляд на средневековую литературу, но степень ее системности, на особенности ее функционирования, на ее поэтику.

2

В.М.Жирмунский в своей известной статье "Средневековые литературы как предмет сравнительного литературоведения " писал: "В средневековых литературах не приходится говорить ни о смене литературных направлений, ни о личных влияниях, типическое здесь господствует над индивидуальным, смена литературных течений представлена как последовательность литературных жанров. В рамках господствующих жанров замкнуто индивидуальное творчество; жанр является выражением не индивидуально-своеобразного, а социально-типического мировоззрения и стиля. Такими доминирующими жанрами, последовательно сменяющими друг друга, являются: народный героический эпос дофеодальной и ранней феодальной эпохи; куртуазный роман и куртуазная лирика развитого феодального общества; бытовая новеллистика средневекового города. Границы и структуры этих жанров, их идейное содержание и художественные формы очерчены очень четко: индивидуальная инициатива проявляется в рамках прочной социальной традиции". В связи с этим во многом справедливым наблюдением отметим следующие три момента. Во-первых, наблюдение это сделано прежде всего на французском материале; в других западноевропейских литературах, например немецкой, порядок смены литературных жанров был несколько иной. Во-вторых, здесь очень верно отмечена последовательность появления литературных жанров; бытование их не подчинялось таким закономерностям. Новый жанр обычно не сменял, не вытеснял старый. Поэтому происходила не смена жанров, а их перегруппировка, изменение удельного веса каждого из них в литературном процессе. В-третьих, очень многие жанры и жанровые разновидности здесь не названы. В самом деле, как понять использованное исследователем прилагательное "доминирующий"? Самый распространенный, т.е. представленный очень большим числом памятников? Оказывающий наибольшее влияние на другие жанры? Жанр, в рамках которого были созданы произведения непреходящей художественной ценности? Видимо, почти любой из жанров средневековой литературы, не попавший в вышеприведенный перечень, может претендовать и на популярность, и на влиятельность, и на высокую художественность.

Так, например, в условиях Средних веков наибольшей популярностью (в первоначальном значении этого слова), бесспорно, обладали некоторые функциональные жанры с ярко выраженной религиозной окрашенностью, в частности агиография и проповедь. В их рамках мы встречаемся не только, с наитеснейшим слиянием с религиозной доктриной, но и с преодолением ее узкого догматизма, с отражением общенародных воззрений и идеалов. И не приходится удивляться, что среди памятников этих жанров мы нередко находим произведения несомненной художественной ценности. Таковы были, например, сочинения французского поэта XIII в. Готье де Куэнси, далеко не случайно увлекшие Г.Р.Державина.

Значителен был удельный вес дидактической литературы, различных стихотворных "прений", контроверз и т.п. (нередко аллегорических). И к ним подчас обращались большие поэты, точно так же, как к аллегорическим же описаниям различных явлений и предметов окружающего средневекового человека мира (животных, растений, камней и т.д.).

Об этом приходится говорить в работе, посвященной, казалось бы, достаточно делимитированному литературному жанру – фаблио. Приходится – так как до сих пор ученые не пришли к единому мнению о круге памятников, причисляемых к этому жанру (об этом будет сказано ниже). Их сомнения и споры далеко не случайны; они рождены самим характером рассматриваемых произведений, отдельные из которых легко спутать с дидактическим "примером" или с бытописательным "сказом".

Существует устойчивое мнение о четкой социальной (или хотя бы сословной) приуроченности определенных жанров средневековой литературы. Такая приуроченность, бесспорно, существовала и многое в этой литературе объясняет. Но она не была абсолютной. Здесь надо различать два существенных обстоятельства: кем, в каких социальных кругах создавалось литературное произведение и какой аудитории оно адресовалось. В последнее время применительно к жанру фаблио вокруг этих двух кардинальных вопросов ведутся оживленнейшие споры, и к ним нам еще предстоит не раз обращаться. То, что споры ведутся именно вокруг интересующего нас жанра, – далеко не случайно. Жанр этот как бы находится на перепутье: в нем можно обнаружить следы и куртуазных воззрений, вкусов, литературных норм, и определенные религиозно-нравоучительные мотивы, свойственные клерикальной литературе, и деловой рационализм горожан, и скрытое бунтарство народных масс.

Последнее представляется нам особенно важным. Это, бесспорно, раздвигает социальную базу жанра, выводит его к общенародным идеалам. Мы не хотим, конечно, сказать, что фаблио создавались выходцами из народа и народному же читателю и слушателю адресовались. Впрочем, мы слишком мало знаем об авторах фаблио (чаще всего – ничего, кроме имени), но то, что мы знаем, указывает на их достаточно скромное общественное положение. Пожалуй, кроме Филиппа де Бомануара, знатного сеньора, занимавшегося творчеством в недолгие часы досуга, мы не найдем среди них представителей высших слоев дворянства. Все они – выходцы если и не из низов, то из средних слоев горожан, тесно связанные с университетскими кругами (это и полубездомные школяры, и пробившиеся в жизни клирики, у которых за плечами было такое же трудное студенческое прошлое). Поэтому не приходится удивляться, что в фаблио достаточно широко отразились народные идеалы в самом общем, расширительном значении этого слова. И этому не противоречит подчас нарочито огрубленное, окарикатуренное изображение вилланов в целом ряде памятников нашего жанра. На фоне все более растущего интереса к народной культуре Средневековья изучение жанра фаблио приобретает особый интерес. Ведь как раз в произведениях этого жанра мы встречаемся с различнейшими персонажами, представляющими очень разные, едва ли не все, слои средневекового общества; причем, в отличие от куртуазного романа с его нарочитой вымышленностью, отрывом от реальности и даже противостоянием ей (мы имеем в виду наиболее классические формы рыцарского романа, как он сложился под пером Кретьена де Труа и его непосредственных последователей), фаблио были ориентированы на изображение повседневной жизни достаточно рядового человека эпохи. Здесь тоже, конечно, был и определенный отбор и определенный угол зрения; отдельные произведения тут весьма отличаются от их "соседей" по жанру, они обладают свойственными только им чертами – лишь им присущей трактовкой персонажей и житейских ситуаций, тяготением либо к нарочито сниженной, подчас огрубленной стилистике, либо к более сглаженному, даже в известной мере изысканному образному строю.

Вот эта разностильность, при общей единой ориентации, и делает фаблио чрезвычайно плодотворным для изучения литературным феноменом. Фердинанд Брюнетьер, явно недооценивавший определенные периоды истории литературы и преклонявшийся перед великими творениями действительно "Великого века" (XVII столетия), признавал за фаблио лишь один исторический интерес. В этом он был по-своему прав: незамысловатые повестушки о рогатых мужьях-простофилях, пройдохах-клириках, глуповатых рыцарях, сластолюбивых кюре и распутных женщинах давно отодвинуты на задний план последующим развитием нарративных жанров (прежде всего ренессансной новеллы). Однако историческое значение фаблио огромно. Они, бесспорно, уступали куртуазному роману в психологичности, пусть еще наивной и робкой, в прихотливости вымысла, в приверженности высоким идеалам бескорыстия и благородства. Но с ними вошел в литературу необычайно широкий мир маленьких людей, многообразный мир средневековой повседневности. По широте социального охвата и по настойчивости интереса к быту фаблио превосходили роман. На опыте фаблио разрабатывались приемы повествования, приемы построения малой повествовательной формы, методы реалистического в конце концов отражения действительности (что, как известно, происходит на первых порах на "территории быта").

Мы находим у фаблио и тесные связи с фольклором. Они были и у других популярных жанров средневековой литературы, но здесь они носили иной характер. Совершенно очевидно, что немалое значение в распространении произведений нашего жанра имела устная передача. Но с ней мы имеем дело не только и даже не столько на стадии бытования жанра, сколько его формирования. Как будет показано ниже, некоторые ученые не без основания видели в фаблио обработку сюжетов восточного (преимущественно индийского) происхождения. Тут одно несомненно: по своим сюжетам фаблио тяготеют к мировому сказочному фонду, вот почему многие из них так хорошо поддаются классификации по международной системе Аарне-Томпсона.

Непреложна связь фаблио с развитием некоторых других, более поздних литературных жанров – прежде всего с всевозможными типами позднесредневековой и ренессансной новеллы, но и не только с ними. Так, хотя прямая связь фаблио с фарсом и берется учеными под сомнение, но некоторые точки соприкосновения между ними, бесспорно, существовали.

Наконец, фаблио находятся, если так можно выразиться, в самой гуще литературной жизни своего времени. В них мы встречаем отклики на произведения других жанров, сами они часто упоминаются в других литературных памятниках XIII столетия, например в "Романе о Лисе" (начало второй "ветви"):

Seigneurs, oi avez maint conte
Que maint conterre vous raconte,
Conment Paris ravi Elaine,
Le mal qu'il en ot et la paine:
De Tristan qui la chievre fist,
Qui assez bellement en dist
Et fabliaus et changon de geste.

Как видим, фаблио названы здесь вместе с памятниками героического эпоса, обработками античных преданий и эпопей, рыцарскими романами и т.д. Подобных примеров можно привести десятки, если не сотни: фаблио в XIII в. прочно вошли в репертуар жонглеров и менестрелей; репертуар этот становился все разнообразнее и богаче, и в нем сосуществовали очень непохожие друг на друга жанры. Но так было не только с репертуаром. Жанровое многообразие свойственно и творчеству целого ряда поэтов.

Так, известный поэт XIII столетия Жан Бодель писал пьесы ("Игра о святом Николае"), сатирические стихи, фаблио и т.п. Но он был автором и одной поздней "жесты " – "Саксы". И многие другие писатели работали в разных жанрах. Аристократ Филипп де Бомануар оставил ряд дидактических произведений, два куртуазных романа и также фаблио. Клирик Анри д'Андели написал веселое "Лэ об Аристотеле", с полным основанием причисляемое к нашему жанру, а также несколько произведений на случай, в том числе стихотворную "Битву семи искусств", где он красноречиво отстаивает изучение классиков, почитая это выше всех остальных ученых занятий.

С другой стороны, фаблио не только входят, наряду с другими жанрами, в творческое наследие того или иного поэта. Мы можем говорить и о том, что черты фаблио приобретают некоторые "ветви" "Романа о Лисе", особенно те из них, где действие переносится из вымышленного королевства льва Нобля во вполне реальный двор деревенской фермы, в монастырь или на городскую улицу. В этом случае животные уже не имитируют поведение людей, а ведут себя соответственно своим обычным звериным повадкам. Произведения жанра фаблио и "ветви" "Романа о Лисе" оказываются тем самым близки между собой не только по своему происхождению, но и по приемам обрисовки персонажей, построению сюжета и т.д.

Многожанровость, контакты между жанрами, возникновение произведений на стыке жанров – все это очень характерно для "городского" этапа развития средневековой литературы. Этап этот довольно трудно поместить в жесткие хронологические рамки: бесспорно, что весь XIII век проходит при доминировании "городских" тенденций, но и в предшествующее столетие было создано немало произведений "городского" типа (причем это не только первые фаблио и первые "ветви" "Романа о Лисе"). Этот этап, вместе с тем, довольно легко локализовать географически. Если речь идет о французской литературе, то "городской" ее этап яснее всего обнаружил себя в северо-восточных районах Франции, где раньше всего возникли и прочнее всего укоренились своеобразные литературные традиции, теснейшим образом связанные с городской жизнью. Разнообразие и богатство ее литературной стороны очень хорошо показаны как в уже достаточно давней работе М.Унгуряну, так и в новом исследовании Р.Берже.

Это смешение жанров, их интерференция в средневековой литературе имеют и чисто материальное выражение. Мы имеем в виду многочисленные рукописные кодексы, которые оставило нам Средневековье. В наши дни изучение средневековых кодексов, бесспорно, вступило в новый плодотворный этап. Но лишь вступило, и сделать предстоит еще очень многое. До последнего времени средневековые кодексы изучались главным образом с палеографической стороны. Ученые научились их почти безошибочно датировать, определять их диалектальную принадлежность и т.д. Значительно меньшее внимание уделяется их содержанию. Показательно, что при обсуждении проблем кодикологии с наибольшим увлечением и азартом спорят о бумаге, чернилах, почерке, а не о том, что этим почерком написано. Так, в небольшой, но насыщенной фактами статье Л.И.Киселевой, верно намечающей широкие задачи современной кодикологии, содержательной стороне рукописей отведено лишь полторы строки. Это невнимание к тому, что же за текст или что же за тексты содержит та или иная рукопись, и приводит подчас к тем анекдотическим ошибкам, которыми пестрят отдельные работы некоторых наших палеографов-медиевистов, например В.Л.Романовой. Особые трудности возникают при изучении многосоставных рукописей, т.е. таких, которые включают в себя целый ряд произведений, принадлежащих нередко к разным жанрам или жанровым разновидностям. Но такие кодексы и чрезвычайно интересны, так как, давая своеобразный синхронический "срез", весьма многое говорят о составе литературы в данную эпоху и о том, каково было понимание жанра литераторами того времени.

Такие смешанные кодексы, как нам представляется, можно подразделить на три группы.

В одну из них войдут те рукописи, которые достаточно однородны по своему составу. В качестве примера укажем на известную рукопись N794 из парижской Национальной библиотеки. Она детально изучена Марио Роком. Как полагает исследователь, в один кодекс здесь объединены три рукописи, выполненные одним писцом и позднее (возможно, с его ведома или им самим) соединенные вместе. В первой части (лл.1–105) помещены четыре романа Кретьена де Труа – "Эрек и Энида", "Ланселот", "Клижес" и "Ивейн". Вторая часть (лл.106–183) занята романом Александра де Берне "Атис и Профилиас". Третья (лл.184–433) содержит "Роман о Трое" Бедуа де Сент-Мора, "Роман о Бруте" Васа, "Императоров Рима" Каландра и "Персеваль" Кретьена де Труа (вместе с первым анонимным продолжением).

Вторым типом смешанных кодексов являются такие, в которых помещены произведения разных жанров, но различие это ясно ощущалось переписчиком или составителем. Такова, например, рукопись N375 парижской Национальной библиотеки, в которой после ряда дидактических и религиозных стихотворных произведений помещены в следующей последовательности куртуазные романы – "Роман о Фивах", "Роман о Трое" Бенуа де Сент-Мора, "Атис и Профилиас" и "Роман об Александре" Александра де Берне, "Роман о Роллоне" Васа, "Вильгельм Английский" Кретьена де Труа, "Флуар и Бланшефлор", "Бланкандрин", "Клижес" и "Эрек и Энида" Кретьена, "Илль и Галерон" Готье из Арраса, "Амадас и Идуана", "Кастелянша из Вержи".

Наконец, третий тип смешанных кодексов представляют собой рукописи, в которые включены произведения очень разного характера и без видимой последовательности и плана. Именно в таких рукописях, как правило, содержатся произведения интересующего нас жанра – фаблио. Но они никогда не заполняют ту или иную рукопись целиком. Нередко фаблио занимают в подобной рукописи весьма скромное место, будучи представленными одним-двумя произведениями, в других случаях рукопись содержит довольно много фаблио (до двадцати-тридцати и даже в одном случае – до шестидесяти). Расположение произведений в подобных рукописях обычно достаточно произвольно; впрочем, иногда выделяются произведения одного автора (скажем, Боделя или Рютбёфа), иногда же собраны в группы произведения одного или сходных жанров. Но стойкой закономерности учеными выявлено тут не было – каждая рукопись всегда индивидуальна и по расположению материала, а не только по составу. Для нас важно, что бесспорные фаблио перемешаны в подобных рукописях с произведениями других жанров – с псевдофаблио (т.е. с памятниками, по своей лексике, стилю, сатирической направленности к фаблио близкими, но из-за бессюжетности к этому жанру обычно не причисляемыми), с посланиями, "сказами", лэ, небольшими куртуазными повестями и т.д.

Сборники третьего типа изучены еще совершенно недостаточно. Те из них, которые содержат фаблио, кратко описаны в статье Ж.Легри-Розье, но весь состав этих кодексов в столь небольшой работе и не мог быть проанализирован в сопоставительном плане. Две самые известные рукописи, широко включающие фаблио, – N837 и 19152 парижской Национальной библиотеки – изданы факсимильно Анри Омоном и Эдмоном Фаралем (к сожалению, эти ценнейшие публикации отсутствуют в наших библиотеках, и мне удалось лишь бегло познакомиться с ними). Отметим, однако, что в рукописи N19152 рядом с большим числом фаблио помещена так называемая жонглерская (или народная) редакция известного "идиллического" романа "Флуар и Бланшефлор", а также цикл басен Марии Французской и вторая, более краткая версия французского стихотворного переложения "Наставления клирику" Петра Альфонси. Соседство это далеко не случайно: переписчик, несомненно, ощущал определенную близость к фаблио и басен, и назидательных "примеров" из "Наставления".

В обстоятельных введениях А.Омона и Э.Фараля к их изданиям дана характеристика рукописей и в известной мере раскрыто их содержание. Но, естественно, сделано это только в связи с этими двумя рукописями. Остальные же еще ждут своего изучения. И не просто самозамкнутого анализа каждой из них, а сопоставления их между собой, сопоставления в синхроническом и диахроническом планах.

Совершенно очевидно, что в зависимости от того, к какому времени относится конкретная рукопись (а большинство из нас интересующих датируется второй половиной XIII и началом XIV столетия), складывается свое, т.е. присущее данной рукописи, ощущение специфики жанра, а следовательно и состава литературы.

Данные одной или двух рукописей могут быть случайны. Но исчерпывающий анализ всех рукописей, содержащих фаблио (а их более тридцати), мог бы сказать о многом. Это тем более очевидно, что все эти рукописи хронологически и даже географически близки. Если принять, что обычно рукопись отстает от времени создания памятника по меньшей мере на половину столетия, то мы как раз получим хронологические рамки функционирования фаблио (при этом надо учитывать, что в условиях Средневековья падение популярности какого-либо жанра тут же отражалось на его рукописной традиции: его памятники переставали переписывать). Географическая локализация рукописей, содержащих фаблио, в основном совпадает с теми областями Франции, где особенно сильны были традиции городской литературы.

Хотя многие из интересующих нас рукописей носят "библиофильский" характер (т.е. выполнены по индивидуальным заказам и для частных "библиотек"), они не идут ни в какое сравнение с роскошными подносными кодексами, снабженными многочисленными миниатюрами, буквицами и иными украшениями, на которые было столь богато Средневековье и моду на которые на заре Ренессанса пытались оживить Карл V во Франции, Матьяш Хуньяди в Венгрии, Максимилиан I в. Австрии. Можно предположить, что наши рукописи были скопированы с каких-то других, более ранних и еще более скромных по оформлению рукописных сборников, наверняка меньших по размеру и представлявших собой репертуар жонглера. Репертуар этот, как известно, был очень разнообразен и пестр, подчас довольно случаен по составу, но и он отражал определенные закономерности. Они не видны, конечно, на примере одной рукописи, но могут быть выявлены при анализе всего доступного нам рукописного материала.

В настоящее время группой западноевропейских медиевистов под руководством профессора Амстердамского университета Нико Ван Ден Боогаарда начата подготовка к изданию "Нового полного собрания фаблио". О принципах этого издания ученый сообщил в ряде статей. В последующих публикациях он высказал немало очень верных соображений относительно нашего жанра, затронув и проблему рукописной традиции. Анализ рукописей позволил Ван Ден Боогаарду верно отметить близость фаблио к целому ряду других памятников средневековой словесности. Так, в одной из статей голландский ученый писал: "Каждое фаблио живет своей собственной жизнью, без ссылок на другие фаблио. А ведь способ их распространения мог бы заставить нас предположить возможность взаимной переклички: дело в том, что мы знаем их, как правило, по кодексам-библиотекам, в которые входит некоторое число фаблио рядом с романами, сказками и песнями. Они включаются в эти кодексы двумя разными способами: иногда отдельные фаблио перемешаны с памятниками других жанров, иногда же фаблио сгруппированы внутри кодекса. С этим же самым мы сталкиваемся и в перечнях репертуара жонглеров: идет длинное перечисление фаблио – и вдруг в него вклинивается что-то из "Романа о Лисе" или "Персеваля ". В сборниках басен встречаются иногда настоящие фаблио или же басни, к фаблио очень близкие. Disciplina Clericalis в одном из переводов использует термин фаблио для обозначения поучительных историй, которые рассказывает отец своему сыну".

Голландский ученый стремится, однако, по возможности сузить рамки изучаемого им жанра, отсечь от него все, что является спорным, что нельзя считать "аутентичным" фаблио. Но работа по изучению рукописной традиции фаблио еще очень далека от своего завершения. К тому же она в данном случае преследует чисто практические цели (издание полного корпуса памятников нашего жанра) и поэтому неизбежно ведет к подчас достаточно жестким и категоричным решениям (на этом нам еще предстоит кратко остановиться). Утилитарность задач лишает Н.Ван Ден Боогаарда возможности поставить вопрос о месте жанра фаблио в литературной системе Средневековья, об истоках этого жанра и этапах его развития.

Впрочем, вопросы эти уже не раз ставились другими учеными. История изучения фаблио насчитывает уже более двух столетий. О ней уже писали такие выдающиеся филологи-медиевисты, как Жозеф Бедье и особенно Пер Нюкрог, поэтому наметим лишь основные этапы.

Об авторе

Доктор филологических наук, член-корреспондент РАН, член Международного Артуровского общества. Заведует отделом классических литератур Запада и сравнительного литературоведения Института мировой литературы им. А.М.Горького РАН. Заместитель председателя редакционной коллегии академической серии "Литературные памятники".

А.Д.Михайлов – один из крупнейших специалистов в области изучения средневековых литератур Западной Европы. Его перу принадлежат три специальные монографии ("Французский рыцарский роман и вопросы типологии жанра в средневековой литературе", "Старофранцузская городская повесть "фаблио" и вопросы специфики средневековой пародии и сатиры", "Французский героический эпос. Вопросы поэтики и стилистики"), научные публикации ряда произведений средневековой литературы (в том числе в серии "Литературные памятники"), а также не менее ста статей и частных исследований, во многом по-новому освещающих проблемы эволюции литературы Средних веков.

Столь же активно А.Д.Михайлов занимается литературой эпохи Возрождения, Семнадцатого столетия, эпохи Просвещения, а также творчеством ведущих писателей Франции ХIХ и начала XX века (Стендаль, Бальзак, Мериме, Теофиль Готье, Ростан, Марсель Пруст, Жан Жироду и др.).

В настоящей монографии, посвященной рыцарскому роману, проанализированы процессы становления жанра, его вершинные достижения, его композиционная структура, открытая по своей природе, что позволяло средневековым поэтам создавать все новые и новые произведения, используя сложившиеся сюжетные стереотипы.