Григорьев В.П. Из прошлого лингвистической поэтики и интерлингвистики Изд. стереотип.

Содержание

От автора

В книгу вошли работы, написанные с конца 50-х по начало 80-х годов, но в силу разных причин, в целом достаточно типичных для тех лет, не опубликованные. Они объединены научными интересами конкретной "лингвистической личности" – от проблем "поэтического языка" и "языковой критики" до эсперантологии – и представляют разные жанры – от статьи, предназначенной в свое время заказчиком для того, чтобы открыть новый этап дискуссии в "Литературной газете", или развернутого ответа оппонентам лингвистической поэтики до кратких тезисов "К теории художественной речи", критических заметок по поводу языкового бескультурья "текущей поэзии" и рецензии на новое интерлингвистическое издание.

Многие из этих работ были заказаны различными органами печати, но отвергнуты без каких-либо официальных отзывов и даже элементарно корректных ответов. Особое место среди "невостребованных" в те годы работ занимал сборник "Проблемы лингвистической поэтики", подготовленный как "социалистическое обязательство" и утвержденный к печати в Институте русского языка АН СССР, но погубленный "черным рецензентом". Текст его анонимного отзыва в соположении с ответом якобы "ответственного" редактора (он же – составитель, он же автор) кажется сегодня особенно поучительным как печальная, но характерная страница в истории нашей русистики времен застоя.

Отчетливо видны сегодня постыдное высокомерие "аппаратчиков" и их "доверенных лиц"; их самодовольство, помноженное на страх перед начальством, перестраховку или бытовую трусость; то, как в келейной обстановке сохранялись и крепли административные методы "управления наукой"; как аргументы подменялись сакраментальными "несвоевременно" и "нецелесообразно"; насколько ничтожны были "мотивы" недопущения к читателю не только указанного сборника, но и других работ. Ради чего нарушались элементарные нормы, самые основы деятельности научного работника? Ради подавления ростков самоуправления. Кто заинтересован в нестабильности развития науки? Тот, кого страшат позиции внутренней независимости авторов. Зачем кандидату или доктору наук, уже санкционированному ВАКом, обращаться с рукописью работы, одобренной Ученым советом, за разрешением быть услышанным к далекому от исследовательских интересов автора монополисту-номенклатурщику, никак и ни перед кем не отвечающему за свой запрет?

Риторические по форме, такого рода вопросы все еще актуальны по существу. Грош цена гласности, если она не оборачивается слышимостью. Даже в условиях искусственно поддерживаемого дефицита: бумаги, полиграфических мощностей, изданий – ученому-гуманитарию необходимы две вещи: гарантия хотя бы самого жесткого ежегодного печатного лимита (сверх плановых монографических трудов) и право на публичный ответ любому критику, особенно – анонимному. Это – гарантии против произвола в развитии любого направления исследований. Вообще, кроме знаменитых вопросов "Кто виноват?" и "Что делать?", сейчас особенно важны еще два: бурсацкий вопрос "Кто?", направленный против безответственных коллегий и анонимщиков, и "детский" вопрос "Почему?", требующий не вельможных "мнений", а аргументов и диалога.

Нам еще предстоит установить конкретный вклад многих лиц в сусловско-трапезниковское "лысенкование" филологии. Только сейчас мы начинаем осознавать всю горечь "плодов" от практически "нулевой" по осмысленности, но запретительской по существу "языковой политики" у наших управленцев – инструкторов от слова "инструкция". Это касается не только барабанного боя по поводу "ста тридцати равноправных" языков, но и диалектики категорий "национальное" и "интернациональное" или "нормативное" и "творческое" и т.д. Перестройка невозможна без всестороннего анализа и оценки как установочных "механизмов торможения", так и личностных качеств отдельных управленческих "винтиков" – от ничтожных геростратиков до лишенных подлинной независимости высоких "приводных ремней".

Поэтому – в духе времени – следует называть и конкретные имена. Для работы автора за последние 30–35 лет и более или менее зловещую роль сыграли следующие лица: В.В.Иванов (инструктор ЦК КПСС), Ф.П.Филин, П.А.Белов (сотрудник издательства "Наука"). Не вычисляю фамилию упомянутого Анонима и других анонимов, с которыми пришлось иметь дело позже. Но нельзя не назвать здесь и фамилии секретарей РК КПСС Юшина и Кащеенковой. Иных уж нет, иные – на пенсии, иные – далече "наверху". С горечью должен признать, что, с другой стороны, тяжелые минуты из-за "неоказания помощи" в погромных ситуациях пришлось пережить и при обращениях к В.В.Виноградову, одному из моих учителей, в 1967 г., к М.Б.Храпченко и Г.В.Степанову в 1976–1977 гг. Что уж вспоминать, как в 1971 г. партбюро Института под руководством Г.А.Богатовой обсуждало за спиной автора гнусный донос о том, что он якобы призывал к "суду над коммунистами"!

Три раздела книги имеют такие названия: 1. Лингвистическая поэтика; 2. Языковая критика; 3. Интерлингвистика. Тексты публикуются в сопровождении кратких примечаний – справок об обстоятельствах их написания и последующей судьбе. Часть работ имеет популяризаторскую направленность, при авторской установке на нетривиальность обсуждения тех или иных проблем.

"Лингвистическая личность" является и конкретной "языковой личностью". Трудно сомневаться в необходимости скорейшего "снятия с полки" не только кинематографической, но и филологической продукции застойных лет, если она выдержала испытание временем и/или как-то характеризует само это время. Вместе с тем практически неправленые тексты тех лет могут представить интерес и как различные в предметном и жанровом отношении манифестации конкретного идиостиля, по-своему ориентированного на научный и критический язык 50–80-х годов. Очевидно, должны последовать и другие опыты подобных и более полных и совершенных публикаций. Но развиваться они должны под знаком того самого нового мышления, новый язык, наука и нравственность которого запрещает нам высокомерно относиться к пренебрегаемым ранее и не востребованным в свое время "оболам".

Книга обращена к широкому кругу читателей – филологов и критиков, а также всех интересующихся вопросами культуры художественной речи и специфической областью языковой политики – "плановыми языками" типа эсперанто.

Автор считает своим долгом поблагодарить рецензентов книги за понимание замысла и ценные замечания, а также тех будущих читателей, кто сочтет книгу достойной отклика или диалога.

Февраль 1989 г.

Предисловие ко второму изданию

Работы, составившие первое издание этой книги, публикуются здесь без каких-либо изменений. Между тем, возможно, что книга в целом не только сохраняет своего рода "исторический интерес", но и способность пролить известный свет на положение в современной филологии. За последние 10–15 лет она, конечно, существенно продвинулась вперед, освободилась от множества предрассудков, но ее парадигма, кажется, по-прежнему оставляет желать лучшего. "Филология есть служба понимания" – этот эпиграф, взятый у С.Аверинцева, в 1973 г. был выдран из книги "Поэт и слово. Опыт словаря". Давно нет гонений на Аверинцева (только что, увы, не стало и его самого), однако же дефицит "понимания чужого" ощутим даже острее, чем тогда.

"Будущее, – по мысли Хлебникова, – "уходит от лени", а "леность мысли", и в частности мысли критической, после "перехлестов перестройки" едва ли не входит в привычку подобно новой моде на "модераторов модернизации"". В том, что у книги о прошлом лингвистической поэтики и интерлингвистики обнаружилась неожиданная перспектива, автор – в свете еще одной мысли Хлебникова – видит обнадеживающий пример воздействия неоднозначного будущего на неодномерное прошлое и самоуверенное настоящее.

Занятия интерлингвистикой были в 90-е г. своеобразно продолжены при обращении автора к "звездному языку" Будетлянина. На перекрестке интересов лингвистической поэтики, велимироведения и поэтической лексикографии получили развитие идеи лингвистической эстетики и такой словарный проект, как "Поэтический Даль" в виде двух первых томов "Словаря языка русской поэзии ХХ века" (А – В и Г – Ж; М., 2001, 2003). Удалось вместить в восьмисотстраничный том "Будетлянин" (М., 2000) основные свои, старые и новые, работы о Хлебникове. Не простым подарком судьбы, а итогом долгих сопоставлений текстов двух великих поэтов стало "попутное" открытие в одном из "Восьмистиший" Осипа Мандельштама его принципиального и блестящего, но вместе с тем искусно замаскированного диалога с Велимиром

Только что перечисленное почти с полной уверенностью можно было предсказать еще в середине 90-х гг. Но вот, когда, уже в новом веке, в разгаре работ над "Поэтическим Далем", составители попробовали представить его и в варианте компрессированного "Поэтического Ожегова", вдруг обнаружилось, что контекстам особенной "идейно-художественной значимости" в привычном для нас "трехмерном пространстве языка" (семантика, синтактика, прагматика) оказывается тесно и что филология Хлебникова в неявной форме содержала указания на собственно языковой смысл такого измерения, как эвристика.

Научному сообществу были представлены соответствующие публикации по результатам нашей опытной проверки состоятельности идеи о четырехмерном языковом пространстве. Они увидели свет и, естественно, будут продолжены и развиты. Но попытки привлечь к этой идее и Хлебникову как поэту-ученому и ее действительному автору внимание ТВ (в частности, А.Гордона) и иных СМИ, не удаются то ли в условиях "разлива второго застоя" (намек на "Наш марш"), то ли из-за "всероссийской жрачки всероссийских элит" (Ф.Искандер), то ли по второй, несчастной, природе любого привычно доминирующего "элитария".

Как бы там ни было, это издание дополняет одна статья конца 2003 г. Ее текст предлагался как возможная "рыба" газете "Известия", кстати, особенно сильно виноватой перед Хлебниковым. Но не в этой вине суть – "будущее уходит", да и просто устаешь "ждать ответа".

Статья "Велимир Хлебников и четвертое измерение языка" помещена в новый раздел книги, названный "Сегодня", и снабжена кратким примечанием.

Об авторе