От личностного до глобального: еще раз о пространстве интеллектуальной истории (Л.П.Репина) В 2001 г. в статье "Пространство интеллектуальной истории" С.А.Экштут писал: "Интеллектуальная история есть не только непрерывный процесс творческой деятельности, но и совокупность ее результатов, локализованных в пространстве и времени... Образно интеллектуальная история легко представима в виде некоторого пространства, границы которого непрерывно меняются во времени: они постоянно пульсируют, расширяясь и сжимаясь". Судя по тематике многочисленных дискуссионных выступлений на научных форумах и в периодических изданиях последних лет, все более актуальным в современной историографической ситуации становится определение и переопределение расширяющегося исследовательского пространства интеллектуальной истории и, соответственно, самоопределение тех, кто ею профессионально занимается. Сегодня нередко интеллектуальную историю называют "контекстуализированной" или "контекстуально ориентированной", или даже "экстерналистской", маркируя таким образом ее отличие от более традиционной (чтобы не сказать – устаревшей) "внутренней", "интерналистской" истории идей. А между тем контексты интеллектуальной истории разнообразны и очень подвижны (как, впрочем, и само это понятие и его неоднозначные интерпретации). Контексты варьируются между полюсами личностного и глобального, а порой их проблематизация направлена на сближение и взаимодействие. Биографический анализ, которому было посвящено два специальных выпуска нашего альманаха, как известно, всегда занимал достойное место в интеллектуальной истории. Недавно A.M.Нейман, в своем "опыте интеллектуальной биографии Дж.М.Кейнса, напомнил нам о дискуссии по поводу места биографического анализа в изучении истории экономической мысли, а в действительности – значительно шире, в истории мысли в целом. Речь идет о споре между Дж.Стиглером и У.Жаффе, которые исходили в оценке возможностей использования биографической информации в истории экономической науки из противоположных установок. И если Стиглер отрицал познавательную ценность биографических сведений (за рамками понимания процесса "трансмиссии" или "диффузии" идей), то Жаффе, напротив, считал, что эти сведения способствуют выявлению генезиса теоретической работы ученого, "идеологического субстрата" его мышления, социального и интеллектуального контекста его творчества, значения его трудов для развития науки и принятия его теории научным сообществом. В свою очередь, Нейман подчеркивает "личностную, гуманитарную составляющую" научной биографии, которая не только позволяет проникнуть в "лабораторию мысли", но и выполняет воспитательную функцию. Впрочем, таким типом научной биографии, как анализ "лаборатории мысли", репертуар известных и становящихся все более распространенными биографических исследований в интеллектуальной истории не исчерпывается. Они не только весьма разнообразны, но и достаточно далеко продвинулись в методологическом плане, оперируя концептуальными разработками микроистории, дискурсивного анализа и персональной истории. Приведу здесь только один пример – книгу Ч.Сенгупта об Отто Вайнингере, где автор, детально анализируя тексты и выделяя в них различные дискурсы, параллельно выясняет биографический, культурный, научный и идеологический контексты, породившие эти тексты, а также влияние последних в свое время и последующие периоды. Примечательно, что исследователь всегда видит за текстом биографию личности, интеллектуальную традицию и контекст эпохи. Похоже, что подобный синтез биографического, текстуального и социокультурного анализа, уже составляет характерную черту современной интеллектуальной биографии. К этому надо добавить выход из границ пантеона "канонических фигур", внимание к авторам "второго и третьего плана", к распространению идей, а не только к их рождению, к практической стороне интеллектуальной деятельности, осознание взаимосвязанности идей, проблем и способов их разрешения. Как я уже однажды писала, биография может называться исторической, только будучи помещенной в исторический контекст, взятый во всех его пересекающихся аспектах. Вот почему обстоятельный анализ интеллектуального контекста является всего лишь необходимым, но отнюдь не достаточным для создания полноценной интеллектуальной биографии: она требует более глубокого погружения в социокультурную среду и выяснения динамики изменений на всех ее уровнях и направлениях. Эти уровни тесно взаимосвязаны. Л.П.Карсавин писал в своей "Философии истории": "Есть две "преимущественно" или "собственно" исторических области: область развития отдельной личности и область развития человечества... Однако надо считаться с тем, что нет личности, качествующей только собою, отъединенной от других таких же, как она, личностей, от высших индивидуальностей: общества, культуры, человечества... История индивидуальности неуловимо и неизбежно переходит в историю вообще". Можно, конечно, спорить по вопросу об отношении персональной истории к истории вообще. Но такое сопоставление вовсе не кажется парадоксальным в свете нынешних дискуссий о месте и задачах интеллектуальной истории в эпоху глобализации, которые оказались в центре внимания научной конференции, прошедшей под эгидой редакции "Journal of the History of Ideas" и Международного Общества интеллектуальной истории в Вольфенбюттеле (ФРГ) в октябре 2004 г. Размышляя о вызовах, порожденных глобализацией (включая религиозный фундаментализм и так называемый локальный патриотизм), и об отношениях между глобализацией и историей идей, Аллан Мегилл подчеркивает: "История идей (включая интеллектуальную историю, в том случае, если она не упрощает интеллектуальный объект, с которым имеет дело) старается поместить идеи в тот или иной исторический контекст и интерпретировать их в свете этой контекстуализации, не сводя идеи к эпифеноменам чего-либо более значимого". Именно в условиях глобализации и очевидного расхождения между экономико-технологическими процессами и идеями, которые движут людьми, особенно остро ощущается необходимость тщательная проработка и утверждение теоретических, критических и аксиологических оснований интеллектуальной истории. Что же это значит – писать интеллектуальную историю в глобальном контексте? Это возвращает нас к "вечному" вопросу о соотношении между "внутренним" и "внешним" аспектами интеллектуальной истории, между "текстом" и "контекстом". Сопоставив содержание этих понятий у А.Лавджоя и Р.Коллингвуда, демонстрирующих два подхода к интеллектуальной истории в 1930 – 40-е годы, китайский ученый Чен Синь отмечает, что в отличие от Лавджоя у Коллингвуда "идея, будучи внутренним аспектом исторического поведения, есть также и результат интериоризации внешнего контекста". Подчеркнем: речь идет о порождении идеи, помогающей решить проблему, как о реакции мыслителя на вызов контекста. Именно в таком подходе, интегрирующем содержание и контекст, можно увидеть истоки современной проблемно-ориентированной интеллектуальной истории, которая, по удачному выражению Джо Ливайна, позволяет "представлять мысль в динамике – как ответ на конкретные проблемы и меняющиеся ситуации". Итак, в своей идеальной форме интеллектуальная история интегрирует "внешнее" и "внутреннее", а поскольку "появление концепции глобализации указывает на существование новых проблем в реальном контексте", то эти новые проблемы формируют основные задачи интеллектуальной истории в глобальный век – задачи межкультурной и междисциплинарной коммуникации. Кстати, именно в междисциплинарности видит А.Мегилл "одну из спасительных черт истории идей", которая "не дает ей закостенеть в ортодоксальности какой-то одной дисциплины". Интердисциплинарность вот уже несколько десятилетий представляет собой неотъемлемую характеристику состояния современного социально-гуманитарного знания. За это время в результате целого ряда "поворотов" и "революций" в интеллектуальной сфере многое изменилось в конфигурации междисциплинарного взаимодействия, в подходах к изучению прошлого, в концептуально-методологическом оснащении и в понимании предмета и статуса исторической науки. Анализ в русле интеллектуальной истории разнообразных исследовательских практик, опирающихся на междисциплинарные подходы, как и многочисленных теоретико-методологических дискуссий об эффективности и границах их применения в разных областях исторического знания, показывает, что само понятие междисциплинарности, отражая смену эпистемологических ориентиров, не раз меняло свое содержательное наполнение. Если, в свое время, основатели "Анналов" М.Блок и Л.Февр, придавая особое значение преодолению перегородок между разными сферами интеллектуального труда, призывали каждого специалиста пользоваться опытом смежных дисциплин и считали, что именно история должна превратиться в "сердцевину" наук о человеке, то возникший в 1960-е годы принципиально новый тип отношений между историей и общественными науками основывался на взаимном убеждении в необходимости интегрального подхода к изучению прошлого. Своего пика новое движение достигло в 1970-е гг., когда на первый план выдвинулась задача интенсивного развития межнаучной кооперации и внедрения в историографию системных и структурных методов исследования: способ междисциплинарного взаимодействия заключался в применении исследовательского инструментария, заимствованного у смежных социальных наук, прежде всего из социологии. А уже в начале 1980-х гг. силовые линии междисциплинарного взаимодействия сосредоточиваются в пространстве исторической антропологии, происходит решающий сдвиг от структурной к социокультурной истории, связанный с распространением методов культурной антропологии, социальной психологии, лингвистики (прежде всего в истории ментальностей и народной культуры). В конце XX века интердисциплинарная история совершает свой очередной виток – "культурологический" поворот, в результате которого складывается социокультурный подход к изучению исторического прошлого с новой масштабной задачей – раскрыть культурный механизм социального взаимодействия. В этой исследовательской ситуации все явственнее ощущается перенос значения с дисциплин на проблемы, которые формулируются, по существу, как трансдисциплинарные: это проблемы, которые в принципе не могут быть поставлены в конституированных дисциплинарных границах, которые в новой познавательной ситуации постепенно теряют свою актуальность. Многие выделившиеся было субдисциплины имеют общий теоретический, методологический и концептуальный арсенал, т.е. общее направление развития, и различаются лишь по специальной предметной области, что в принципе создает предпосылки не только для плодотворного сотрудничества между разными внутридисциплинарными специализациями, но и для их последующей реинтеграции. Так, личностный и глобальный аспекты современной интеллектуальной истории имеют нечто существенно общее в своих теоретических основаниях – это, прежде всего, понимание социального контекста интеллектуальной деятельности как культурно-исторической ситуации, задающей не только условия, но вызовы и проблемы, которые требуют своего разрешения. Формирование в обществе новых ценностных ориентиров не только отражается на исходных предпосылках мыслителя и постановке им проблем, но и во многом определяет результаты познавательной и творческой деятельности, которая, в свою очередь, преобразует собственные контексты. Так изучение интеллектуальной культуры преодолевает дисциплинарные границы и превращается в способ целостного понимания прошлого. Электронный адрес Редакции журнала: dialtime@gmail.ru |