Энгельс Ф. К жилищному вопросу.
Пер. с нем. Изд. стереотип.

Оглавление

Предисловие ко второму изданию

Настоящее сочинение представляет перепечатку трех статей, помещенных мною в 1872 г. в лейпцигском "Volksstaat". Как раз тогда на Германию полились дождем французские миллиарды; были уплачены государственные долги, построены крепости и казармы, пополнены запасы оружия и амуниции. Свободный капитал, как и находившаяся в обращении денежная масса внезапно возросли в огромной степени, и все это как раз в такое время, когда Германия выступила на мировую арену не только как "единое государство", но и как крупная промышленная страна. Миллиарды дали весьма сильный толчок молодой крупной промышленности; они- то прежде всего и вызвали после войны краткий, богатый иллюзиями период процветания, а вслед за тем, в 1873–1874 гг., грандиозный крах, который показал, что Германия – промышленная страна, способная выступать на мировом рынке.

Время, когда старая культурная страна совершает подобный, к тому же еще ускоренный столь благоприятными обстоятельствами переход от мануфактуры и мелкого производства к крупной промышленности, преимуще ственно бывает также и временем "жилищной нужды". С одной стороны, массы рабочих из деревень неожиданно оказываются стянутыми в крупные города, которые развиваются в промышленные центры, с другой стороны, планировка этих старых городов не соответствует больше условиям новой крупной промышленности и усилившемуся движению; расширяют улицы, прокладывают новые, проводят по ним железные дороги. Как раз тогда, когда рабочие потоками устремляются в города, там происходит массовое разрушение рабочих жилищ. Отсюда внезапная жилищная нужда как у рабочих, так и у мелких торговцев и ремесленников, клиентуру которых составляют рабочие. В. городах, которые с самого начала возникли как промышленные центры, эта жилищная нужда почти неизвестна. Таковы: Манчестер, Лидс, Бредфорд, Бармен, Эльберфельд. Напротив, в Лондоне, Париже, Берлине, Вене жилищная нужда в свое время крайне обострилась и большей частью процолжает оставаться хроническим явлением.

Именно эта острая жилищная нужда, симптом совершающейся в Германии промышленной революции, вызвала тогда в прессе широкое обсуждение "жилищного вопроса" и послужила поводом для разного рода социального шарлатанства. Ряд таких статей появился и в "Volksstaat". Анонимный автор, назвавшийся впоследствии доктором медицины Мюльбергером из Вюртемберга, счел этот повод подходящим для того, чтобы на этом вопросе разъяснить немецким рабочим чудесное действие прудоновской социальной панацеи. Когда я выразил редакции свое удивление по поводу печатания этих странных статей, мне предложено было ответить на них, что я и сделал (см. I отдел: "Как Прудон разре шает жилищный вопрос"). Вслед за этой серией статей я вскоре напечатал другую, в которой я, на основании книги д-ра Эмиля Закса, анализировал филантропическо-буржуазные взгляды на этот вопрос (см. II отдел: "Как буржуазия разрешает жилищный вопрос"), После долгого молчания д-р Мюльбергер удостоил меня ответом на мои статьи, вынудив меня вновь выступить с возражением (см. III отдел: "Еще раз о Прудоне и жилищном вопросе"); этим и закончились как полемика, так и мои специальные занятия по этому вопросу. Такова история происхождения этих трех серий статей, вышедших также отдельной брошюрой. Если теперь потребовалось новое издание, то этим я, несомненно, снова обязан благосклонному попечению германского имперского правительства, которое своим запрещением вызвало, как всегда, усиленный спрос и которому я здесь почтительнейше приношу свою благодарность.

Для нового издания я пересмотрел текст, сделал коекакие добавления и примечания и исправил в I отделе маленькую экономическую ошибку, оставшуюся, к сожалению, не замеченной моим противником д-ром Мюльбергером.

При этом пересмотре передо мной ярко предстал гигантский прогресс международного рабочего движения за последние 14 лет. Тогда еще было фактом, что рабочие, "говорящие на романских языках, на протяжении 20 лет не имели никакой духовной пищи, кроме произведений Прудона" да еще дальнейшего упрощения прудонизма, произведенного отцом "анархизма" Бакуниным, в глазах которого Прудон был "нашим общим учителем" (notre maitre а nous tous), Хотя прудонисты были во Франции только маленькой сектой среди рабочих, тем не менее они одни только имели определенно формулированную программу и могли во время Коммуны взять на себя руководство в экономической области. В Бельгии прудонизм безраздельно господствовал среди валлонских рабочих, а в рабочем движении Испании и Италии все, за очень ничтожными исключениями, если не были анархи- стами, были решительными прудонистами. А теперь? Во Франции рабочие совершенно отвернулись от Прудона; он имеет еще приверженцев только среди радикальных буржуа и мелкой буржуазии, которые в качестве прудонистов называют себя "социалистами", однако социалистические рабочие ведут с ними самую ожесточенную борьбу. В Бельгии фламандцы оттеснили валлонов от руководства движением, сместили прудонизм и очень сильно подняли движение. В Испании, как и в Италии, бурный прилив анархизма 70-х годов отхлынул и унес с собой остатки прудонизма; если в Италии новая партия пока еще находится в процессе проверки и организации своих рядов, то в Испании Новая мадридская федерация, остававшаяся верной Генеральному Совету Интернационала, из небольшого ядра развилась в сильную партию, которая, как это видно из самой республиканской прессы, гораздо успешнее подрывает влияние буржуазных республиканцев на рабочих, чем это когда-либо удавалось ее шумливым предшественникам – анархистам. Место забытых произведений Прудона у романских рабочих заняли "Капитал", "Коммунистический Манифест" и ряд других произведений марксовой школы; главное требование Маркса – захват всех средств производства от имени общества пролетариатом, достигшим политического единовластия, – стало теперь требованием всего революционного рабочего класса также и в романских странах.

Но если прудонизм окончательно отвергнут даже рабочими романских стран, если он теперь, в соответствии со своим истинным назначением, служит лишь выражением буржуазных и мелкобуржуазных вожделе- ний французских, испанских, итальянских и бельгийских буржуазных радикалов, – то зачем же теперь снова им заниматься? Зачем снова бороться с умершим врагом и перепечатывать эти статьи?

Во-первых, эти статьи не ограничиваются одной полемикой с Прудоном и его немецкими представителями. Ввиду разделения труда, существовавшего между мной и Марксом, на мою долю выпало представлять наши взгляды в периодической прессе, – в частности, следовательно, вести борьбу с враждебными взглядами для того, чтобы сберечь Марксу время для разработки его великого основного произведения. В силу этого мне приходилось излагать наши воззрения, противопоставляя их другим взглядам, в большинстве случаев в полемической форме. Так было и в этом случае. Разделы I и III содержат не только критику прудоновского толкования вопроса, но также изложение и нашей собственной точки зрения.

Во-вторых, Прудон сыграл в истории европейского рабочего движении слишком значительную роль, чтобы можно было просто предать его забвению. Опровергнутый теоретически, оттесненный в сторону в практической жизни, он продолжает сохранять исторический интерес. Кто сколько-нибудь обстоятельно изучает современный социализм, тот должен изучить также и те "точки зрения" движения, которые были "преодолены". Произведение Маркса "Нищета философии" появилось несколькими годами раньше, чем Прудоном были предложены его практические проекты общественной реформы; Маркс мог тогда обнаружить только зародыш прудоновского менового банка и раскритиковать его. В этом отношении произведение Маркса дополняется настоящей брошюрой, к сожалению, совершенно недостаточно. Маркс сделал бы все это гораздо лучше и убедительнее.

Наконец, буржуазный и мелкобуржуазный социализм имеет до настоящего времени многочисленных представителей в Германии. С одной стороны, в лице катедерсоциалистов и всякого рода филантропов, у которых все еще играет большую роль желание превратить рабочих в собственников их жилищ; против них моя работа является, следовательно, все еще своевременной. С другой стороны, в самой социал-демократической партии, включая сюда и фракцию рейхстага, находит себе место определенного сорта мелкобуржуазный социализм. Он находит там выражение в такой форме, что основные воззрения современного социализма и требование превращения всех средств производства в общественную собственность признаются правильными, но осуществление этого признается возможным лишь в отдаленном, практически неопределенном будущем. Этим самым задача для настоящего времени определяется лишь как простое социальное штопанье и, в зависимости от обстоятельств, можно даже сочувствовать реакционнейшим стремлениям, направленным на так называемый "подъем трудовых классов". Существование подобного направления совершенно неизбежно в Германии, мелкобуржуазной стране по преимуществу, особенно в такое время, когда промьмпленное развитие насильственно и в огромных размерах вырывает с корнем эту искони укоренившуюся мелкую буржуазию. Это, впрочем, совершенно не опасно для движения при удивительном здравом смысле наших рабочих, который они так блестяще проявляли как раз за последние восемь лет борьбы против закона о социалистах, против полиции и судей. Необходимо, однако, вполне ясно отдать себе отчет в том, что такое направление существует. И если это направление впоследствии примет более устойчивую форму и более определенные контуры, что неизбежна и даже желательно, то оно принуждено будет для формулировки своей программы вернуться к своим предшественникам, и при этом вряд ли обойдется без Прудона.

Основой как буржуазного, так и мелкобуржуазного решения "жилищного вопроса" является собственность рабочего на его жилище. Но пункт этот, благодаря промышленному развитию Германии в течение последних 20 лет, получил совершенно своеобразное освещение. Ни в какой другой стране нет такого большого количества наемных рабочих, собственников не только своего жилища, но и огорода или земельного участка; наряду с этим имеется еще много других рабочих, которые располагают, на условиях фактически довольно прочного владения, домом, огородом или земельным участком в качестве арендаторов.Деревенская домашняя промышленность, соединенная с огородничеством или мелким сельским хозяйством, составляет широкое основание для молодой крупной промышленности Германии; на западе рабочие – преимущественно собственники, на востоке – преимущественно арендаторы своих жилищ. Эта связь домошней индустрии с огородничеством и полеводством, а вместе с тем и с обеспеченным жилищем повсюду встречается не только там, где ручное ткачество еще борется с механическим ткацким станком: на Нижнем Рейне и в Вестфалии, в саксонских Рудных горах и в Силезии; мы встречаем эту связь повсюду, где какая-либо отрасль домашней промышленности укоренилась как сельский промысел, например в Тюрингенском лесу и в Рёне. При обсуждении вопроса о табачной монополии выяснилось, чтс даже изготовление сигар уже приняло характер сельской домашней промышленности. И когда среди мелких крестьян появляется нужда, как это было, например, несколько лет тому назад в Эйфеле, буржуазная пресса тотчас поднимает шум о насаждении подходящей домашней промышленности как единственного средства помощи, цействительно, растущая среди немецких мелких крестьян нужда, как и общее положение немецкой промышленности, неизменно ведет к дальнейшему распространению сельской домашней промышленности. Это особенность Германии. Нечто подобное мы встречаем во Франции лишь как исключение, например в районах шелководства; в Англии, где нет мелких крестьян, сельская домашняя промышленность держится на труде жен и детей батраков; только в Ирландии мы встречаем, как в Германии, настоящие крестьянские семьи, занятые в домашней промышленности по производству готового платья. Мы не го ворим здесь, понятно, о России и других странах, не представленных на мировом промышленном рынке.

Итак, на обширной территории Германии промышленность находится в настоящее время в таком состоянии, которое на первый взгляд соответствует состоянию, господствовавшему повсюду до введения машин. Но это только на первый взгляд. Сельская домашняя промыш. ленность прежних времен, связанная с огородничеством и полеводством, представляла, по крайней мере в про. мышленно развивающихся странах, основу сносного, местами даже вполне обеспеченного материального положе. ния рабочего класса, но вместе с тем и основу его умственного и политического ничтожества. Продукт ручного труда и издержки его производства определяли рыночную цену; и при тогдашней производительности труда, ничтожной в сравнении с современной, рынки сбыта обычно росли быстрее предложения. Так было в середине прошлого столетия в Англии и отчасти во Франции, особенно в текстильной промышленности. В Германии же, которая тогда только с трудом оправлялась при самых неблагоприятных условиях от опустошений, произведенных Тридцатилетней войной, дело обстояло, конечно, совершенно иначе; единственная домашняя промышленность, работавшая здесь на мировой рынок – льняное ткачество, – была настолько обременена налогами и феодальными повинностями, что она не поднимала жизни крестьянина-ткача над весьма низким уровнем жизни прочего крестьянства. Тем не менее, у рабочего домашней промышленности было то. гда до известной степени обеспеченное существование.

С введением машинного производства все это изменилось. Цена стала определяться теперь продуктом машинного производства, и оплата рабочего домашней промышленности упала вместе с этой ценой. Но рабочий принужден был либо брать эту цену, либо искать другой работы, а этого он не мог сделать, не становясь пролетарием, то есть не покинув своего домика, огорода и клочка земли- – собственного или арендуемого. На это он шел только в очень редких случаях. Таким образом, огородничество и полеводство старых деревенских ручных ткачей стали причиной, повсюду так сильно затянувшей борьбу ручного ткацкого станка с механическим, борьбу, которая еще до сих пор не закончилась в Германии. В этой борьбе впервые обнаружилось, особенно в Англии, что то самое обстоятельство, которое прежде служило основой сравнительного благосостояния ткача – свои собственные средства производства, – стало теперь для него помехой и несчастьем. В промышленности механический ткацкий станок побил его ручной станок, в сельском хозяйстве крупное земледелие одержало верх над его мелким земледелием. Но в то время как в обеих областях производства совместный труд многих и применение машин и науки сделались общественным правилом, – домик, огород, клочок земли и ткацкий станок приковывали ткача к устарелому способу единоличного производства и ручного труда. Владение домом и огородом представляло теперь гораздо меньшую ценность, чем неограниченная свобода передвижения (vogelfreie Beweglichkeit). Ни один фабричный рабочий не поменялся бы с деревенским ручным ткачом, умирающим медленной, но неизбежной голодной смертью.

Германия поздно выступила на мировом рынке; наша крупная промышленность, возникшая в 40Нх годах, обязана своим первым подъемом революции 1848 г. и могла полностью развернуться только после революций 1866 и 1870 гг., устранивших с ее пути по крайней мере самые серьезные политические препятствия. Но она застала мировой рынок в большей его части занятым. Продукты массового потребления поставляла Англия, изысканные предметы роскоши – Франция. Германия не могла побить- ни первые – ценой, ни вторые – качеством. Таким образом, ей не оставалось ничего другого, как, следуя прежними проторенными путями германского производства, прежде всего пролезть на мировой рынок с товарами, которые для Англии были слишком незначительны, а для Франции слишком плохи. Излюбленная немецкая практика надувательства – сперва присылать хорошие образцы, а затем скверные товары – скоро, разумеется, была жестоко наказана на мировом рынке и почти вышла из употребления; с другой стороны, конкуренция в условиях перепроизводства толкала понемногу даже солидных англичан на скользкий путь ухудшения качества и таким образом оказала помощь немцам, не имеющим соперников на этом поприще. Так мы приобрели, наконец, крупную промышленность и стали играть роль на мировом рынке. Но наша крупная промышленность работает почти исключительно на внутренний рынок (за исключением железоделательной промышленности, производство которой значительно превышает внутренние потребности страны), и наш массовый вывоз составляется из огромного количества мелких предметов, для которых крупная индустрия доставляет разве только полуфабрикаты, самые же предметы поставляются большей частью сельской домашней промышленностью.

Тут-то и проявляется в полном блеске та "благодать", которую составляют для современного рабочего собственный домик и клочок земли. Нигде, – едва ли даже ирландская домашняя промышленность составляет исключение, – нигде нет такой чрезвычайно низкой заработной платы, как в немецкой домашней промышленности. То, что семья вырабатывает на своем огороде или клочке земли, капиталист, пользуясь конкуренцией, вычитает из цены рабочей силы; рабочие вынуждены соглашаться на любую сдельную плату потому, что иначе они совсем ничего не получат, а жить продуктами только своего сельского хозяйства они не могут, и также потому, с другой стороны, что именно это сельское хозяйство и земельная собственность приковывают их к месту, мешают им искать других занятий. Это обстоятельство и дает Германии возможность конкурировать на мировом рынке при сбыте целого ряда мелких товаров. Вся прибыль выколачивается путем вычета из нормальной заработной платы, а вся прибавочная стоимость может быть подарена покупателю.

Такова тайна изумительной дешевизны большей части немецких экспортных товаров.

Именно это обстоятельство, более чем всякое другое, удерживает и в прочих отраслях промышленности заработную плату и жизненный уровень немецких рабочих ниже уровня рабочих западноевропейских стран. Свинцовая гиря таких цен на труд, традиционно удерживаемых значитеЛьно ниже стоимости рабочей силы, давит также на заработную плату рабочих в городах, и даже в крупных городах, опуская ее ниже стоимости рабочей силы, тем более, что и в городах плохо оплачиваемая домашняи промышленность заняла место старого ремесла, понижая и здесь общий уровень заработной платы.

Для нас здесь выяснилось следующее: то, что на бопее ранней исторической ступени служило основой относительного благосостояния рабочего – связь земледелия с промышленностью, собственный дом, огород, земельный участок, обеспеченное жилье, – становится теперь, при господстве крупной промышленности, не только крайне тяжелыми оковами для рабочего, но и величайшим не- счастьем для всего рабочего класса, основой беспример. ного снижения заработной платы против ее нормального уровня, притом не только в отдельных отраслях промышленности и в отдельных районах, но и во всей стране. Не удивительно, что крупная и мелкая буржуазия, живущая и обогащающаяся за счет этих огромных вычетов из заработной платы, мечтает о сельской промышленности, о рабочих с собственными домиками и видит во введении новых кустарных промыслов единственное целебное средство от всех крестьянских невзгод!

Это одна сторона дела; но оно имеет и обратную сторону. Домашняя промышленность стала широкой основой для немецкого экспорта, а вместе с тем и для всей крупной промышленности. Это и было причиной ее широкого распространения во многих районах Германии, и с каждым днем она распространяется все шире. Разорение мелкого крестьянства, неизбежное с того времени, когда его домашний промышленный труд для собственного потребления был уничтожен дешевизной конфекционной и машинной продукции, а его скотоводство, и, следовательно, наличие необходимого навоза, было уничтожено разрушением общинного строя, общинной марки и принудительного севооборота, – это разорение насильственно гонит опутанных ростовщиками мелких крестьян в современную домашнюю промышленность, Как в Ирландии земельная рента землевладельцев, так в Германии проценты ростовщической ипотеки могут быть уплачены не из земледельческого дохода, а лишь из заработной платы крестьянина, занятого в домашней промышленности. С распространением домашней промышленности крестьянство одной местности за другой втягивается в промышленное движение современной эпохи, Это революцйонизирование земледельческих местностей при посредстве домашней промышленности распространяет промышленную революцию в Германии на гораздо большее пространство, чем это было в Англии и во Франции; сравнительно низкий уровень нашей промышленности вызывает тем большую необходимость в ее широком распространении. Это объясняет, почему в Германии, в противоположность Англии и Франции, революционное рабочее движение нашло такое сильное распространение по широкому пространству страны, вместо того, чтобы ограничиваться исключительно городскими центрами. И это же объясняет спокойный, твердый, неудержимый рост этого движения. В Германии, ясно само собой, победоносное восстание в столице и других больших городах только тогда будет возможно, когда и большинство мелких городов и большая часть деревенских областей созреет для переворота, При более или менее нормальном развитии MbI никогда не будем в состоянии одержать победу силами только рабочих, как парижане в 1848 и 1871 гг., но именно поэтому мы и не можем потерпеть поражений революционной столицы от реакционной провинции, какие понес Париж в обоих случаях. Во Франции движение всегда исходило из столицы, в Германии же – из районов крупной промышленности, мануфактуры и домашней промышленности; столица была завоевана лишь впоследствии. Поэтому, может быть, и в будущем инициатива будет принадлежать французам, но решительная победа может быть одержана только в Германии.

Но эта сельская домашняя промышленность и мануфактура, которые в силу своей распространенности стали важнейшей отраслью производства в Германии и вместе с тем все более и более революционизируит немецкое крестьянство, сами служат только первой ступенью для дальнейшего переворота. Как показал уже Маркс ("Капитал". Т. 1, изд. З-е, стр.484–495), и для них на известной ступени развития пробьет час гибели от машин и фабричного производства. И этот час, кажется, уже близок. Но уничтожение сельской домашней промышленности и мануфактуры машиной и оабричным производством означает в Германии уничтожение средств к существованию миллионов сельских производителей, экспроприацию почти половины немецкого мелкого крестьянства, превращение не только домашней промышленности в фабричную, но и крестьянского хозяйства в крупное капиталистическое земледелие и мелкого землевладения в крупные помещичьи хозяйства, означает промышленную и сельскохозяйственную революцию в интересах капитала и крупного землевладения за счет крестьян. Если Германии суждено проделать и этот переворот еще при старых общественных условиях, то он несомненно послужит поворотным моментом. Если до тех пор ни в какой другой стране рабочий класс не захватит инициативы, то атаку, несомненно, начнет Германия, и крестьянские сыны "славной боевой армии" окажут мужественную поддержку.

Таким образом, буржуазная и мелкобуржуазная утопия – дать каждому рабочему в полную собственность домик и приковать его таким путем на полуфеодальных началах к капиталисту – принимает теперь совершенно другой вид. Ее осуществление означает превращение всех мелких сельских домохозяев в промышленных домашних рабочих, уничтожение старой замкнутости и связанного с этим политического ничтожества мелких крестьян, вовлекаемых теперь в "социальный вихрь"; означает распространение промышленной революции на деревню и превращение самого неподвижного, самого консервативного класса населения в рассадник революции и в довершение всего – экспроприацию занятых в домашней промышленности крестьян машиной, которая насильственно толкает их на путь восстания.

Мы охотно можем предоставить буржуазно-социалистическим филантропам наслаждаться своим идеалом, пока они в своей общественной функции капиталистов продолжают осуществлять его навыворот, на пользу социальной революции.

Лондон, 10 января 1887 г.

Написано Ф.Энгельсом для второго издания его работы "К жилищному вопросу", вышедшего в Цюрихе в 1887 г.

Печатается по тексту книги: К.Маркс Ф.Энгельс. Избранные произведения в двух томах, том I, изд.1952 г., стр.504–513.

Об авторе

Выдающийся немецкий философ, социолог, экономист, ближайший друг и соратник Карла Маркса. Родился в Бармене (современный Вупперталь), в семье текстильного фабриканта. В 1837 г. по настоянию отца был вынужден уйти из гимназии, чтобы посвятить себя коммерческой деятельности. В молодости примыкал к радикально-оппозиционному литературному направлению "Молодая Германия". В 1842 г. в Кельне впервые встретился с Марксом. Принимал активное участие в работе Союза коммунистов, а также в массовых народных выступлениях конца 1840-х гг. В 1864 г. стал одним из руководителей 1-го Интернационала. После смерти Маркса подготовил к изданию 2-й и 3-й тома "Капитала".

Фридрих Энгельс является одним из основоположников материалистического понимания истории. Совместно с Марксом он предпринял диалектико-материалистическую переработку буржуазной политической экономии. Величайшей заслугой Энгельса является завершение, издание и пропаганда "Капитала"- труда всей жизни Маркса. Кроме того, он написал ставшие классическими работы по философии и социологии, в число которых входят "Анти–Дюринг" (1878), "Людвиг Фейербах и конец классической немецкой философии" (1886), а также "Происхождение семьи, частной собственности и государства", впервые вышедшая в 1884 г.