В политической истории Российской империи XIX столетия заметен конфликт двух институций: цензуры как системы государственного контроля над печатным словом, и прессы как органа общественного мнения. Его острота во многом зависела от воли самодержца, определявшего правовой статус печати, от цензурной практики (поведения цензоров) и от ответа общества. Эти критерии не были устойчивыми, изменяясь под влиянием и внутренних, и внешних обстоятельств. Если интенция власти постоянно (за исключением коротких периодов политической оттепели) сводилась к противодействию развивающейся журналистике с ее естественным тяготением к анализу происходящего в стране, то в опыте цензоров нередко доминировала личностная позиция. Именно она привносила мозаичность в общую картину их деятельности. Ответ общества на эту чувствительную для его интересов сферу внутренней политики, по оценке историков, резюмировал «все доводы» против цензуры в пользу свободы слова и печати . Таким было распределение ролей в историческом противоборстве двух сил — силы власти и силы общественного мнения. Авторы предлагаемой вниманию читателей книги представили результаты своих исследований, в которых избирательно освещаются некоторые аспекты темы в хронологических параметрах трех различимых эпох — в период правления императора Александра I (1801–1825 гг.); в николаевское тридцатилетие (1825–1855 гг.) и в царствование императора Александра II (1855–1881 гг.). Специфика начала столетия («Века Просвещения»), когда был введен первый цензурный Устав (1804 г.) с провозглашением «совершенной свободы тиснения» для сочинений, содействующих успехам просвещения, проявилась в деятельности Главного правления училищ, учрежденного в 1803 г. при Министерстве народного просвещения. Высшая власть осуществляла тогда свои просветительские программы, перепоручив контролирующие функции профессорам и академикам. Н. И. Фус, С. Я. Румовский, Н. Я. Озерецковский как цензоры, разработали свои подходы к оценке учебной литературы с целью сделать ее полезным инструментом преподавания в гимназиях и училищах империи. В результате сложилась поощряемая государством система школьного книгоиздания, появились первые отечественные учебники по основным предметам обучения. Несмотря на то, что на такой высоте ситуация не удержалась, и в дальнейшем сопротивлявшиеся свободному распространению научной и учебной литературы сановники все же побеждали, они не смогли искоренить значение либерального Устава 1804 года и исторически значимого опыта Главного правления училищ использовать цензуру для развития просвещения, а не для выискивания опасных политических или философских мыслей. Этому сюжету в нашей книге посвящены два очерка М. В. Матвеевой. В очерке А. А. Масловой рассмотрены скрытые пружины первого в XIX веке цензурного конфликта, жертвой которого стал «Опыт о просвещении относительно к России» (СПб., 1805), труд замечательного русского мыслителя, одного из идеологов раннего либерализма, И. П. Пнина. Парадоксальное несовпадение строгого закона, Цензурного Устава 1826 г., как и строгих инструкций и дополнений к Уставу 1828 г., и либеральной практики цензоров С. Т. Аксакова, С. Н. Глинки и В. В. Измайлова показано в очерках О. О. Ботовой о деятельности Московского цензурного комитета при министрах А. С. Шишкове (1826–1828 гг.) и князе К. А. Ливене (1828–1832 гг.). Цензоры этого времени нередко вопреки цензурным правилам империи, грозным окрикам императора Николая I, министра народного просвещения, попечителя Учебного округа и даже Управляющего третьим Отделением с.е.и.в. канцелярии, находили возможность, используя законом не предусмотренный приём «совещательной цензуры», поддержать литературу, за что и подвергались карам сверху. Ситуация, сложившаяся вокруг цензурного вопроса и проблемы гражданских свобод (в том числе и свободы совести) в царствование императора Александра II, рассмотрена в очерках Т. В. Антоновой о А. В. Головнине и Н. В. Асиповой о позиции И. С. Аксакова. На рубеже 1850–1860-х годов «совещательная цензура» московских цензоров утратила прежние масштабы и дерзость проявления. Но попытки «закулисных» договоренностей все же имели место, в чем можно видеть влияние прежнего опыта. Двум московским цензорам, Н. Ф. фон Крузе и Н. П. Гилярову-Платонову, стремившимся исполнить закон не в ущерб литературе, посвящены очерки А. А. Масловой и М. А. Федотовой. В дальнейшем переход подведомственности цензурных комитетов от Министерства народного просвещения к Министерству внутренних дел укоренил формально-бюрократический стиль в их деятельности. В ответ общество усилило критику цензуры и формат обсуждения темы перерастал ее пределы, фокусируясь на исторической перспективе страны, на соотнесении формы власти и прав личности, на смысловых определениях самого понятия гражданской свободы. В ожидании реформы законодательства о цензуре литераторы отстаивали тезис свободы печати в его либеральной парадигме: отмена цензуры как функции полицейского контроля государства над словом. В различных семантических комбинациях и независимо от исповедуемого редакциями периодической печати идейного направления, он был выражен лаконичной формулой «Закон и суд». Власть же реагировала на эту альтернативу отрицанием ее правомерности. На протяжении столетия аргументация публицистов, писателей, правоведов, ученых в пользу судебной юрисдикции печати, их попытки включиться в диалог с правительственными лицами, отвергались ими или не замечались, за исключением министра народного просвещения А. В. Головнина в начале 1860-х годов и графа М. Т. Лорис-Меликова в 1880 году. Все же другие сановники, обосновавшиеся в придворной среде при Александре II, демонстрировали властное пренебрежение, скрывавшее их испуг от инициатив общества. Министры внутренних дел «эпохи великих реформ» (П. А. Валуев, А. Е. Тимашев, Л. С. Маков) усматривали в поведении прессы посягательство на авторитет правительства, нуждавшегося в репрессивных средствах защиты от ее нападок. Свободу печати они рассматривали как «вид беззакония», как разгул и анархию прессы. Так, П. А. Валуев утверждал, что «свобода, глумящаяся над правительством, может иметь только одно значение, значение правительственного бессилия» . Теми же соображениями руководствовался и Л. С. Маков. «Периодической прессе нашей, — писал он, — не может быть предоставлено право на возбуждение и обсуждение изменений в коренных законах государства. Следовать, как на буксире, за публицистами и газетами в государственных преобразованиях, несовместимо с достоинством Самодержавной Власти» . После гибели императора Александра II и вскоре последовавшей смене курса в духе самодержавно-патерналистской идеологии публицисты, защитники свободы слова, вынужденно уходили в глухую оборону. В нашей книге рассказано о реакции на ужесточение цензурного режима двух из них — А. И. Кошелеве и В. А. Модестове. В эмигрантской среде пресса русских социалистов отразила в некотором смысле кумулятивный эффект (постепенного накопления критической протестной массы). Сдержанная риторика «Колокола» (на рубеже 1850–1860-х годов) с призывами к Александру II отменить цензуру, освободить закрепощенную русскую печать, сменилась к началу 1880-х годов революционными манифестациями «Набата». Основатель этого издания, идеолог заговорщического направления в движении народничества, П. Н. Ткачев, демонстративно отрицал практику реформ «сверху» и рассматривал прокламируемую либералами свободу печати как исторический анахронизм. Ткачеву не удалось обрести популярность в России и возглавить борьбу общества с самодержавным государством. Но идея его свержения партией революционного меньшинства была четко обозначена им на страницах «Набата», как и главное препятствие для достижения этой цели — либеральные реформы и вероятность уступки правительства чаяниям общества (очерк М. Б. Шматовой). Затянувшийся конфликт цензуры и печати, в совокупности с социально-экономическими проблемами страны, расшатывал устои государственности и, в конце концов, подготовил социалистическую революцию, изменившую историческую судьбу России. Таковы основные сюжеты и концептуальная основа коллективной монографии. Ее документальную базу составил комплекс опубликованных и выявленных в фондах центральных архивохранилищ страны источников (Государственный Архив Российской Федерации (ГАРФ), Российский Государственный исторический Архив (РГИА), Центральный государственный Архив г. Москвы (ЦГАМ), Отдел рукописей Российской государственной библиотеки (ОР РГБ) и др.). Многие из них были введены в научный оборот впервые в диссертационных исследованиях авторов и апробированы в научной печати. Сюжеты нашей книги, безусловно, не претендует на исчерпывающую полноту освещения темы. Мы предлагаем читателю отдельные страницы истории противостояния цензуры и прессы в XIX веке для понимания особенности и значения того явления, в котором доминировал запрос общества на свободу личности и правовые гарантии этой свободы. Профессор Т. В. Антонова
Антонова Татьяна Викторовна Доктор исторических наук, профессор кафедры истории России Института истории и политики Московского педагогического государственного университета (МПГУ). Область научных интересов — история российской государственности, отношения власти, общества и личности в России ХIХ века, реформаторский опыт либеральной бюрократии, история цензуры, история общественно-политической мысли, история пореформенного книгоиздания как культурного феномена эпохи. Кандидатская диссертация "Общественно-политическое значение издательской деятельности Н.П.Полякова" защищена в 1981 г.; докторская диссертация "Борьба за свободу печати в России (1861–1882 гг.)" — в 1993 г. Автор научных публикаций в сборниках и журналах: "Вопросы истории", "Исторические записки", "Исторический архив", "Высшее образование в России", "Индекс/Досье на цензуру", "Открытая политика", "Вестник МГГУ им. М. А. Шолохова", Электронный научно-образовательный журнал, "CLIO-SCIENCE: Проблемы истории и междисциплинарного синтеза" и др. Автор монографий: "Борьба за свободу печати в России. 1862–1882" (1992), "Цензура и общество в пореформенной России" (2003), "Книгоиздательская деятельность Н.П.Полякова (К 170-летию со дня рождения)" (2013).
|