|
Оглавление
Предисловие к немецкому изданию
После появления в апреле этого года в "Neue Zeit" и в "Yorwarts" моих статей против Бернштейна, мне неоднократно предлагали издать их в виде отдельной брошюры. Это считали желательным хотя бы уже потому, что книга Бернштейна проникла в такие круги, где не читают ни "Vorwarts", ни "Neue Zeit", и куда может найти доступ опять-таки только отдельная книга. Кроме того, она могла бы оказаться полезной тем на моих читателей, которые не собрали упомянутых статей. Я охотно последовал этому приглашению, но не хотел ограничиться простой перепечаткой. Так как книга не так стесняла меня размерами, как столбцы "Vor warts", то я имел возможность расширить свое исследование тенденций развития капиталистического общества, что кaзaлocь мне крайне важным. До сих пор критика книги Бернштейна касалась именно этой стороны крайне поверхностно, и это вполне понятно, так как для таких исследований газета не представляет достаточного простора. Однако, то обстоятельство, что критика обратила на эту сторону так мало внимания, было истолковано нашими противниками в том смысле, что нам нечего сказать по этому поводу; а между тем в этом и заключается наиболее существенная в практическом отношении часть книги Бернштейна, – вопросы, ответы на которые являются решающими для суждения о жизнеспособности нашего движения. Таким образом, сведение счетов с Бернштейном на этой почве сделалось главным содержанием моей книги, и поэтому я, не желая чересчур увеличивать ее размеров, сильно сократил, сравнительно с соответствующими статьями "Neue Zeit", вступительные главы о методе. Также кратко составлен и отдел о тактике. Правда, и в том, и в другом случае у меня было сильное искушение разобрать подробней все те отдельные вопросы, которые были затронуты Бернштейном частью в его книге, частью во время спора. Но в интересах общедоступности и небольшого размера книги я должен был ограничиться лишь самым необходимым. Такое самоограничение очень тяжело для автора, да еще во время полемики, но оно неизбежно, если не желаешь загромоздить книгу мелочами и утомить читателя вместо того, чтобы убедить его. Как раз в вопросах тактики я тем более мог быть кратким, что большая часть того, что здесь следовало сказать^ уже была сказана в других местах. Впрочем, я должен признаться, что сократить отдел о тактике меня побудило одно постороннее обстоятельство: желание выпустить книгу в свет еще до ганноверского с'езда партии. Я хотел этого не потому, что рассчитывал повлиять ею на с'езд. Я уверен, что, когда она появится, все делегаты уже будут держаться определенного мнения. Если же кто-нибудь из них так мало интересовался до сих пор предметом спора, что не знает, какое ему занять положение, то он, наверное, последний возьмется за чтение предлагаемых страниц. Нет, если я желал закончить свой труд еще до с'езда, то единственно в надежде, что этот последний положит конец, пререканиям с Бернштейном. Я никогда не возлагал особенно больших упований на полемические споры, так как они редко когда служат средством показать, на чьей стороне истина. Но, в общем, им свойственна обнаруживать существующие противоречия, придавать им более резкие и определенные очертания и таким путем выяснять сущность вопроса. Вот этого-то я и ожидал от критики книги Бернштейна. Она еще больше разочаровала меня, чем самая книга: вся серия статей его о проблемах социализма дала нам повод ждать большего. В настоящее время нам нечего скрывать от себя, что вся эта полемика, возбужденная книгой Бернштейна, оказалась весьма бесплодной. Чем дальше она подвигалась, тем сильнее Бернштейн чувствовал себя непонятым – намеренно непонятым – и тем менее мы знаем, чего он, собственно, хочет и с какой целью он своим выступлением обратил на себя всеобщее внимание, раз все должно остаться по-старому. Я должен откровенно признаться, что, в виду такого заключения, мне было крайне трудно довести настоящий труд до конца. Быть может, я бы даже отказался от него, если бы не торжество либералов по поводу того, что марксисты не могли ничего противопоставить той критике, которой Бернштейн подверг их программу, в особенности – его статистическим данном. Действительно, мой труд направлен не столько против самого Бернштейна, сколько против тех социал-либералов и их приспешников, которые воспользовались его книгой, как прекрасным собранием материалов для нападок на нашу партию; моей главной целью было отравить им это удовольствие. Если бы же настоящее произведение появилось после с'езда, то могла бы снова разгореться полемика, дальнейшее продолжение которой на положенных Бернштейном основах было бы крайне бесплодным, и всем участникам которой желательно закончить ее в Ганновере. Я лично могу, по крайней мере, сказать, что считаю эту книгу своим последним словом по данному вопросу. Настоящее время ставит нам столько серьезных вопросов для изучения, литературное наследие Маркса скрывает в себе столько необнаруженных еще сокровищ, что я наверное не возьмусь больше за перо по поводу бернштейновских проблем социализма, если не буду к этому вынужден. Мне тем легче будет молчать в этом споре, чем трудней и неприятней было участвовать в нем. Полемизировать со старым другом всегда чрезвычайно тягостно и даже мучительно. Разумеется, как только происходит конфликт между дружбой и научными и политическими убеждениями, она должна замолкнуть. Судя по отчету, помещенному в "Sachsische Arbelter zeitung") Либкнехт в прочитанном им в Дрездене реферате упрекал меня в том, что я, вследствие своей дружбы с Бернштейном, сделал ему слишком много уступок. Бернштейн будто бы в научном и политическом отношении – совершенно незначительная личность, и я помещал его статьи в "Neue Zeit" исключительно по дружбе. Я ничего не возразил на этот упрек, во-первых, потому, что он больше унижал меня, чем Бернштейна, а я неохотно занимаюсь самозащитой, а во-вторых потому, что считал невозможным, чтобы Либкнехт сказал нечто подобное, так как всякий, знакомый с "Neue Zeit", хотя бы даже поверхностно, не может не знать, какую роль играл в этом журнале Бернштейн. Но так как некоторые хитроумные головы заключили из моего молчания, что я признаю упрек, брошенный Бернштейну и мне, справедливым, то может быть, не мешает возразить им здесь. Когда профессор Диль (Diehl) говорит в "Conrad'sche Jahrbucher", что в лице Бернштейна "так называемый научный социализм потерял одного из своих самых талантливых, ясно мыслящих и ученых сторонников", то я всецело присоединяюсь к этой оценке значения Бернштейна для нашего дела. Мы не станем заниматься в этом предисловии вопросом о том, является ли книга Бернштейна, которую мы здесь разбираем, шагом назад в теоретическом отношении, и почему именно. Мне теперешняя точка зрения Бернштейна – или, верней, отсутствие определенной точки зрения – кажется опасной, и я считаю своим долгом бороться с ней самым решительным образом. Но наша теоретическая вражда не должна заставить нас забыть о том, чем был для нас Бернштейн. Я лично обязан ему не только теми поощрениями и указаниями, которые он давал нам всем на страницах "Neue Zeit" и других наших органов, но и той сильной духовной поддержкой, которая вытекает из тесного многолетнего сотрудничества, основанного на взаимном понимании. И если я мог на прилагаемых страницах привести достаточно веские аргументы против теперешних воззрений Бернштейна, то за это я должен быть благодарен не только Марксу и Энгельсу, но также и Эдуарду Бернштейну. К.Каутский.
Берлин-Фриденау, сентябрь 1899 г. Введение
В немецкой марксистской литературе книга Бернштейна является первым сенсационным произведением. Правда, в смысле литературного успеха, первое место занимает "Женщина" Бебеля, но сенсации она, собственно, не произвела; ведь нет ничего удивительного в том, что марксист написал марксистскую книгу. Совершенно иначе обстоит дело, когда видный марксист, один из "наиболее ярких ортодоксов", пишет книгу, в которой торжественно сжигает все, чему до сих пор поклонялся, и поклоняется всему, что сжигал. Превращение из буржуазного демократа в марксиста-весьма обыденный случай, и буржуазной прессе нет нужды разглашать об этом повсюду; другое дело, когда, наконец, хоть раз происходит, повидимому, обратное превращение. Здесь еще не место решать вопрос о том, представляет ли действительно эволюция Бернштейна такой случай, означает ли его книга отпадение от коллективистических теорий нашей партии. Но, очевидно, что буржуазная пресса истолковала ее именно в таком смысле, и поэтому радости ее нет предела. Наконец-то, после стольких поражений, хоть одна победа! Наконец-то, признак того, что хоть один из теоретиков гордого, непобедимого марксизма начинает охладевать к своей партии и, вместо твердой уверенности в победе, обнаруживать колебания и сомнения. Такую радостную новость необходимо было возвестить как можно громче. Уже одно это поведение противников должно было привлечь внимание всех членов партии к книге Бернштейна, тем более, что и внутри самой партии она не встретила единогласного осуждения. Правда, защитники Бернштейна во многом противоречили друг другу. В то время, как одни заявляли, что он только подтверждает то, что и до сих пор признавалось партией, другие восхваляли его как реформатора нашей практической политики, которая, – говорили они, – важней сухой теории; третьи, наконец, отвергали его практическую политику, находя, что новое в ней не ценно, а ценное не ново, но признавали его заслуги, как самостоятельного мыслителя, оживившего отодвинутое на задний план теоретическое мышление. Преобладающее же большинство партии, разделяя это последнее мнение о практической политике Бернштейна, видело в его теориях лишь отражение устаревших идей катедер-социалистов. Это различие в понимании об'ясняется отчасти тем обстоятельством, что, как мы увидим позже, Бернштейн излагал свою точку зрения не вполне ясно и последовательно, отчасти же, и даже главным образом, тем, что в самой нашей партии по весьма существенным вопросам имеются почти противоположные течения. Само по себе это еще не несчастье. В нашей партии всегда существовали разногласия, – разногласия личного, местного, профессионального и теоретического характера. Молодой и горячий думает иначе, чем старый и рассудительный; баварец иначе, чем саксонец, а тот иначе, чем гамбуржец; горнорабочий – иначе, чем работница в конфексионной мастерской; поглощенный профессиональным или кооперативным движением иначе, чем всецело отдавшийся парламентской деятельности и выборной агитации; воспринявший марксизм непосредственно, как последователь Маркса и Энгельса, – иначе, чем тот, кто до того находился под влиянием Родбертуса, и так далее. Такие различия не только неизбежны, но даже необходимы для того, чтобы не замерла внутренняя духовная жизнь партии. Но эта последняя-армия борцов, а не клуб для обмена мыслей; обнаруживающиеся в ней противоречия не должны итти настолько далеко, чтобы исчезла самая возможность плодотворной совместной работы, даже не настолько далеко, чтобы порождать трения, устранение которых поглощает много времени и сил и уменьшает боевую готовность. Расширение партии никогда не должно совершаться на счет ее сплоченности и единства. Нет ничего хуже несогласованности тактики. Сущность тактики и состоит именно в единстве действия, в согласованности различных сил для общего планомерного действия. На единстве действия покоится превосходство регулярного войска над толпой, если даже последняя гораздо многочисленнее и одинаково хорошо вооружена. В единстве действия заключается превосходство сплоченной партии над индиферентной массой. Не следует смешивать тактику со способом агитации. Этот последний должен приспособляться к индивидуальным и местным условиям, и в этой области каждому должно быть предоставлено действовать теми средствами, которые находятся в его распоряжении: один воздействует сильней всего своим энтузиазмом, другой-остроумием, третий-обилием фактов, и т.д. Агитация должна приспособляться также и к публике: надо говорить так, чтобы быть понятым, и исходить из того? что уже известно слушателям. Это само собой разумеется. Здесь надо индивидуализировать, но наша тактика, наше политическое поведение должно быть единообразно. Во время действий, распространяющихся на всю страну, напр., при выборах в рейхстаг, мы не должны иметь одну тактику для юга, другую-для севера, особую для города и особую для деревни. На единообразии тактики основано единство партии, и если первое отсутствует, то вскоре исчезает и второе. Единообразие тактики есть единообразие поведения и совершенно не исключает разногласий во мнениях и теоретических воззрениях. Полное единообразие во мнениях может быть достигнуто разве только в какой-нибудь религиозной секте и совершенно несовместимо с самостоятельным мышлением. Но это нисколько не значит, что теоретические воззрения отдельных членов партии-вещь совершенно безразличная, так сказать, частное дело. Как всякая общественная деятельность, деятельность партийная требует от личности пожертвования частью своей индивидуальности. Пусть анархисты и теоретики индивидуализма презирают вследствие этой жертвы людей партийных; они не могут отрицать того факта, что без совместной общественной деятельности ничто великое не было бы осуществлено на деле. Ясно, однако, что отказ от своей индивидуальности, который требуется от отдельных членов партии, не должен заходить чересчур далеко, не то партия превратилась бы в толпу безвольных рабов или бессмысленное стадо овец. Из этого следует, что чем больше теоретические разногласия внутри партии, тем больше отдельные личности должны жертвовать своей самостоятельностью в интересах единства действий, тем слабее воодушевление деятельностью партии, тем сильней опасность, угрожающая ее единству. Но, с другой стороны, надо остерегаться слишком узко обозначить пределы возможности оставаться деятельным членом партии при теоретическом несогласии с большинством ее, пределы совместности партийного единства с самостоятельностью членов партии. Определение этих пределов является одной из важнейших задач партии; для решения ее она формулирует и обосновывает свои цели в своей программе. В ней излагаются не только наши ближайшие требования, но и те принципы, признанием которых обусловливается однородность и единство партии и ее боевая готовность. Общая часть программы-не простое украшение партийного здания, не невинное удовольствие, которое "практики" предоставляют "теоретикам", но которое само по себе бесцельно; на ней лежит глубоко-практическая задача служить пограничной чертой, отделяющей нас не только от наших непосредственных противников, но и от тех мягкотелых и неопределившихся диллетантов, которые не прочь изредка итти с нами, но которые нисколько не намерены сражаться в наших рядах всегда и всюду и до самого конца. Но именно вследствие того, что на программе лежит такая важная задача, ее нельзя объявить неприкосновенной, не подлежащей критике. Нет ничего хуже программы, противоречащей действительности. Тогда она или теряет для партии всякое практическое значение, – но тогда и эта последняя теряет свою сплоченность, стушевывается граница между нею и соседними элементами, в нее проникают посторонние; место твердых принципов занимают колеблющиеся под влиянием минуты мнения искусных демагогов; место сознательного, целесообразного, неуклонного движения вперед-зигзагообразный курс; место сплоченности-растерянность, место уверенности в себе и энтузиазма – скептицизм и мнительность; или же программа сохраняет свое значение внутри партии, но, находясь в противоречии с действительностью, она вне партии теряет всю свою силу, все свое обаяние, низводит партию до уровня секты, увлекает ее на путь бесцельной декламации и рискованных авантюр. Итак, не только позволено, но даже должно производить от времени до времени критический пересмотр программы. Но ввиду ее значения для всей жизни партии, необходимо, чтобы этот пересмотр производился с наивеличайшей добросовестностью. Не должно ставить знак вопроса над своей партийной программой после первого попавшегося критического замечания, без серьезных оснований возбуждать сомнения в крепости партийного здания и колебать старую точку зрения, пока не найдена и не установлена новая. "Чтобы совершать великие дела, надо быть преисполненным энтузиазма", – сказал Сен-Симон. Но лишь великие цели возбуждают энтузиазм. Если цель нашего движения нас больше не удовлетворяет, то нужно направить наше воодушевление на другую, более обоснованную, но столь же высокую цель, а не убивать его бесплодным сомнением. Вот те принципы, которыми мы должны руководиться при пересмотре нашей программы. Подобной критики нашей программы мы были вправе ожидать от Бернштейна, – критики, которая, устраняя нашу настоящую цель, ставит на ее место другую, лучшую; которая, отвергая настоящее обоснование цели и средства ее достижения, дает нам лучшее обоснование и указывает более верный путь. От такой критики и вызываемой ею полемики наше дело, ввиду обнаружившихся в рядах наших разногласий, могло бы только выиграть. Наши противники остались бы, конечно, равнодушны к такой критике; она бы тем более раздражала их, чем действительней бы оказалась, так как она не подрывала бы основ партии, а укрепляла бы их. Дальше видно будет, каким образом и насколько предпринятая Бернштейном критика нашей программы выполнила эту задачу. Во всяком случае, Бернштейн нисколько не способствовал решению ее тем, что подверг разрушительной критике не только программу, но и метод, результатом которого она является. Даже люди, обладающие гением и энциклопедическими познаниями Маркса и Энгельса, не решились бы произвести в несколько недель, на нескольких страницах критический разбор философских основ нашей программы и самой программы, а затем изложить вытекающие отсюда практические последствия. "Анти-Дюринг" Энгельса берет на себя в сущности лишь первую часть задачи, а "Ответ Прудону" Маркса касается лишь важнейших положений политической экономии. Если бы книга Бернштейна взяла на себя поменьше, она бы только выиграла. Критика программы была бы ценна лишь постольку, поскольку Бернштейн признал бы правильность метода, положенного в его основу. Если он неверен, то программа лишается своей основы, и тогда необходимо прежде всего установить новый метод, которым следует руководствоваться, а затем уже приступить к выработке новой программы. Антонио Лабриола справедливо заметил, что даже с чисто формальной точки зрения книга Бернштейна страдает крупным недостатком, – слишком большой энциклопедичностью; для основательной критики его необходимо написать об'емистый том. Я же скажу, что для исчерпывающей критики Бернштейна необходимо было бы написать целую библиотеку, так как он занимается, главным образом, постановкой вопросов, разрешение которых предоставляет другим. Но притом книга Бернштейна написана, так сказать, по случаю и является сенсационным произведением, которое в минуту своего появления подымает кругом себя много пыли, но влияние которого непродолжительно. Критик не может потратить годы на то, чтобы написать в ответ целую энциклопедию, его ответ должен появиться, как можно скорей, или же он не достигнет своей цели. Ко всему этому присоединяется еще одно затруднение. Вследствие обилия поставленных на ограниченном пространстве вопросов, книга Бернштейна отличается не только отсутствием положительных результатов, но и неясностью изложения. Мысли теснят друг друга, и ни одна из них не развита вполне. Притом Бернштейн, как он сам признается в своем предисловии, не всегда пользовался возможностью выбрать именно ту форму и те аргументы, которые ясней всего выражали его мысль; он налагал на себя ограничения из уважения к своим покойным друзьям и учителям. Мы увидим дальше, много ли он воздал тем самым их памяти. Но, во всяком случае, это сильно затруднило об'яснения с ним. Вследствие всего этого, критику книги Бернштейна почти невозможно достигнуть каких-либо ценных, положительных результатов. Перед ним стоит громадная, прямо подавляющая задача; обилие вопросов в критикуемой книге и отсутствие содержания почти совершенно исключает возможность углубить и решить путем критики отдельные вопросы, а так как важнейшие мысли не продуманы до конца и не выражены достаточно ясно, то читателю чересчур часто предоставляется выводить самому заключения и угадывать точку зрения автора. Вот почему главное возражение, которое Бернштейн делает своим критикам, заключается в том, что они его не поняли и неверно изложили его воззрения. Но тут любопытно то, что кто ни выступал против Бернштейна, все толковали его книгу одинаково; наоборот, его защитники истолковывали ее самым различным образом. Одни видят в ней полнейший разрыв со всеми принципами и всей деятельностью социал-демократии, другие – подтверждение истинного характера нашего движения и устранение нескольких устарелых внешних признаков. Все это делает обстоятельную критику книги Бернштейна трудом, далеко не легким, приятным и обещающим успех. Но задача поставлена, и ее нужно решить. Мы постараемся, чтобы это решение было как можно богаче положительным содержанием. Об авторе
 Каутский Карл Немецкий социал-демократ, центрист, один из лидеров 2-го Интернационала. В 1874 г. примкнул к социалистическому движению. С конца 1870-х гг., а особенно после знакомства в 1881 г. с К. Марксом и Ф. Энгельсом, начал переходить на позиции марксизма. В 1883–1917 гг. — редактор теоретического журнала германских социал-демократов «Die Neue Zeit» («Новое время»). В 1880–1900-е гг. написал ряд работ, пропагандировавших марксистские идеи. Перед Первой мировой войной отошел от революционного рабочего движения, проводя линию на примирение с ревизионистами. Октябрьскую революцию встретил враждебно. В 1917 г. участвовал в создании Независимой социал-демократической партии Германии.
Большинство трудов К. Каутского было переведено на русский язык. Широкую известность получили его работы: «Этика и материалистическое понимание истории» (М.: URSS), «К критике теории и практики марксизма („Антибернштейн“)» (М.: URSS), «Экономическое учение Карла Маркса» (М.: URSS) и др. |
|||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||