Ражо Г. Ученые и философия.
(СУЩЕСТВУЕТ ЛИ ЕЩЕ ФИЛОСОФИЯ: Спенсер. Пуанкаре. Психофизиология. Бергсон). Пер. с фр. Изд. стереотип.

Оглавление

Введение. Существует ли еще философия?

Само собой понятно, что подъ философiею я здесь разумею метафизику.

Въ различные перiоды спекуляцiи метафизика была только усилiемъ мысли обобщать частное наблюденiе, распространяя его за пределы области, внушившей это наблюденiе, применять его къ фактамъ, съ которыми оно находилось въ меньшей связи, чемъ съ теми, надъ которыми наблюденiе непосредственно совершалось. Изменяется въ философскихъ системахъ только выборъ этого первоначальнаго знанiя: первые греческiе физики держались чувственныхъ впечатленiй, сократовцы поднимались до логическихъ понятiй, а современники держатся за научные законы. Можно определить философiю, какъ "универсальную науку", ибо она раньше всего всеобобщенiе науки.

Ясно, такимъ образомъ, что философiя, столь долго бывшая "рабыней теологiи", никогда не могла довольствоваться своими собственными средствами. Она лишена самостоятельнаго родника творчества, она памятникъ, который можетъ быть воздвигнутъ только на готовомъ основанiи. Въ действительности она всегда была рабомъ науки, независимо отъ формы этой науки. Во всей исторiи человеческой мысли мы не найдемъ ни одного великаго научнаго открытiя, ни одного новаго закона, которые бы тотчасъ не обращали на себя вниманiя философовъ, полагавшихъ, что въ этомъ новомъ прiобретенiи науки они, наконецъ, найдутъ средство обобщенiя мiра согласно ихъ методу и привычкамъ ихъ разума.

Стоитъ ли отметить, что математика больше всего способствовала этимъ обобщенiямъ? Она, начиная съ древности, съ пифагореизма, платонизма, обнаруживаетъ этотъ научный характеръ всякой философiи, которая есть не что иное, какъ обобщенное точное званiе. Въ позднейшiе перiоды математика не только вдохновляла философiю XVII и XVIII столетiй, но ея успехи определяли направленiе философiи, напримеръ, аналитическая геометрiя у Декарта, интегральное исчисленiе у Лейбница. Вспомнимъ къ тому же, что кантiанство вначале тоже было формулировано по поводу математическихъ сужденiй.

Легко понять основанiе этого древняго главенства математики – не было другой науки.

Положенiе однако теперь сильно переменилось: науки безчисленны, и оне все увеличиваются. Какъ же выбирать? Философы въ 6ольшомъ затрудненiи. Они повсюду ищутъ, хватаются за ту или другую науку, за тотъ или другой законъ. Но едва только ихъ системы успеваютъ построиться на той или другой науке, на томъ или другомъ законе, какъ эта наука подвергается эволюцiи и законъ этотъ оказывается только приближеннымъ. Каждый тянетъ въ свою сторону модное знанiе. Приходится основательно опасаться за возможность въ настоятцее время философiи, если принять во вниманiе такое многоразличiе современныхъ наукъ.

Попытаемся это выяснять.

Въ действительности новымъ фактомъ въ настоящее время является скорее не существованiе науки, а одной или несколькихъ наукъ о природе, ибо ведь эвклидовская яаука ужъ была совершеннымъ типомъ науки, фактъ этотъ столь выдающiйся, что онъ вначале казался единственнымъ. Такъ какъ всякое обобщенiе въ старомъ духе стало невозможнымъ, философiи только осталось изследовать этотъ фактъ самъ по себе и искать его основанiя.

Пытались сначала построить философiю науки вообще, разсматриваемой какъ реальное данное, игнорируя детали частныхъ наукъ и природу научныхъ истинъ. За наукой сохранили преимущественную философскую ценность, на нее смотрели съ удивленiемъ и даже восхищенiемъ и такъ говорили: какая эта необыкновенная вещь наука, это познаванiе человекомъ природы! Надо твердо въ нее верить. Но истинное можетъ не быть правдоподобнымъ, что невероятно. Какъ же это возможно?". Доходили до вопроса о томъ, не можетъ ли наука объяснять разумъ, какъ пищеваренiе – желудокъ. Философiя науки стала такимъ образомъ философiею разума.

Известна эта философiя, происшедшая изъ анализа науки. Ее всегда преследовало кантiанство, эта критическая философiя.

Въ противоположность предшествовавшимъ и некоторымъ последовавшимъ за нимъ метафизикамъ Кантъ не пытался делать изъ научныхъ истинъ спекулятивное употребленiе какъ это делалъ Декартъ изъ законовъ природьь Онъ хорошо понималъ законъ тяготенiя, но онъ, такъ сказать, придавалъ ему только символическое значенiе, формальную ценность. Его поразило не открытiе Ньютона, а то, что Ньютонъ могъ его делать и что формула, найденная генiемъ человека, оказалась действительнымъ закономъ природы. Онъ въ этомъ увиделъ головокружительный мостъ между субъектомъ и объектомъ, и его философiя стремилась объяснять архитектуру этого моста. Каковы условiя науки, разсматриваемой какъ данная? Таковъ вопросъ, поставленный Кантомъ. Чтобъ построить ослепившую его науку на более верномъ и более надежномъ фундаменте, онъ захотелъ приписать ей логическiя условiя и целикомъ превратилъ ее въ работу разума. Постояннымъ въ природе онъ объявилъ законы мысли.

Къ несчастью философы не обладаютъ даромъ наблюдать факты. Даже тогда, когда они делаютъ усилiе, чтобы отыскать какой-нибудь фактъ въ качестве опоры, они плохо его интерпретируютъ. Кантъ тоже далъ слишкомъ скороспешную оценку науке и вывелъ ложное заключенiе по поводу ея действительнаго характера. Онъ зналъ только физику или скорее небесную механику, заменявшую математику. Онъ поэтому приписывалъ ей достоверность, строгость и точность, которыя ей не всегда присущи и которыя она только постепенно прiобретаетъ по мере ея углубленiя въ изследованiе сложныхъ явленiй. Его восхищенiе сменилось преклоненiемъ. Последнее довело его до философiи науки, главнымъ недостаткомъ которой было то, что она не соответствовала самой сущности науки. Развитiе физики, появленiе бiологiи, даже науки о человеке быстро превратили кантiанство въ анахронизмъ. Оно уже не могло сохранить свою прекрасную форму, и болыпая часть XIX столетiя была потрачена на его исправленiе и приспособленiе къ ходу науки. Мы не уверены въ томъ, что теперь ужъ законченъ рядъ спекуляцiй, которыми пытались подогнать тусклую оправу категорiй къ реальности позитивнаго опыта.

Но можно было действовать проще. Вовсе не необходимо, чтобы фактъ логически объяснялся. Достаточно его констатировать. Въ самомъ деле, достаточно брать науку такъ, какъ она есть, какъ она намъ дана, вносить въ нее возможный порядокъ и составлять при ея посредстве балансы нашихъ знанiй. Но действовать такимъ образомъ значитъ повернуться спиной ко всякой философiи и, главнымъ образомъ, отрицать философiю въ науке. Больше, тамъ, где появлялясь наука, исчезала философiя. Более глубокiй анализъ науки показалъ, что возможна только она одна, что философiя была только временнымъ занятiемъ въ ожиданiи лучшаго. Такимъ образомъ доходили до позитивизма.

Огюстъ Контъ отправился отъ того же факта, какъ и Кантъ, и другимъ путемъ пришелъ къ тому же заключенiю, что наука едина и самодержавна. Вотъ почему духъ спекуляцiи не переставалъ блуждать въ Германiи, Англiи и Францiи и теряться въ излучинахъ этихъ двухъ потоковъ, вышедшихъ изъ науки и въ нее вновь вошедшихъ. Спекулятивная мысль лихорадочно колебалась между этими двумя крайними членами логическаго объясненiя и историческаго утвержденiя, пыталась ихъ согласовать или подниматься надъ ними. Она однако всегда старалась ихъ избегать и найти положительный ответъ на вопросъ, на который они давали отрицательный ответъ, т.е. на вопросъ о возможности философiи при современной науке.

Отказались тогда отъ точки зренiя на науку въ общемъ, стали разсматривать ея результаты, ея законы и ея частныя ваключенiя. Отказались такимъ образомъ отъ кантовскаго формализма, чтобъ стать на реалистическую точку вренiя и изследовать одно только содержанiе науки.

Первое преимущество этого метода сказалось въ томъ, что онъ привелъ къ свободе мысли, которой пользовались древнiе мыслители, но которая оказалась способной вернее применяться къ более широкой области. Знанiе частныхъ научныхъ дисциплинъ делало изъ философа великаго мыслителя, управляющаго всей областью науки. Его вадача свелась къ выбору научнаго закона, способнаго ко всеобщему примененiю, способнаго вследствiе этого стать универсальнымъ принципомъ объясненiя и создать действительно систему мiра. Раньше пользовались только математикой, а теперь разве въ нашемъ распоряженiи не имеется физика, бiологiя и соцiальныя науки? Тысяча ключей оказались способными питать умозренiе. Самой яркой иллюстрацiей подобной позицiи можетъ служить философiя Спенсера, которая черезъ всеобобщенiе научныхъ данныхъ сыграла для философiи природы почти такую же роль, какъ работа Канта для философiи разума.

Но частный законъ эволюцiи Спенсера оказался столь же недостаточнымъ и неправильнымъ, какъ и кантовская наука въ общемъ. Последующiй прогрессъ показалъ, что законъ этотъ если и не ложенъ, то по крайней мере очень расплывчатъ и слишкомъ отвлеченъ. Можно также утверждать, какъ мы это увидимъ, что у Спенсера не доставало критической мысли въ отношенiи пониманiя и пользованiя одобреннымъ имъ закономъ. Пришлось такимъ образомъ искать нечто более точное и более полезное, и опять обратились къ математике.

Последняя въ свою очередь также прогрессировала. Ея новыя прiобретенiя могли служить матерiаломъ для более смелой и более позитивной спекуляцiи, чемъ въ прошломъ. Такъ же решительно, какъ въ древности, где знали ее только одну, пытались установить ее, какъ единственную науку. Подобно Канту пытались построить на ней особаго рода критицизмъ и формальный релативизмъ. Это предпрiятiе такъ удачно выполнилъ Пуанкаре. Однако этотъ мiръ геометра оказался мертвымъ, абстрактнымъ, вотъ почему допытались воспользоваться наукой, изъ которой еще никогда не делали примененiя, ибо она только-что появилась. Я имею въ виду экспериментальную психологiю. Казалось, никакая другая наука не могла быть полезной для философiи, ибо всякая наука, подобно математике, являлась абстракцiею, видимостью, знанiемъ извне. Не дастъ ли тогда наука о сознанiи верной картины действительности? Наука о сознанiи стала единственной основой философiи и на долю испытателя, подобно Бергсону, выпала задача впервые построить метафизику психологiи.

Но можетъ быть Бергсона вводитъ въ обманъ психологiя, по крайней мере современная психологiя, какъ Канта природа науки, Спенсера эволюцiя, новыхъ математиковъ ценность математики? Каковы въ точности границы и полномочiя этой новой науки психо-физiологiи? Какъ смутно и трудно познанiе, интуицiя действительнаго "я", на которомъ покоится все зданiе метафизики сознанiя! Можно ли въ настоящее время утверждать, что мы имеемъ положительное понятiе о сознанiи. Мы всегда находимся передъ воззренiями разума, которыя мы принимаемъ за факты. Вотъ почему завтра эти факты будутъ другими, чемъ они были вчера, т.е. движущимся пескомъ, раздавленнымъ подъ тяжестью какой-нибудь новой системы.

Я поэтому счелъ полезнымъ съ исторической и критической точки зренiя изследовать каждый изъ этаповъ, нами отмеченныхъ, указать на пунктъ прибытiя и на результаты.

Что делать, если мы вынуждены будемъ придти къ заключенiю о невозможности никакой философiи? Никогда, конечно, не следуетъ говорить о будущемъ. Но, кажется, изъ современной науки никто еще не извлекъ удовлетворяющей философской доктрины; мне кажется, что никто дажо этого не можетъ делать. Причина столь же проста, какъ само понятiе о философiи. Говорятъ, она универсальная наука. Какъ же ее построить, прежде чемъ мы прiобрели познанiе мiра? Не ясно ли, что для позитивнаго ума всякое философское предпрiятiе будетъ преждевременно, пока наука еще не окончена. Второй этажъ зданiя строится после перваго. Химера поэтому это желанiе въ теченiе столетiй начинать съ второго этажа; иллюзорны и теперешнiя попытки одновременно строить оба этажа. Более законна, конечно, попытка строить философiю математики, физики или психологiи, чемъ построенiе чисто дедуктивной и чисто логической доктрины. Но это недостаточно, ибо никакая, отдельно взятая, наука не можетъ претендовать господствовать надъ действительностью. На это не способна и наука о сознанiи. Чтобъ охватить съ одной точки зренiя все результаты знанiя, следуетъ раньше всего иметь эти результаты. Мы, очевидно, до этого еще не дошли.

Об авторе