Первое издание этой нашей теоретико-экспериментальной монографии вышло в Минске в 1990 г. и давно стало библиографической редкостью. Основное содержание книги составляет развернутый анализ проблемы «деятельность (познавательная) и общение», проведенный с позиций методологического принципа субъекта. Данная проблема рассматривается и получает свое во многом новое решение в процессе нашей разработки и развития субъектно-деятельностной концепции, созданной С. Л. Рубинштейном и некоторыми из его учеников и последователей. В 1-м издании нашей книги исходные основы этой концепции были представлены в двух первых главах: 1) «Субъект, его деятельность и речь»; 2) «Мышление как деятельность и как процесс». Указанные главы мы не включили во 2-е издание книги, потому что субъектно-деятельностная концепция теперь уже достаточно хорошо известна по новейшим, существенно более полным публикациям, осуществленным в условиях нынешней свободы слова (см. прежде всего коллективную работу «Психологическая наука в России XX столетия», М., 1997). В настоящем предисловии мы кратко воспроизведем лишь некоторые из основных положений этой концепции, особенно значимые для понимания главного содержания переиздаваемой книги. Как известно, издавна соотносятся друг с другом два очень общих принципа: 1) вначале было слово (согласно Библии); 2)вначале было дело (die Tat, согласно Гёте). Первый из этих принципов реализуется, в частности, в знаковом (речевом, символическом) подходе, для которого речь, речевые знаки суть основа психического развития людей (Э. Кассирер, М. М. Бахтин, Л. С. Выготский и др.). Второй принцип реализуется в уже упоминавшемся субъектно-деятельностном подходе, для которого человек и его психика формируются, развиваются и проявляются прежде всего на основе своей изначально-практической (затем также и теоретической, но в принципе единой) деятельности. Если бы проблема речи и языка разрабатывалась только с позиций знакового подхода, то он закономерно дополнял бы субъектно-деятельностный подход. И тогда особых трудностей в их взаимоотношениях вообще могло бы не возникнуть. Дело, однако, в том, что субъектно-деятельностная концепция тоже раскрывает фундаментальную роль общения (и соответственно языка и речи), но она делает это по-своему: в соотношении с сенсорикой и изначально практической деятельностью (в частности, познавательной) и другими видами активности людей. Таким образом, проблема языка и речи весьма актуальна и для знакового, и для субъектно-деятельностного подходов (в этом — их общность), но проблематика субъекта и его изначально практической деятельности наиболее существенна только для второго из них, но не для первого (в этом — их различие). Для субъектно-деятельностной концепции именно изначально практическое действие у ребенка является первичной формой мышления (что не характерно для Л. С. Выготского, но во многом совпадает с теорией позднего Ж. Пиаже). Вообще действие есть «единица» анализа деятельности, в которой выделяется система компонентов: цель, мотив, действие, операция и т. д. Главное здесь — единство сознания и деятельности; субъектом такого единства является личность. Однако при этом отвергается и деятельностный редукционизм: не приходится всю активность людей сводить лишь к деятельности. Когда на первый план выходят межличностные взаимодействия, вообще нравственные отношения, главным становится поведение (не в бихевиористском, а в моральном смысле). Единицей анализа поведения является поступок. Все более глубоко исследуется психологический аспект субъекта, его деятельности и других видов человеческой активности. В качестве их главного регулятора вычленяется психическое как процесс в соотношении с его продуктами (понятиями, суждениями и т. д.). Такой процесс — это основной способ существования психического. Например, мышление есть не только деятельность субъекта (в плане его мотивов, целей, умственных операций и действий и т. д.), но и внутри нее предельно пластичный процесс (анализа, синтеза, обобщения), с помощью которого человек обеспечивает максимально оперативный контакт с действительностью. Такой процесс является континуально-генетическим (недизъюнктивным), т. е. все его компоненты, стадии, уровни и т. д. онтологически нераздельны, но различны. Они четко не отделены друг от друга подобно деталям, узлам, блокам, циклам функционирования и т. д. технических систем или элементам множества в математических структурах. Этот процесс и есть ведущий уровень взаимодействия людей с действительностью. Последняя не прямо и не непосредственно детерминирует человека, его деятельность и т. д., а только через внутренние условия, составляющие основание развития. У человека системой таких внутренних условий является прежде всего личность в целом. В общем контексте всей этой очень кратко обозначенной субъектно-деятельностно-процессуальной концепции теперь еще более кратко рассмотрим теорию языка и речи. В психологии речи в результате экспериментальных исследований выделены разные стадии в развитии детской речи (ситуативная, контекстная и т. д.), разные уровни в соотношении мышления и речи в процессе решения задач, в плане взаимоотношений сознания и бессознательного и т. д. В единстве мышления и речи именно мышление как деятельность играет ведущую роль. Поэтому, например, язык более или менее архаичен по отношению к мышлению и речи (что не учтено в теории Б. Уорфа). Поэтому же неадекватна идущая от К. Бюлера теория о двух равноправных функциях речи: семантической и коммуникативной. У речи не две, а одна основная функция — быть средством общения; у мышления тоже одна функция — познание бытия. Главное в том, что общающийся ребенок овладевает речью лишь на основе первичных сенсорно-практических контактов с окружающей действительностью (это недостаточно учитывал Л. С. Выготский и его современные последователи, для которых слово-знак в значительной степени становится демиургом мышления; но у Л. С. Выготского ряд других исследований речи — устной и письменной, эгоцентрической и внутренней — до сих пор представляет большой интерес). В целом же можно так резюмировать проблему «Речь и деятельность»: речь — это, бесспорно, важное средство общения (но не само общение). Речь не является деятельностью, поскольку последняя всегда имеет у субъекта самостоятельную, независимую цель (например, познавательная деятельность), а у речи нет такой цели (цель есть у общения). Если бы речь была деятельностью (Tätigkeit, а не Aktivität), то самыми богатыми людьми стали бы болтуны. На этом фоне легко обозначить новизну (и, значит, дискуссионность) нашей переиздаваемой книги. Во-первых, здесь впервые с позиций субъектно-деятельностной концепции систематически проанализирован и отчасти подвергнут научной критике тот вариант знаково-речевого подхода, который очень последовательно разработал М. М. Бахтин в виде хорошо теперь известной новаторской теории диалогизма (ср. с иными точками зрения на данную проблему, например: К. Clark, М. Holquist. Mikhail Bakhtin. Cambridge, England, 1984; Бахтинология. СПб., 1995). Во-вторых, впервые систематически и экспериментально раскрыта роль анализа через синтез как универсального «механизма» мышления в процессе диалогического решения задач (обычно большинство исследований этого «механизма» проводилось на материале индивидуального мышления). Тем самым проблема общения выступает по-новому — в диалоге между теорией М. М. Бахтина и субъектно-деятельностной концепцией. В заключение мы выражаем самую искреннюю благодарность ректору Самарского педуниверситета профессору А. А. Семашкину и декану факультета психологии этого университета профессору Г. В. Акопову за очень лестное для нас предложение издать эту книгу в Самаре — в одном из авторитетных центров развития психологической науки. И очень теплое наше спасибо также доценту В. В. Шарапову за большую работу непосредственно по изданию книги в этом замечательном волжском городе.
Май 1999 г.
Брушлинский Андрей Владимирович
Выдающийся российский психолог и организатор науки. Доктор психологических наук, профессор, член-корреспондент РАН, академик Российской академии образования. Директор Института психологии АН СССР — РАН (1989–2002), главный редактор «Психологического журнала» (1988–2002). Лауреат премии им. С. Л. Рубинштейна Президиума РАН (1992) и премии Президента РФ (1998). Член зарубежных академий.
А. В. Брушлинский разработал теорию мышления как прогнозирования, исследовал фундаментальные вопросы методологии и истории психологии, проблемы искусственного интеллекта. Также им был разработан новый вариант системного подхода — континуально-генетический метод исследования человека, на основе которого он создал целостный, оригинальный вариант психологии субъекта, а также научную школу, имеющую большое число сторонников и последователей. Основные труды ученого: «Психология мышления и кибернетика» (1970), «О природных предпосылках психического развития человека» (1977), «Мышление и прогнозирование» (1979), «Психология мышления и проблемное обучение» (1983), «Мышление и общение» (1990), «Субъект: мышление, учение, воображение» (1996), «Психология субъекта» (2003). Книга «Культурно-историческая теория мышления» (1968; переизд. в URSS) в 1986 г. была опубликована на японском языке. Поликарпов Владимир Алексеевич Кандидат психологических наук, доцент. В 1979 г. с отличием окончил Белорусский государственный университет. Выпускник кафедры психологии. Затем окончил аспирантуру Института психологии РАН. Имеет ученую степень кандидата психологических наук, научные звания доцента по психологии и старшего научного сотрудника по социологии. Работает доцентом кафедры общей и организационной психологии Института психологии Белорусского государственного педагогического университета.
Автор нескольких книг, в числе которых: «Психология первой любви» (2002), «Аддиктивное поведение молодежи. Профилактика и психотерапия зависимостей» (2003), «Квазиграфические объекты в процессах познания и понимания» (2012), «Игры со временем: экспериментальная психология прогнозирования» (2014), «Государство: мир как игра» (2022), «Криминальный интеллект» (2023). |