|
Оглавление
Предисловие
Как известно, З.Фрейд, творчески развивая мысль Э.Г.Дюбуа-Реймона, охотно заявлял в том, что психоанализ следует считать третьим и "самым чувствительным" ударом в истории человечества по его наивному самолюбию после двух предшествующих "оскорблений", нанесенных кощунственными идеями Коперника и Дарвина. Вывод психоанализа о том, что человеческое "Я" не хозяин даже в своем собственном доме и вынуждено довольствоваться лишь ролью жалкого наблюдателя бессознательной душевной жизни, было, по мнению Фрейда, окончательным приговором обскурантистским антропоцентрическим иллюзиям об имманентной гуманности и величии человека. Однако, спустя без малого сто лет наука и философия выдвинули новую идею, призванную показать, что мы не только смещены на периферию космологически, биологически и психически в фундаментальной онтологии, но что и конститутивный статус человека в отношениях с не-человеческим и неживым миром также не является привилегированным. В категориях системного подхода это означает релятивизацию человеческого мира как единственного источника автопойэсиса, т.е. деятельностной саморегуляции. По словам Д.Харауэй, четвертая интеллектуальная революция постгуманизма заключается именно в понимании того, что "цифровое", "синтетическое" и "животное" становятся не менее социально конститутивными и ценностно значимыми формами жизни, чем человеческое. Более того, сам человек и созданный им мир под воздействием рефлексивной модернизации трансформируется в сторону полиморфной свободы, т.е. признания любых человеческих проявлений и форм как возможных, достижимых и приемлемых. Таким образом, "постчеловеческое состояние" общества, конституирующееся сегодня на наших глазах, возникает не как узкоспециализированное или культурно экзотическое явление, но представляет собой (очередной) итог пятисотлетней истории гуманистической модернизации всех нормообразующих практик. Как писал У.Бек, особенностью новейшей, рефлексивной, модернизации является ее направленность на свои собственные основы, но это, по его мнению, не означает перехода к эпохе "пост". Однако, на наш взгляд, даже если это так, постгуманизация, воплощающая новейшие метаморфные формы социокультурной и технологической модернизации, означает куда более фундаментальный исторический сдвиг, чем сам переход от традиционности к модерну. Этот исторический парадокс позволяет понять, что постгуманизация, радикализующая модернистские устремления к сциентистским идеалам, подводит человеческое общество к необходимости переосмысления и трансформации самих основ социальности и субъектности (агентивности). Если предшествующие двести лет развития социологии были посвящены "критическому анализу модерна" (А.Турен), то есть поиску ответа на вопрос, в чем суть модернизации и чем модерн отличается от традиционных форм социальной организации, то в XXI веке мы сталкиваемся с явлениями, которые подрывают примордиальные конвенции, на которых строится сама эта классическая дихотомия – представления о человеке, с одной стороны, и об обществе как человеческом объединении, с другой. Вслед за М.Фуко можно сказать, что "человек" и "общество" – это интеллектуальные изобретения, которым не более двух веков, и они исчезнут, как только примут другие формы. Именно эту ситуацию и описывает нынешний постгуманизм, возвещающий формирование третьего исторического типа социального порядка (вслед за традиционным и модернизированным), собственное позитивное название которому (без приставок и отсылок) пока еще не предложено. В основе образования постгуманизированного мира лежат несколько фундаментальных процессов и факторов, конституирующих новый этап (пост) человеческой истории: социальное суперускорение и усложнение ("стрела времени", "шок-футуризация"); десекуритизация (рискогенизация и травматизация социальных процессов); институциональный метаморфогенез (трансмобильность, юбикомп, кибервласть и др.), нормативная трансмутация (постчеловеческая мораль, "постправда", новая лиминализация социальных статусов и т.п.); морфологическая свобода (включая корпоральную, генетическую и репродуктивную свободу) и "плоская онтология", т.е. активное вовлечение в социальное пространство субчеловеческих, не-человеческих и нефизических "актантов". Последние два фактора, обнаруживающие свое беспрецедентное историческое значение только в XXI веке, полностью меняют представления об образе ближайшего будущего, так как прекращают когнитивную и политическую власть классического диспозитива антропоцентризма. Теоретические и методологические вызовы, которые встают в связи с этим перед социологией, требуют нового инструментария и новых метапарадигматических конвенций. Изучение "постобщества" и "постчеловека" – реалий, предполагающих софункционирование людей, не-человеческих актантов, их гибридов, а также разного рода виртуальных продуктов – заново актуализирует гоббсовский вопрос о том, как возможен социальный порядок, и постгуманизм предлагает путь к построению транс- и постдисциплинарной теории нового уровня, где не только сугубо научные направления, но и вненаучные знания стремятся к структурному единству на основе постгуманитарного дискурса. В этой связи особое значение имеет и прояснение моральных основ постчеловечечности как новой этики в ее отношении к ценностным ресурсам традиционного и "классического" светского гуманизма, которые усложняются под влиянием эффекта "стрелы времени". Если сегодня (в середине 2021 г.) подсчитать статистику ссылок в поисковике "Google" в запросах на слова "humanism", "posthumanism" и "transhumanism", то первое из них уверенно дает фору остальным: на его 55 млн результатов приходится лишь 8 млн совокупных ссылок на второй и третий термины, т.е. почти в семь раз меньше. В русском сегменте соотношение примерно такое же: на 2 млн страниц со словом "гуманизм" приходится около 350 тыс. ссылок на ресурсы со словами "постгуманизм" и "трансгуманизм". Когда К.Вулф проводил подобный же контент-анализ в середине 2008 г., то "гуманизм" опережал "постгуманизм" почти в 70 раз. Вывод, который он сделал тогда: гуманизм в общественном сознании продолжает жить и быть востребованным, несмотря на все утверждения о его закате. Спустя 13 лет мы вполне можем повторить этот вывод, хотя налицо и тот факт, что постгуманизм и особенно трансгуманизм становятся все более и более заметным явлением. Сила социального воображения, о котором писал К.Касториадис как об источнике сотворения и изменения реальности, берет свое начало с глубинной постановки обществом вопросов самому себе: "кто мы есть как коллектив? чем мы являемся друг для друга? где мы, чего мы хотим, к чему стремимся и чего нам недостает?" Постгуманизм, сменяя дискурсы и практики марксизма, постмодернизма и глобализации, предстает новым Воображаемым современности, в котором воплощаются мечты, образы, символы и значения, учреждающие новую рациональность и новую реальность. Настает эпоха всеобъемлющего и преображающего "пойэсиса", где человеческое, нечеловеческое и античеловеческое соединяются в странном и, порой, страшном симбиозе. Наша работа призвана лишь приоткрыть судьбу человека в этом постгуманизированном мире и немного упорядочить глоссолалию смыслов спекулятивного постгуманизма. Об авторе
 Катерный Илья Владимирович Кандидат философских наук, доцент МГИМО МИД России, старший научный сотрудник Института социологии ФНИСЦ РАН, член Европейской социологической ассоциации (RN 29 «Социальная теория»). Является автором более 60 научных публикаций по проблемам современной социальной теории, экологической этики и образования. В рамках постгуманитарных исследований И. В. Катерный реконцептуализировал классическую теорию статусной лиминальности (А. ван Геннеп, В. Тернер), а также разработал оригинальную концепцию социальной трансмобильности для анализа «постчеловеческого состояния» общества.
|
|||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||