Каутский К. Республика и социализм во Франции.
Пер. с нем. № 80. Изд. стереотип.

Оглавление

1. Границы спорного вопроса

Интернациональный конгресс кончился неожиданным эпилогом. На основании целого ряда отзывов, раздававшихся в Амстердаме, Гед и Бебель проявили полное равнодушие к республике и выказали даже некоторое предпочтение монархии. Ничего нет удивительного, что это пошла всюду разносить буржуазная пресса; она и не может понять этого правильно. Но тот факт, что с этим стал носиться Жорес и его друзья, представляет уже менее поучительное зрелище, хотя в их положении оно понятно. Но, наконец, даже "Vorwarts" затянул ту же самую песню, после того как я разъяснил в "Neue Zeit", какие основные положения отличают социалистический республиканизм от республиканизма буржуазного. Полемика, завязавшаяся по этому поводу между мной и товарищем Эйснером, приняла скоро такое направление, что я понял, что этим путем мы не придем ни к какому соглашению. Поэтому я прервал полемику,-не потому, чтобы я испугался того, что при ее помощи у меня могут вынудить сознание моего поражения, но затем, чтобы продолжать свои раз'яснения на другой, более плодотворной, по моему мнению, почве, при возможно большем устранении всякой полемики. Спешные работы по изданию марксовского "Theorien uber den Mehrwert" (теории прибавочной ценности) помешали мне раньше приготовить настоящую серию статей. Но отсрочка эта не принесла, вероятно, большой беды, так как эта тема не так скоро устареет.

Прежде всего дело идет о том, чтобы выяснить, какие пункты являются собственно спорными.

Здесь я повторю сначала то, что я писал в "Neue Zeit" (XXII, 2, s.675): "Мы-республиканцы уже потому, что демократическая республика является единственной, отвечающей социализму политической формой. Монархия может существовать только на основе классовых различий и классовых противоречий. Уничтожение классов обусловливает также и уничтожение монархии".

Правда, говорилось и о социальном королевстве, но монархия никогда не может уничтожить классов; она, самое большее, может стремиться к тому, чтобы классы держались в равновесии, чтобы ни один из них не поднимался слишком над другими. Так, и самый выдающийся защитник социального королевства, Родбертус, требовал не уничтожения капиталистической и земельной собственности, а вместе с тем и системы заработной платы, которую он еще на целые столетия считал неизбежной, но только такого преобразования ее, чтобы она равным образом принимала участие в повышающейся продуктивности труда, как прибыль и земельная рента.

Сила монархии больше всего тогда, когда различные классы находятся в равновесии, благодаря тому, что монархия тогда меньше всего зависит от каждого из них и может держать одни в узде при помощи других, а иногда в ее интересах бывает и выступление ее против сильного класса, чтобы защитить более слабый. Так, королевство нередко поддерживало нарождающуюся буржуазию против феодального дворянства. Но по той же причине монархия должна стараться поддерживать погибающий класс, если это даже будет на счет экономического развития, и выступать против крепнущего класса. То же самое королевство, в интересах которого было защищать слабую буржуазию от сильного феодального дворянства, считало после своей задачей удерживать от гибели экономически, падающее дворянство за счет своей нации и возможно дольше задержать развитие буржуазии.

Таким образом монархия давала иногда политические права и делала разные другие уступки пролетариату, чтобы пустить его в ход против буржуазии, но крепнущий пролетариат всегда встречал монархию в рядах своих противников.

И монархия всегда недоверчиво относилась к борющемуся пролетариату, больше, чем ко всякому иному классу; потому что к какому бы классу она по своим политическим интересам ни приблизилась бы в данный момент, от пролетариата ее всегда будет отделять пропасть, разделяющая имущих от неимущих. Монархия, как и папство, может проделать самые разнообразные превращения, но оба они всегда будут принадлежать к имущим классам и, как таковые, всегда останутся враждебными эмансипации пролетариата.

Но этим обусловливается также и враждебное отношение к ней борющегося пролетариата. Как его конечная цель, так и его движение делают сознательного пролетария республиканским.

Если тот или другой имущий класс и доходит иногда тут или там до республиканского образа мыслей, то принципиально республиканским, благодаря своему положению между классами современного государства, является только пролетариат.

В этом мы все, конечно, согласны. Но этим все таки не устраняется спорный вопрос, а только ограничивается его область.

Поскольку мы принимаем во внимание только республиканскую форму правления и пролетариат, дело, конечно, очень просто. Трудность наступает только с введением третьего фактора, которого мы, к сожалению, не можем игнорировать, это буржуазия. Буржуазия в настоящее время господствует в экономической и общественной жизни, а благодаря этому, на ее же долю выпадает, хотя не всегда непосредственно и безраздельно, и господство в государстве. Однако она гораздо легче умеет приспособляться, чем пролетариат. Если пролетариат по своему классовому положению, может достигнуть господства только в республике, и республика является единственно возможной формой для "диктатуры пролетариата", то буржуазия при всякой политической форме может захватить господство в государстве, так же, как и католическая церковь, потому что у них для этого одинаково хороший желудок. Но непосредственнее всего она может пользоваться своим господством в парламентской республике или в парламентской монархии, глава которой является простой декорацией. Парламентская форма правления наиболее отвечает ее классовым интересам.

Таким образом та же самая республика, которая представляет собой почву для эмансипации пролетариата, может одновременно сделаться и почвой для классового господства буржуазии,-противоречие, являющееся, впрочем, не более странным, чем, например, полная противоречий роль, которую играет в капиталистическом обществе машина, составляя одновременно и необходимое предварительное условие освобождения пролетариата, и средство для его обездоления и порабощения. Эти противоречия свойственны всем общественным учреждениям в обществе, построенном на классовой противоположности. Проявление их может показаться логическим противоречием только тому, кто не выяснил еще себе этой противоположности в существующем обществе. Кто же понял ее, тот из критики буржуазной республики так же мало выведет прославление монархии, как не сочтет и прославлением мелкого производства без помощи машин те раз'яснения, которые делает в своем

"Капитале" Маркс по поводу обездоливающей тенденции машин в капиталистическом обществе.

Будет ли признано противоречие, лежащее в роли республики в буржуазном обществе, или оно будет объяснено продуктом логической ошибки, зависит, следовательно, от того, признается ли и посколько признается влияние классовой противоположности на политическую жизнь. Курт Эйснер говорит в "Vorwartsu в похвалу республике, что "в буржуазной демократии^ по самым условиям ее существования, различные группы господствующих классов должны гораздо интенсивнее привлекать на свою сторону пролетариат, чем в монархии, что поэтому классовая борьба затушевывается в ней... Отсюда же возникает и интерес к ловле рабочих".

Последнего я отнюдь не оспариваю, я даже очень опреде леняо высказал это в моей статье об амстердамском конгрессе. Я отличаюсь от Эйснера, однако, тем, что я оспариваю возможность подобным привлечением пролетариата на продолжительное время затушевать классовую борьбу, и что я не могу видеть в этом затушевании никакой выгоды для пролетариата.

Кто согласен с первым, тот должен придерживаться того взгляда, что между "различными группами господствующих классов" существует гораздо более интенсивная противоположность интересов чем между имущими классами, с одной стороны, и пролетариатом-с другой; кто согласен со вторым, тот должен также счита-ь, что классовая борьба есть зло,-может быть, неизбежное зло; но, во всяком случае, такое, возможно большее ослабление и затушевание которого составляет выгоду для пролетариата, так что ради этого республику следует предпочесть монархии.

Это, в самом деле, взгляды Жореса и его друзей, и в этом-то состоит их разница с марксистами, заявляющими, что классовая противоположность между буржуазией и пролетариатом есть основная и непреодолимая, идущая гораздо глубже, чем какая-либо противоположность интересов внутри имущих классов Эти последние, действительно, имеют полное основание заниматься в республике "ловлей рабочих", но только в крайне редких и всегда мимолетных случаях соглашаются они сделать, ради этой цели, серьезные уступки, которые укрепили бы пролетариат и больше приспособили бы его к борьбе. Обыкновенно же делаются только видимые уступки, чтобы расколоть пролетариат, усыпить его, развратить или направить на ложный путь, словом, ослабить его. Однако, на продолжительное время классовая борьба нигде этим не преодолевается. Раньше или позже она снова прорвется, и чем больше уступок сделала буржуазия пролетариату прежде, тем больше должна она чувствовать себя в опасности, когда пролетариат начинает применять демократические завоевания в интересах собственного класса, а не на пользу буржуазии; и тем энергичнее должна тогда проявиться всякая попытка репрессии со стороны буржуазии, так как эта последняя чувствует себя в республике в гораздо более непосредственной опасности со стороны пролетариата, чем в монархии, как только пролетариат становится на свои ноги и ему надоедает служить орудием, пускаемым в ход одной фракцией буржуазии против другой.

Мы, марксисты, именно в том и видим преимущество республики, что при этих условиях классовые противоречия непосредственнее и резче прорываются одно за другим, чем на той же высоте экономического развития в монархии. Если, действительно, как говорит в похвалу республике Эйснер, она "затушевывает классовые противоречия", то в наших глазах это должно было бы быть серьезным недостатком, так как мы видим импульс к общественному развитию именно в классовой борьбе,-пока общество основывается на классовых противоречиях,-а не в категорическом императиве кантовской этики и не в одурманивающей силе громких фраз буржуазной демократии.

Итак, спорный пункт теперь ясно определен. Дело здесь совсем не в том, предпочитает ли пролетариат республику или нет. В этом мы все согласны. Но вопрос здесь в том, смягчает ли республика классовые противоречия между буржуазией и пролетариатом, или же она обостряет их? Принуждена ли буржуазия в республике более внимательно относиться к нуждам рабочего класса и скорее содействовать освобождению пролетариата или меньше ставить ему препятствий, чем в монархии?

А с другой стороны: входит ли в задачу социал-демократии поддерживать бесспорно существующее стремление буржуазных республиканцев затушевать классовые противоречия; входит ли в задачу социал-демократии поддерживать в пролетариате веру, что республиканский буржуа более заботится о рабочих, чем монархический? Вот в чем здесь вопрос. Но если этим ограничивается вопрос спора, то вместе с тем также и область, для которой он может иметь значение; он может возникнуть только в республике, в монархии же он на практике не имеет об'екта. В Германии он может занимать нас только благодаря нашим ин- тернациональным отношениям, благодаря необходимости выяснить себе разногласия французских товарищей. Для Германии республика,-за исключением нескольких ганзейских городов, пред-ставлящих собой республики не демократические, – отнюдь не означает какой нибудь формы классового господства буржуазии. Для нас важна здесь только ее другая сторона, ее значение,, как средство эмансипации пролетариата.

Об авторе

Каутский Карл

Немецкий социал-демократ, центрист, один из лидеров 2-го Интернационала. В 1874 г. примкнул к социалистическому движению. С конца 1870-х гг., а особенно после знакомства в 1881 г. с К. Марксом и Ф. Энгельсом, начал переходить на позиции марксизма. В 1883–1917 гг. — редактор теоретического журнала германских социал-демократов «Die Neue Zeit» («Новое время»). В 1880–1900-е гг. написал ряд работ, пропагандировавших марксистские идеи. Перед Первой мировой войной отошел от революционного рабочего движения, проводя линию на примирение с ревизионистами. Октябрьскую революцию встретил враждебно. В 1917 г. участвовал в создании Независимой социал-демократической партии Германии.

Большинство трудов К. Каутского было переведено на русский язык. Широкую известность получили его работы: «Этика и материалистическое понимание истории» (М.: URSS), «К критике теории и практики марксизма („Антибернштейн“)» (М.: URSS), «Экономическое учение Карла Маркса» (М.: URSS) и др.