История диссидентства, внутренней борьбы внутри коммунистического движения всегда освещалась крайне полярно — каждой из сторон с максимальной нетерпимостью и субъективизмом. В результате только сегодня, много десятилетий спустя, историки могут, делая при этом некоторое личное усилие, обратиться к этой истории, не принимая ни одну из сторон, стараясь понять побудительные мотивы, идейные поиски, задачи движения и конкретные действия политиков этой острой эпохи, полной человеческих трагедий и исторических катастроф. Выдающийся европейский мыслитель и революционный практик Даниэль Бенсаид написал блестящую сентенцию: «Левые не любят память. Общая амнезия. Слишком много сокрытого, слишком много невыполненных обещаний. Слишком много запретных тем, слишком много скелетов в шкафу». История диссидентских движений в коммунизме — один из таких предметов забвения, особенно в нашей стране. В первые годы существования организованного под эгидой московского Интернационала движения в Латинской Америке расколы, распри и диссидентские группы возникали с редкой регулярностью. До ужесточения контроля со стороны руководящих органов Коминтерна за местными партиями в конце 1920-х годов многоликие группы, входившие в только что образованные компартии, в числе которых были и бывшие анархисты, и анархо-синдикалисты, и левые социалисты, и даже левые либералы-реформисты, стали основой возникновения внутренних кризисных ситуаций в молодых компартиях. Все эти группы в случае возникновения таких кризисных ситуаций неизменно обращались к Москве как «третейскому судье» в их, как правило, организационных, и редко идейных спорах, хотя все эти конфликты «рядились» в одежды идеологической конфронтации. Чаще всего конфликты стихали, не так часты были исключения из партии и другие санкции. Многие лидеры диссидентов вместе со своими сторонниками со временем возвращались в лоно материнской партии. Ситуация изменилась в конце 1920-х годов, когда в Коминтерне, так же как и в СССР, непримиримее стали относиться к проявлениям свободомыслия и отклонения от генеральной линии, где было решительно искоренена всякая внутрипартийная оппозиция. Тогда же берет начало раскол в мировой коммунистическом движении, связанный с именем Л. Д. Троцкого, высланного из СССР в 1929 г. Появление на мировой арене такой гигантской и привлекательной фигуры оппозиционера привлекло под знамена троцкизма практически всех диссидентов в компартиях. Это, в свою очередь, сделало непримиримым к ним отношение коминтерновского центра и руководства официальных компартий. Ожесточенная борьба с оппозиционерами в коммунистическом движении стала одной из главных отличительных черт политики Коминтерна в 1930-е годы. Вне этой борьбы история коммунизма будет неполной. Как отмечал Исайя Берлин, «непримиримое отношение Коминтерна к зарубежным коммунистам и в еще большей степени к социалистам, безжалостная охота на еретиков — все это объяснялось, по-видимому, искренней верой, что и те и другие могут пойти на компромиссы, поставив под удар истину, то есть учение, на котором зиждился фундамент нового общества, или могут избрать (если уже не избрали) путь, уводящий — пусть сначала незаметный — от сакральных целей, не подлежащих обсуждению». Речь шла не только о борьбе за чистоту идеалов в рядах самих партий, но и о постоянном самоубеждении в собственной правоте и историческом призвании большевиков. Исаак Дойтчер называл диссидентами в марксизме тех, кто выходил за рамки традиционного, вульгарного марксизма, защищавшего преимущества и «гипертрофию практики» перед развитием мысли. Однако в рамках коммунистического, марксистского движения часто возникали не столько идеологические, сколько политические противоречия. Само название троцкизма приобретало в устах его противников обличающий смысл, они не старались разбираться в сути противоречий и расхождений со своими недавними соратниками по революции и коммунистическому движению. Те же, кого с ненавистью называли троцкистами, троцкисто-фашистами и прочее, предпочитали считать себя «большевиками-ленинцами», «революционными марксистами», «коммунистами-интернационалистами», и только после смерти Троцкого имя троцкистов стало с гордостью носиться его последователями, не взирая на бесчисленные расколы и столкновения, происходившие в движении, названном его именем. Ввиду этого Даниэль Бенсаид предпочитал говорить о «троцкизмах», а не о «троцкизме». Данная работа посвящена самому важному и насыщенному периоду становления троцкистского движения, начало которому было положено в начале 1930-х годов, когда группы троцкистов стали оформляться в отдельные партии с перспективой создания международного движения. Это был своего рода «героический» период истории троцкизма, испытывавшего на себе репрессивную силу властей и мстительный террор со стороны сталинистов — верных Москве коммунистов и агентов НКВД. После смерти Троцкого, с началом Мировой войны этот этап становления троцкизма был завершен в значительной мере развалом большинства партий и движений троцкистского направления. Следующий этап истории может рассматриваться как отдельный сюжет, относительно мало связанный с «героическим» периодом троцкизма 1930-х гг. В применении к Латинской Америке это особенно очевидно. Данное обстоятельство побудило авторов ограничиться изложением истории троцкизма в 1930-е годы, то есть так называемого «первого троцкизма».
![]() Доктор исторических наук, ведущий научный сотрудник Института всеобщей истории РАН. Руководитель Центра истории России, Украины и Белоруссии Института всеобщей истории РАН. Профессор Государственного академического университета гуманитарных наук и Российского государственного гуманитарного университета.
Автор более 100 научных работ и 20 книг, в числе которых: «Социализм: „золотой век“ теории», «Мир на краю бездны: от глобальной депрессии к мировой войне (1929–1941)», «Анархистский социальный эксперимент: Украина и Испания (1917–1939)», «Великая депрессия и будущее России», «Великая испанская революция» (М.: URSS). |