Моль А. Социодинамика культуры

Содержание

Из предисловия ко второму изданию

Готовя данную книгу к переизданию, я, единственный из трех ее титульных редакторов, оставшийся на этой земле, должен объясниться с читателем.

В советские времена издание интересных и важных книг западных авторов по философии, логике, теории культуры, кибернетике было возможно только "под конвоем" предисловий, вступительных статей, послесловий, комментариев и т.п., целью которых было, во-первых, разъяснение того, почему советскому читателю предлагается перевод книги "буржуазного " автора, а во-вторых, критическая, с "марксистско-ленинских" позиций, оценка взглядов последнего. Сколько-нибудь полное раскрытие позитивного содержания издаваемой книги было при этом допустимо, но не обязательно. От авторов "конвойных" текстов зависело, на какой из компонент – негативной либо позитивной – сделать акцент.

В этих условиях перед титуальным (либо "ответственным") редактором (или редакторами) возникала дилемма: не принимать либо принимать эти "правила игры". Первое – отказ от участия в издании книги западного автора – означал, что либо книга вообще не увидит света, либо может попасть в руки некомпетентных, но бойких по части "критики идеализма" личностей. Второе – участие в издании – было неизбежно связано с компромиссом: переведенной книге приходилось давать оценки, которые так или иначе несли на себе печать официальной идеологии. Этот компромисс, однако, имел свое оправдание. Он позволял смягчать критические оценки труда зарубежного автора, сосредоточивая внимание на тех его взглядах, которые действительно заслуживали критики, и привлекать такие высказывания марксистских "классиков", которые по смыслу отвечали сути дела. Он, упомянутый компромисс, открывал возможность – и это более важно – выявлять в книге подлинно ценное и подчеркивать то новое, что она несла отечественному читателю. Но компромисс есть компромисс, и те, кто его принимали, бывали вынуждены подчас писать вещи, с которыми были по существу не согласны. Цена компромисса была – определенная доля полуправды, и ее уменьшение зависело от умения составить соответствующий текст.

Все мы, редакторы данной книги А.Моля, готовы были заплатить кусочками полуправды за возможность представить русскому читателю в максимально допустимом в условиях тех лет объективном свете книгу, которая резко выпадала из потока идеологической макулатуры. Для меня – здесь я не берусь говорить о моих коллегах по редактуре книги – существовал еще один мотив: я считал, что издание книг, подобных "Социодинамике культуры", служит делу постепенного размывания официальной идеологии.

Сотрудничество трех редакторов русского варианта "Социодинамики культуры" имело свою историю. В 1965 г. издательство "Мир" подготовило к выпуску на русском языке книгу Абрахама Моля "Теория информации и эстетическое восприятие". В то время Моль был научным сотрудником Института социологии Страсбургского университета (впоследствии он стал директором "Института социальный психологии", созданного при этом высшем учебном заведении Франции). Предисловие к русскому изданию книги Моля написали ее титульные редакторы – кандидат физико-математических наук Р. X. Зарипов и кандидат филологических наук В.В.Иванов. Но их предисловие показалось издательским деятелям недостаточно "критичным" – не дающим должной идеологической оценки труду французского ученого, тем более, что последняя, заключительная, глава его книги носила называние "Философское значение теории информации".

Здесь надобно сказать о самой тематике, которая занимала Моля, ибо в "Социодинамике культуры" он продолжал разрабатывать тот круг вопросов, который был предметом рассмотрения в его книге "Теория информации и эстетическое восприятие". Вопросы эти касаются использования точных, опирающихся на математику, теорию информации, вычислительную технику и кибернетику (теперь бы мы сказали – информатику) методов в исследовании художественной культуры во всех ее аспектах.

В самом деле, в книге 1966 г. с теоретико-информационных позиций – и с использованием соответствующего математического аппарата – анализировался комплекс проблем, связанный с эстетическим восприятием и художественным творчеством. Известный аппарат теории информации, созданной К.Шенноном, Моль применил для решения задач, возникающих при изучении сообщений в области культуры. Понятие количества информации – центральное в шенноновской теории – французский ученый трактовал как меру оригинальности, что весьма естественно при рассмотрении эстетических феноменов. Опираясь на экспериментально-психологические данные, он анализировал скорость восприятия информации человеком – потребителем сообщений культуры. Опираясь на "идеологию" системно-структурного подхода, французский автор сопоставлял категорию формы, широко распространенную в искусстве и искусствознании, с явлениями периодичности и предсказуемости сообщений, которые, как известно, допускают характеристику в математических терминах. Моль сопоставлял форму и фон в информационных структурах, изучал сложные сообщения – а в искусстве они почти всегда таковы – и предлагал их классификацию, учитывающую материальность сообщений: звуковую и текстовую их реализацию. Опираясь на данные психологии, он раскрывал связь, которая существует между количеством информации, несомым сообщением культуры, и степенью ее запоминаемости.

Центральным понятием книги являлась вводимая автором категория эстетической информации. Отличая ее от информации, называемой в книге семантической (смысловой), западный культуролог предлагал подходы, позволяющие в точных терминах описывать взаимоотношение эстетических и смысловых характеристик сообщений культуры. Общие теоретикеинформационные концептуальные средства, с которых начинался анализ А.Моля, по мере углубления в сферу культурологии выводило его на вопросы языкознания, музыковедения, изобразительного искусства, литературо- и театроведения. Книга показывала, сколь многообразны грани, которые раскрываются в явлениях культуры, когда они оцениваются "числом и мерой".

Для подготовки научного аппарата русского варианта книги были приглашены – математик Рудольф Хафизович Зарипов, имевший профессиональное музыкальное образование, и филолог Вячеслав Всеволодович Иванов, специалист с широким научным и культурологическим кругозором, владевший основными математико-логическими понятиями. В своем предисловии (ставшим впоследствии послесловием) они писали, что "работа А.Моля представляет значительный интерес потому, что в ней делается попытка разобраться в возможностях приложения теории информации к эстетике – области, где количественные (и вообще точные) методы до недавнего времени почти совсем не применялись". Что касается основного содержания их статьи, то главным в нем было указание на такие работы отечественных авторов, которые шли в русле идей Моля и во многих случаях их предвосхищали. Здесь мысль Зарипова и Иванова охватывала большой временной диапазон (начиная с 20-х годов) и множество выдающихся отечественных персоналий – от литераторов и литературоведов В.Я.Проппа, Б.В.Томашевского и В.Б.Шкловского, музыковеда Н.А.Гарбузова до кинорежиссера С.М.Эйзенштейна, нейрофизиолога Н.А.Бернштейна и математика А.Н.Колмогорова. "Следует отметить, – говорилось в статье, – что незнакомство Моля с указанными работами советских авторов приводит к известному дилетантизму в освещении некоторых эстетических проблем, достаточно глубоко и полно разработанных в нашем литературоведении и искусствоведении (в частности, музыковедении и киноведении), начиная с 20-х годов нашего [двадцатого] века". Зарипов и Иванов отмечали также, что Моль находится под влиянием таких эстетических представлений, которые связаны с "очень узким пониманием некоторых проблем эстетики" и что в его книге встречаются "искусственные теоретические построения".

Подобная "беззубая" критики – здесь я применяю выражение из распространенного советского сленга – не удовлетворила издательство.

И оно обратилось ко мне с просьбой написать к книге Моля "философскую " вступительную статью. Не будучи специалистом в области художественной культуры, я пригласил в соавторы – по чьей рекомендации уже не припомню – С.Н.Плотникова, сына знаменитого актера Вахтанговского театра Н.С.Плотникова. Сергей Николаевич окончил Государственный институт театрального искусства, аспирантуру в Институте философии АН СССР, защитил кандидатскую диссертацию "О роли фантазии в художественном творчестве" (1959); будучи сотрудником сектора эстетики института, но он все более обращался к социологии культуры.

Выбор оказался удачным, и нас с С.Н. на долгие годы – вплоть до его смерти в 1995 г. – связала тесная дружба. Мы написали требуемое предисловие к молевскому труду, причем я счел нужным показать часть его текста (написанного мною) моему учителю Софье Александровне Яновской. Речь шла о возможности различных экспликаций (уточнений в точных терминах) одного и того же содержательного научного понятия. И профессор математики Яновская одобрила мои рассуждения.

Речь шла о понятии информации. Мы писали, что эксплицировать эту категорию можно по-разному, почему понятия эстетической, семантической и т.п. информации, уточняемые исходя из различных представлений, тем не менее имеют право на существование. Этим категория информации (уточнение которой началось с шенноновской меры количества информации) отличается, например, от содержательного понятия алгоритма. Для последнего удается построить такое уточняющее понятие (экспликат), которое достаточно полно соответствует его основным аспектам. Алгоритм – общепонятное предписание к выполнению некоторого вычисления, ведущего от варьируемых исходных данных к искомому результату, – "уточняется в математических теориях, которые описывают алгоритмы некоторого стандартного вида; в применении к каждому из этих видов оправданным считается постулат о том, что каждый алгоритм в содержательном смысле может быть представлен алгоритмом данного стандартного вида". Но в науке бывают и случаи, когда экспликат не всегда, то есть не для всех аспектов уточняемого понятия и не во всех контекстах, где оно встречается, может служить "полномочным представителем" уточняемого понятия – экспликанда. Таково, например, понятие логического вывода: логика не может предложить такое его уточнение, которое отвечало бы всем случаям и сторонам логического следования в научных и повседневных рассуждениях.

С понятием информации дело обстоит так же, как и с логическим выводом (только, пожалуй, несколько лучше). Это-то и объясняет многообразие информационных категорий, которые были введены Молем в его книге, и прежде всего понятий о семантической и эстетической информации. Но мы с полным основанием упрекнули автора за слишком узкое, обедненное понимание эстетики как науки, а также указали на такие положения его книги, которые нельзя признать убедительными. "Так, – писали мы, – возражение вызывает трактовка произведения искусства как "только типичного, легко поддающегося определению случая цикла восприятие – реакция"; утверждение Моля о том, что "оценочные суждения в музыке чужды научной эстетике в собственном смысле слова"; его комплименты "современной музыке" за то, что она "все решительнее отходит от возможностей восприятия, свойственных 'средней публике'"; и абстрактной школе в живописи, которая "пошла по пути увеличения эстетической информации, разрушила стили, традиционные связи между цветами"> и пр. Должен сказать, что я и сейчас считаю эти критические замечания верными.

Верной была и наша критика Моля за то, что по его мнению главной целью "современной эстетики" должно быть систематическое изучение материальности передачи сообщений, в отличие от "классической эстетики ", которой больше было свойственно исследование идеального аспекта связей. "С диалектико-материалистической точки зрения, – писали мы с С.Н., – это противопоставление материальной (воплощающейся в определенных реальных конструкциях) и идеальной сторон искусства несостоятельно. Научная эстетика должна учитывать обе стороны искусства, рассматривая последнее как отображение мира и выражение человеческих чувств специфическими материальными средствами искусств различных видов". Если исключить ссылку на "диалектико-материалистическую точку зрения" – дань тому компромиссу, о котором говорилось выше, – заменив ее, скажем "философской точкой зрения", то под этими словами я готов подписаться и сейчас.

Работа над книгой "Теория информации и эстетическое восприятие" послужила толчком к тесному сотрудничеству Плотникова, Бирюкова, а также Р. X. Зарипова. В "Секции философских вопросов кибернетики" возглавлявшегося академиком А.И.Бергом Научного совета по кибернетике при Президиуме АН СССР была создана комиссия "Точные методы в исследованиях культуры и искусства". Комиссию возглавил С.Н., организационно же она стала подразделением упомянутой Секции; председателем Секции был Александр Георгиевич Спиркин (впоследствии членкорреспондент АН СССР), а пишущий эти строки – его заместителем и штатным сотрудником Научного совета Акселя Ивановича Берга. Рудольф Хафизович Зарипов стал членом комиссии Плотникова, и мы трое стали активными участниками ряда конференций, которые проводились упомянутыми Секцией и Комиссией.

Разумеется, мы не выпускали из поля зрения исследовательскую деятельность Абрахама Моля. Собственно говоря, главная забота здесь выпала на долю Сергея Николаевича. Еще в 1964 г. он был избран председателем Центральной научно-исследовательской секции социологии культуры и искусства Советской социологической ассоциации, а потом стал вице-президентом исследовательского комитета "Социология искусства" Международной социологической ассоциации. В силу этого своего положения он получил возможность регулярно участвовать в международных социологических и культурологических конференциях и конгрессах, лично познакомился с автором книги "Теория информации и эстетическое восприятие".

В 1967 г. в Париже вышла новая книга книга А.Моля – "Sociodynamique de la culture", и мы обратились в издательство "Прогресс" с предложением перевести ее на русский язык, снабдив соответствующим научным аппаратом. Это предложение было принято, и книга "Социодинамика культуры" появилась в русском переводе. А теперь отечественный читатель получает ее переиздание. Выступая, к сожалению, единственным титульным редактором второго издания труда Моля, я принял решение ничего в книге не менять. В редакционном улучшении перевод не нуждается, а идеологическим "обертонам", присутствующим во вступительной статье и примечаниях, современный читатель знает цену. Рассуждения о "росте производства культуры" в условиях социалистического общества или цитируемое во вступительной статье высказывание марксистских "классиков" о скачке человечества "из царства необходимости в царство свободы" (стр.22) могут сегодня вызвать только горькую улыбку. В "империи зла", каким, по моему убеждению, был Советский Союз, скачок действительно совершился, но только другого рода; имя в виду прежде всего ленинско-сталинские времена, можно сказать, что это был скачок из царства необходимости (каковым является любое общество, так как всякая культура содержит в себе элемент репрессивности) – в царство рабства и ужаса.

Есть, однако, проблема, которую поднимает А.Моль и которая оказывается актуальной для нашего времени. Она проходит через всю его книгу и подчеркивается им в заключительном абзаце "Предисловия к русскому изданию". Это – проблема взаимоотношения средств массовой коммуникации – телевидения, радио, печатной продукции с государством, с одной стороны, и частными собственниками – с другой. Его взгляд, будто практическое применение развитого им учения о динамике культуры в условиях общественной собственности на средства массовой информации может оказаться более осуществимым, чем в обществе, "где обуреваемые жаждой наживы частные фирмы, монополизировавшие поставку элементов культуры, прибегают, как правило, к политике самого близкого прицела, стремясь дать публике то, что ей приходится больше всего по вкусу в данный момент, в ущерб динамике культуры, создающей новое", – этот взгляд, во всяком случае в применении к современной России, нуждается в серьезных коррективах. На деле общественный сектор в "масс-медиа" оказался подчиненным интересам государства, а "капитализация" электронных и печатных распространителей информации, к сожалению, далеко на всегда стала нужным противовесом. Можно сказать, что Моль только ставит проблему, решение которой – для России во всяком случае – зависит от успеха в развитии гражданского общества.

Несколько слов о примечаниях к книге. Они составлялись нами с целью познакомить советского гуманитарного читателя с такими математическими, логическими и культурологическими понятиями, которые по нашему мнению, были ему недостаточно известны; то же касается персоналий и фактов, главным образом зарубежных. Теперь многое из того, о чем мы писали в примечаниях, не нуждается в пояснении. При оценке "буржуазных" деятелей мы стремились к наименее категоричным формулировкам. Иногда наши пояснения строились так, что позволяли двоякое толкование. Примером может служить примечание 92, относящееся тому месту авторского текста, где речь идет о И.Бентаме, Ф.Ницше, Ж.-П.Сартре и К.Марксе. Их, сказано у Моля, объединяет обличение моральных ценностей капиталистического общества. "Ставить на одну доску" основоположника марксизма с какими-то там Бентамами и Сартрами было с идеологической точки зрения непозволительно. И мы написали, что все названные Молем мыслители – кроме Маркса – не связывали критику капитализма с революционными выводами, "Маркс же развивал ее на основе своего революционного коммунистического идеала" (стр.396) – оставляя читателю решать, как – позитивно или негативно – оценивать этот "идеал".

Надо сказать, что выпуск книг Моля оказал заметное влияние на отечественные исследования в области художественной культуры. Марксистским идеологам пришлось включить в проблематику гуманитарных наук, разрабатывавшуюся в Советском Союзе, применение в них методов математики, логики и вычислительной техники. Дошло до того, что на VIII Международном социологическом конгрессе, состоявшемся в Торонто (Канада) в 1974 г. на эту тему в своем докладе говорил партийный функционер от науки – вице-президент АН СССР П.Н.Федосеев. Конечно, он вводил ее в рамки модных тогда официальных положений о "превращении науки в непосредственную производительную силу", о необходимости "сближения естественных и общественных наук" и о плодотворности исследований "на стыке" различных научных направлений. Но эти рамки были достаточно широки, чтобы без помех разрабатывать проблематику, которая была анонсирована в Комиссии С.Н.Плотникова, функционировавшей в берговском Научном совете. В начале 70-х годов были подготовлены коллективные труды "Художественное и научное творчество " (Л., 1972); "Искусство и научно-технический прогресс" (М., 1973); "Социология культуры" (вып.1, М., 1974). Усилиями С.Н.Плотникова был проведен симпозиум "Точные методы в исследованиях культуры и искусства" (г.Руза Московской области, 1971). А душой другого симпозиума – "Точные методы и музыкальное искусство" явился Р. X. Зарипов, крупнейший отечественный исследователь "машинной музыки", работы которого шли в авангарде мировой науки. женцем реализма в искусстве и литературе (за вычетом, конечно, его "социалистического" варианта), – но нельзя игнорировать те процессы, которые реально происходят в социуме.

В заключение о моих покойных коллегах – С.Н.Плотникове и Р. X. Зарипове. Их вклад в науку ныне оценен должным образом. В 1995 г. журнал Ассоциации искусственного интеллекта отвел памяти Р. X. специальный выпуск. На титульном листе этого издания говорилось, что Исполком и Совет Ассоциации посвящают этот выпуск рано ушедшему из жизни одному из "пионеров исследований в области моделирования творческих процессов" – Рудольфу Хафизовичу Зарипову. В выпуске были опубликованы тексты некоторых выступлений Р. X., предназначенные для широкой аудитории (в том числе телевизионной), а также выдержки из его "Заметок на память". Многочисленные статьи тех, кто знал Р. X. и сотрудничал в ним, создали выразительный образ человека-творца, чье имя навсегда вписано в скрижали отечественной культуры.

Р. X. Зарипов скончался в 1991 г. и был похоронен по православному обряду, так как незадолго до кончины принял крещение под именем Пантелеймона.

С.Н.Плотникова смерть вырвала из наших рядов в 1995 г. Его памяти посвящен первый выпуск продолжающегося издания "Человек читающий ". В книге опубликованы многочисленные материалы из архива С.Н.Плотникова, подготовленные для печати его сыном Н.С.Плотниковым, а также воспоминания о Сергее Николаевиче отечественных и зарубежных ученых. Книга содержит также работы тех, кто занимался исследованиями в областях знания, в которых трудился С.Н.

Мне довелось выступать в качестве научного редактора этой книги, и в своем предисловии к ней я писал, что последние годы жизни "этот талантливый и увлекающийся человек все силы отдал проблеме книги и чтения", явившись инициатором создания "Фонда чтения имени Н.А.Рубакина" и "Межвузовского центра исследования чтения и информационной культуры"; в Фонде он был избран президентом, а в Центре назначен директором. С.Н. понимал, что в XXI век мы войдем и с компьютером, и информационной сетью, с книгой, – вообще с текстами, технически воплощенными на самых разных носителях, но как бы ни был реализован текст, – его надо читать.

Для меня второе издание русского варианта "Социодинамики культуры " является памятным знаком как для той эпохи, в которой он создавался, так и для тех людей, которые дали жизнь этому труду. Тем более, что за тридцать лет, истекших с момента его первого издания, высказанные в нем идеи в общем и целом не устарели. Более того, в условиях постсоветского общества некоторые из них приобретают новые грани актуальности. Изменившийся исторический фон, наверное, заставит современного читателя обратить внимание на те места сочинения французского культуролога, которые не могли быть близкими тем, кто в нашем отечестве читал Моля в 70–80-е годы.

Предисловие к русскому изданию

Автор рад предложить вниманию русских читателей свою работу по социодинамике культуры. Эта работа является продолжением его книги "Теория информации и эстетическое восприятие", уже знакомой советским читателям. Осуществлением этого издания мы обязаны С.Н.Плотникову, председателю комиссии "Точные методы в исследованиях культуры и искусства" Секции философских вопросов кибернетики Научного совета по кибернетике при Президиуме АН СССР. Для русского издания книги автор внес некоторые существенные дополнения, касающиеся прежде всего планомерного роста значения так называемых "консерватов культуры ", на которые, согласно теории Морено, опираются формы мышления, свойственные современной технической цивилизации, а также пересмотрел и обновил библиографию.

Со времени выхода в свет в 1967 г. книга была переиздана на французском языке, а кроме того, переведена на ряд других языков, оживив интерес к количественному анализу структурных закономерностей мышления. Влияние этих закономерностей на повседневную жизнь и на прогресс в мире идей и составляет предмет данной работы, исследующей соответствующие циклические социальные процессы.

Основная мысль книги – представление о социокультурном цикле, то есть о циклическом процессе распространения идей, который усиливается средствами массовой коммуникации, благодаря чему идеи постепенно становятся общеизвестными и в конце концов служат материалом для дальнейшего творчества. Эта мысль получила с тех пор немало экспериментальных подтверждений. Исследования, которые проводились международными организациями типа ЮНЕСКО, университетами – в частности Лабораторией литературоведческих исследований в Бордо, возглавляемой Р.Эскарпи, а также частными организациями на Западе, и прежде всего фирмами, коммерчески заинтересованными в развитии средств массовой коммуникации, показали важность этого циклического процесса, напоминающего систему экономического товарооборота, и подтвердили относительную верность выявленных закономерностей обращения основных единиц культуры – культуры в обществе при переходе от первичной стадии их создания до превращения в материал, который можно использовать для нового творчества.

Назовем в этой связи исследования циклов обращения фотоматериалов и использования пояснительных схем и рисунков в научных и научно-популярных изданиях, проводимые в основном во Франции под руководством Эстиваля и автора Группой структуральных исследований. Можно назвать также исследования такого явления, как оформление интерьеров, и его связи с модой женской одежды, в результате которых установлено, например, что рисунки обоев и различные декоративные мотивы, реализующиеся в интерьерах, представляют собой переработку идей художников и дизайнеров и испытывают на себе влияние картинных галерей и ателье мод, причем цикл этого взаимодействия имеет продолжительность примерно три года.

Проводились также исследования по анализу содержания новых произведений кино, телевидения, литературы и научных трудов. Эти исследования показали, что в любом новом произведении обычно можно выделить некоторое количество компонентов, заимствованных из произведений, созданных на какой-то более ранней стадии развития искусства. Каждый такой компонент принадлежит к какойто специфической области, в которой действуют определенные циклические механизмы. Если скорость обращения различных компонентов не совпадает, то в соответствии с положениями общей теории систем между ними развивается "интерференция" и другие процессы, которые могут быть объектом научного исследования.

В этой связи становится очевидной вся важность научного анализа и применения количественных методов при изучении проблем культуры и искусства. За период, протекший со времени издания книги "Теория информации и эстетическое восприятие" на русском языке, автор имел возможность ознакомиться с большим вкладом, внесенным в эту область работами советских исследователей, значительная часть которых проводится под эгидой Научного совета по кибернетике при Президиуме АН СССР, возглавляемого академиком А.И.Бергом. Некоторые из этих работ приобретают известность и за пределами стран со славянскими языками, что можно считать началом широкого обмена идеями, относящимися к количественным закономерностям современной культуры.

Важным явлением на Западе за последние годы следует признать систематическое разрушение традиционных систем научных публикаций. Чрезмерное обилие научных публикаций, высококачественных, но слишком многочисленных и нередко "избыточных " в смысле теории информации, а может быть, попросту сами головокружительные темпы развития науки, с которыми связано это обилие, по-видимому, приводят к кризису в области научной документации. Человеческий ум с его ограниченными возможностями восприятия становится в тупик перед огромной массой печатных материалов, и современный человек, о чем мы пишем в главе IV, вынужден отказываться от большей части поступающих к нему сообщений, даже если они соответствуют его интересам, причем его отбор носит в общем случайный характер. Масштабы этого процесса таковы, что позволяют говорить о крушении системы научного обмена, на создание которой мыслящим человечеством были затрачены десятилетия. Недавний опрос ученых, пишущих и читающих по-английски, показал, что свыше 70% новых единиц культуры, или новых идей, доходящих до ученого и оказывающих непосредственное влияние на его научную работу, поступают к нему по так называемым "неформальным каналам" (informal channels), то есть не по каналам научной информации в строгом смысле слова. Анализ этих неформальных каналов выявил, что свыше 40% таких единиц культуры попадают к ученому через массовую печать и научнопопулярные журналы, которые, как выяснилось, играют в действительности значительно более важную роль, чем это хотелось бы признать "этике науки". Несмотря на то что новые сведения, проникающие в массовую печать, научно-популярные и иллюстрированные журналы, искажены и обрывочны чуть ли не до полной утраты логического смысла, они быстрее всего оказываются в поле зрения исследователя, внимание которого обострено ко всему, что может быть полезно для понимания интересующей его проблемы. Обладая должной научной культурой, ученый сам исправляет и восполняет эти искаженные и обрывочные сведения, восстанавливает их логический смысл, и это побуждает его к поиску соответствующей информации в специальных научных журналах. Очевидно, хорошо налаженный отсев, обеспечивающий быстроту и актуальность информации даже в ущерб точности и полноте, является особенно важным двигателем творчества нового во всех областях науки. В этом отношении органы массовой информации в демократическом обществе находятся, вероятно, в лучшем положении, чем в западных странах, где погоня за сенсацией, необходимость подлаживаться к вкусам публики приводят к сравнительно большим искажениям.

Как показало то же исследование, наряду с письменными каналами очень важным источником информации являются, как это ни удивительно, личные контакты, которые, по-видимому, больше отвечают особенностям человеческого мозга и его способности к усвоению сведений, чем безбрежный поток научной информации. Забота о логической строгости теряет в данном случае свое значение по сравнению с воздействием на восприимчивость при личном общении – воздействием, которое порой могут оказать всего лишь несколько случайных слов в разговоре с коллегами. Смысл этих слов каждый может затем сам на досуге развить, углубить, дополнить.

Одно из конкретных практических приложений очерченных исследований во Франции состояло в выработке основных принципов культурной политики; соответствующая работа проводилась на основе консультаций с сотрудниками Центра исследований массовых коммуникаций, в частности с Мореном и Дюмазедье. Настоящее издание книги содержит краткое изложение этой работы, опиравшейся на анализ диалектики отношений между концентрацией и распылением доступных средств информации, с одной стороны, и разнообразием существующих элементов культуры – с другой. Эти разнообразные элементы культуры, накапливаясь и вступая в столкновение и взаимодействие, скажем, в университете или в культурном центре, постепенно образуют как бы критическую массу. По достижении такой критической массы приходит в действие цикл творчества культуры, который развертывается с постоянно нарастающим размахом и в определенный момент начинает сам себя питать. Практические приложения, которые удалось извлечь из этих результатов в условиях западного общества (в частности, в Бельгии), носят пока лишь фрагментарный и несистематический характер. Их, конечно, нельзя было бы непосредственно пересадить в условия другого культурного климата, но их можно рассматривать как первую попытку подхода – пока еще очень глобального – к созданию будущей "технологии культуры".

В заключение мне хочется отметить, что благодаря общественной собственности на такие важнейшие средства массовой коммуникации, как газеты, радио, телевидение, в демократическом обществе практическое применение учения о динамике культуры может оказаться более осуществимым, чем в капиталистическом, где обуреваемые жаждой наживы частные фирмы, монополизировавшие поставку элементов культуры, прибегают, как правило, к политике самого близкого прицела, стремясь дать публике то, что ей приходится больше всего по вкусу в данный момент, в ущерб динамике культуры, создающей новое.

Вступительная статья

В центре книги Моля – исследование социальной, или социодинамической, как он говорит, роли средств массовой коммуникации в "западном" обществе. Моль рассматривает этот вопрос на примере радио и телевидения, которые проявили себя "очень важной силой общества". В книге выделяются четыре доктрины относительно роли этих средств – доктрины, являющиеся не только (и не столько) теориями, но и практическими линиями поведения руководителей ("заправил") средств массовой коммуникации.

Первая доктрина – Моль называет ее демагогической – рассматривает радио, телевидение как средство реализации экономической рекламы. Суть ее состоит в том, чтобы погружать получателей сообщений в "поле рекламы" и "запечатлевать в умах радиослушате лей и телезрителей некоторое число стереотипных сообщений" (стр.304); величина успеха реализации этой доктрины есть функция объема "времени слушания", и определяется она влиянием рекламных передач на общественное мнение и поведение слушателей.

Вторая доктрина – догматическая. Она, как и первая, нацелена на регуляцию поведения людей, однако не столько экономического, сколько политического, идеологического. Программы передач, в которых реализуется эта доктрина, связаны, например, с религиозными направлениями, и вместо рекламных лозунгов типа "Только холодильники X принесут вам счастье!" – как это имеет место при первой доктрине – рефреном оказывается, скажем, тезис "Бог – спаситель людей!". Правилом действия догматической доктрины является фильтрация распространяемых сообщений и их элементов, тонкая акцентировка на тех или иных моментах сообщений; смысл всего этого в том, чтобы сообщение рассматривалось потребителями в свете принятой догмы. "Поэтому-то религиозное радиовещание, – пишет Моль, – и стремится к тому, чтобы быть хорошо информированным" (стр.309): механизм доктрины состоит в том, чтобы на подпороговом уровне аранжировать сообщения, представляя факты, о которых идет речь во "всесторонних" сообщениях, в нужном свете.

Третья доктрина – эклектическая, или культуралистская. Моль, отвергающий первые две доктрины, симпатизирует "культуралистской " установке. Основным понятием этой доктрины является представление о "системе знаний гуманитарной культуры". С позиций этой доктрины задача средств массовой коммуникации состоит в том, чтобы снабдить индивидуума "уменьшенным слепком", "хорошей выборкой" из общечеловеческой ("гуманитарной") культуры, культуры, которая служила бы делу непрерывного образования людей. В связи с этой доктриной Моль подчеркивает, что не существует иной ценности, кроме самой культуры, что человек в обществе не имеет другого значения, кроме той роли, которую он играет в коллективном прогрессе человечества, и т.п. Естественно, что с позиций этой доктрины источником указаний для составителей программ передач радио и телевидения должна быть "социокультурная таблица" как воплощение культуры общества в данный момент времени; что главная задача средств массовых коммуникаций – создание потока сообщений, отражающих "глобальную" культуру.

Наконец, четвертая – социодинамическая – доктрина, выдвигающая, как и предыдущая, задачу выражения средствами массовых коммуникаций культуры общества в целом, включает в себя некоторую "активную установку", делая, по Молю, еще один шаг вперед. А именно, каждому элементу "социокультурной таблицы" социодинамическая доктрина придает больший или меньший положительный или отрицательный "коэффициент", который определяется выбором между "прогрессивными" – ускоряющими развитие – и "консервативными" – замедляющими динамику культуры – ценностями. Таким образом, социодинамическая доктрина в действии должна выполнять роль либо тормоза, либо ускорителя эволюции культуры.

Резюмируя свой анализ этих четырех доктрин, Моль отмечает, что ни одна из них не реализуется в чистом виде: никакие передачи радио или телевидения не носят исключительно рекламного или, скажем, только "догматического" характера. На практике каждая из четырех доктрин используется на Западе всеми системами массовых коммуникаций, но в разных пропорциях.

Концепция культуры как функционирования "сообщений культуры " рисуется Молем в кибернетических терминах циклов культуры с многообразными обратными связями и "контурами", связывающими различные элементы и подсистемы культуры. Однако "циклы культуры" интересуют автора не сами по себе. После того как Моль установил циклы распространения культуры и правила их взаимодействия, его внимание направляется на выяснение возможностей влияния на характеристики этих циклов и тем самым на культуру в целом. Эта проблема, подчеркивает Моль, и является предметом изучения социодинамики культуры как научной дисциплины. Социодинамика культуры имеет особое значение потому, что большая часть культуры связана с функционированием средств массовых коммуникаций – основного элемента циклов распространения "сообщений культуры".

Именно в рамках социодинамической теории, считает Моль, возможно обнаружить действие противоречивых тенденций в массовых коммуникациях. "Время от времени философы, педагоги или другие мыслители-новаторы осознают собственную интеллектуальную косность и стараются сломать сложившийся в цикле взаимодействия стереотип и своими – пусть пока еще не вполне четкими и ясными, но важными – идеями способствуют интеллектуальному продвижению общества". Размышляя над путями этого продвижения, А.Моль приходит к заключению, что "первый аспект культурной политики" – это повысить "коэффициент разнообразия" культуры, противодействовать тому, чтобы широкая публика систематически потребляла то, к чему она привыкла, все равно идет ли речь о музыке, живописи или науке. "Следовательно, политика каналов массовой коммуникации должна сводиться к увеличению дисперсии элементов "социокультурной таблицы" (стр.300). "Журналисты и политические деятели часто осознают этот особый аспект современной теории средств массовой коммуникации, но они редко понимают, что это лишь один из аспектов более общей тенденции к универсализации знаний, которая сталкивается с инерцией публики. Инерция же эта такова, что ей легче подчиниться, чем противостоять. Иными словами, в современном мире реальное значение знаний никогда не является обязательным критерием для их отбора средствами массовой коммуникации> (стр.301).

Итак, обрисовав вначале общий контур культуры, выделив затем в качестве главного момента сообщения и рассмотрев их движение в социокультурных циклах, Моль приходит к заключению, что в настоящее время культура может стать динамичной, "действующей силой" общества. Отсюда его убеждение, что сегодня ведущая роль от физико-химических наук переходит к "гуманитарным, общественным наукам", которые тем более будут влиять на общество, чем теснее их связь с естественными науками, осуществляющаяся прежде всего через кибернетику и теорию информации.

В каком же направлении пойдет развитие общества и культуры в будущем? Какую позицию должен занять "философ культуры"? Вот проблемы, которые ставит Моль, завершая свой анализ социодинамики "западной культуры". И их рассмотрение автором книги явственно обнаруживает непоследовательность его позиции.

В главе V, когда Моль очерчивал "демагогическую", "догматическую ", "социокультурную" и "динамическую" доктрины, он пришел фактически к пессимистической точке зрения: даже если принять самую "совершенную" доктрину – "динамическую", мы вынуждены будем признать, что влиять можно только на темпы развития культуры, а не на его направление. Но выше мы видели, что А.Моль вместе с тем обсуждает задачи в области политики средств массовой коммуникации, то есть допускает целенаправленное вмешательство в социокультурные феномены. Особенно сильно этот мотив начинает звучать в конце книги, когда Моль переходит к изложению своей идеи о возникновении "интеллектуального общества" и его положительном влиянии на развитие культуры – превращении "мозаичной культуры" в "культуру творческих личностей".

Противоречивость Моля не случайна. Она – выражение одной существенной слабости в его позиции. Слабость эта заключается в том, что, рассматривая социодинамические циклы культуры и анализируя культурные феномены в терминах системно-кибернетического подхода, автор в то же время не ставит вопроса о целенаправленности развития систем культуры. Но ведь функционирование любой развитой кибернетической системы предполагает цель, которая ставится перед системой извне или вырабатывается в ней самой. Это в полной мере относится и к системам культуры, изучаемым А.Молем. Между тем мы тщетно будем искать цели на многочисленных блок-схемах социокультурных циклов и контуров, помещенных в книге. Анализируя функционирование систем коммуникаций, А.Моль очень глухо, неявно привлекает представления, относящиеся к понятиям цели и целеполагания.

Но социологу трудно совсем уж "бесцельно" смотреть на культуру, тем более социологу, занимающему в целом демократические и гуманистические позиции. Поэтому-то А.Моль и не удерживается на "бесцельной" платформе и начинает обсуждать пути, ведущие от "культуры мозаичной" к "культуре персонального творчества", отмечая при этом необходимость "новых этических принципов социальной организации".

Пути достижения этой цели Моль рисует довольно туманно. Здесь, по его мнению, должна сыграть свою роль и "общая теория образования для взрослых, независимо от того, идет ли речь о научных знаниях или о распространении художественного творчества" (стр.301); и изучение механизмов психологической доступности, обеспечивающей понимание индивидуумами посылаемых им сообщений. Но одна главная трудность все время стоит перед Молем: "кто будет определять коэффициент культурной значимости того или иного элемента знаний, кто будет устанавливать таблицу культурных ценностей? Именно здесь, – говорит он, – и должна возникнуть новая задача перед обществом, которое хотело бы сознательно строить свою собственную судьбу, вместо того чтобы подчиняться спонтанным импульсам" (стр.301).

В поисках силы, способной решить такую задачу, Моль обращается к "творческой интеллигенции". Будущая культура – ее идеал – мыслится Молем в виде культуры "интеллектуального общества", грядущее предстает перед ним в виде "эры интеллигентов ". Однако, как отмечает Моль, те огромные социальные изменения в демографии социокультурной пирамиды, которые должны произойти в ближайшем будущем вследствие автоматизации, смогут значительно модифицировать понятие нового интеллектуального общества, возможность которого заложена в нынешней эволюции культуры. В этом тезисе о "новом интеллектуальном обществе" А.Моль как бы внутренне полемизирует с современными буржуазными экономистами (Гэлбрейт), провозгласившими лозунг "нового индустриального общества – общества потребления", выдвигая на первый план задачи развития культуры и роста интеллектуальной активности. При этом задачи эти, считает А.Моль, могут решить "философы культуры"...

Вряд ли эту программу – с точки зрения перспектив ее реализации на современном капиталистическом Западе – можно оценить иначе как утопическую. Намеченный Молем прогноз – пафос которого говорит о благородных устремлениях его автора – предполагает решение проблемы в рамках "либерального реформизма", при "вынесении за скобки" тех социальных проблем, которые порождены антагонизмами "западного" общества. Между тем эти проблемы решаются не на "ниве" одной только культуры, а во всесторонней борьбе за разумное социальное устройство общества: за устранение самих социальных антагонизмов, противоположности между интеллектуальной деятельностью и физическим трудом и создание простора для развития творческих сил личности – в условиях, когда осуществится исторический "скачок человечества из царства необходимости в царство свободы".

В целом книга Моля дает достаточно широкую картину "социодинамики " "западной культуры". Его анализ вскрывает существенные противоречия развития этой культуры и показывает читателю те основные отрицательные последствия, которые усугубляются действием средств массовой информации, создавая "перекосы" в культурном развитии. Эти "перекосы", – в частности стандартизация вкусов, ограничение выбора культурных сообщений, их односторонняя направленность, – вызывают у автора тревогу, и, движимый демократическими устремлениями, он предлагает ряд мер по изменению использования средств массовой информации. Именно на создание "оптимального" режима работы – правда, в смысле достаточно расплывчатых гуманистических идеалов автора – этих могучих средств распространения культуры и направлена книга Моля.

Книга А.Моля – примечательное явление во все расширяющейся культуроведческой литературе, выходящей в странах Западной Европы и в США, авторы которой обращаются к некоторым идеям теории информации и кибернетики. Знакомство с ней будет полезно для тех, кто размышляет о новейших сдвигах, порождаемых в обществе научно-технической революцией, о путях их изучения.