Настоящая книга представляет собой ряд статей, написанных на протяжении 2013 года (датировка кое-где сохранена). Они родились в коммуникации трех человек, два из которых, Владимир Аршинов и автор настоящей книги, беседовали очно, а третий, Никлас Луман, заочно — серией своих текстов, находящихся в фокусе нашего внимания. Они связаны общей темой или, может, лучше сказать, — интенцией, но не структурированы жестко. Они обозначают определенный взгляд на, как говорили раньше, «природу вещей». Как любой философский подход, это дом, в котором много входов, но нет ни одного выхода. По большому счету, каждая статья самостоятельна и может быть прочитана отдельно, вне контекста книги. Вместе с тем, в каждой статье, как в осколке голограммы, содержится образ всего текста. Таковая структура сложилась оттого, что текст рождался как исследование — вот почему в отдельных местах он может противоречить сам себе. Попытка же свести его воедино из настоящей точки зрения мне представляется бессмысленной в силу того, что настоящее постоянно меняется. Тут я хотел бы заметить, что начало и конец, какими бы они не были, уже реализуют собой некую логику (в принципе реализующуюся также и в каждой отдельной части): от чего-то неопределенного — к определенному — далее к жестко необходимому — и, наконец, к сугубо конкретному, которое, в числе прочего, призвано оттенить первоначальную неопределенность, которую теперь уже, пожалуй, можно счесть за абсолютное «ничто». Последнее находится за гранью рациональности и служит основой в принципе неописуемого опыта человеческого переживания. А попытки его описания сверх рациональных конструкций приводят к указаниям на веру, мистическим переживаниям и чувствам, с которым имеет дело религия, психо-терапевтическая практика и философская антропология. Итак, я начинаю с неопределенности, представление о которой дает часть 1 «Феномен», включающая в себя Введение, Пролегомены и Манифестацию (Наблюдатель сложности). «Введение» обращает внимание на феномен базовой тревоги, лежащий в основе любопытства и любой познавательной активности; тревоги, с которой человек справляется благодаря иллюзорным, но необходимым данностям целостности и простоты — того, что дано, дано первоначально целостным и простым. «Пролегомены» позволяют заметить в изначальной целостности структуру и наметить некоторые узловые точки перехода от неопределенной тотальности к рабочей схеме, всегда локально конкретной. В частности, речь идет о логике, системе и типе как самостоятельных философских основаниях, о дискретно-аналоговой схеме, о наблюдении и наблюдателе, о принципе функционального анализа, о проблеме происхождения и «двойной контингенции» как универсальном механизме трансформации эмерджентных качеств в субстанциональные. Наконец, в «Наблюдателе сложности» я предпринимаю попытку дать краткое описание основных представлений и понятий того, что можно было бы назвать «философией сложности». Это текст, претендующий на роль манифеста философии сложности или, если угодно, манифеста конструктивизма, поскольку философия сложности предполагает работу с конструктивистской парадигмой. Часть 2 «Схема» по сути представляет собой артикуляцию устройства сложностной логики (которую в тексте я позиционирую как многозначную) — логики, соединяющей в себе формальную и неформализуемую части любого описания подобно тому, как конструктивистский подход, артикулируя «третью» позицию, пытается объединить естественнонаучное и гуманитарное знание. Схему, пожалуй, можно представить как практику, соединяющую в себе науку и искусство, если науку отождествить с интеллектуальной (абстрактной, категориальной), а искусство с чувственной (конкретной, явленной) составляющей опыта. Как писал о схеме Иммануил Кант: «Ясно, что должно существовать нечто третье, однородное, с одной стороны, с категориями, а с другой — с явлениями и делающее возможным применение категорий к явлениям». Если «Схема» показывает как работает многозначная (сложностная) логика, то часть 3 — «Позиция» — показывает, почему она невозможна. Дело в том, что многозначность неизбежно приходит к однозначности, которая к тому же предстает как ее, многозначности, фундаментальное основание. Выражаясь языком физики, суперпозиция смыслов, с которыми имеет дело многозначная логика, схлопывается в один-единственный смысл в тот самый момент как замечает свою многозначность (сложностность). Следующий шаг — возникновение классической логики (и ее модификации, — диалектики), основывающихся на законе исключенного третьего («либо — либо» и «третьего не дано»). Данное исключенное «третье» и есть «позиция» или слепое пятно наблюдения, которое вкупе со своим уже определенно неопределенным основанием (обозначаемым как «ничто») вновь при-водит к схеме многозначной (сложностной) логики. Жизнь, между тем, продолжается даже, когда заходит в тупик — этому посвящена последняя часть 4 «Ничто (Парадокс)». Логика ищет оснований даже тогда, когда основание оказывается вынужденным основывать себя само. «Самообоснованное основание» парадоксально, но не таково ли в конечном счете и первоначально простое и целостное «что-то», как его ни назови — явление, факт, феномен и т. д. Эти целостности, построенные по принципу гештальта оттененного фоном, ищут и находят в фоне, как в окружающем мире, свои основания. Но взятые вместе с фоном, оказываются парадоксально неукоренными и тогда на помощь приходит схема многозначной (сложностной) логики, для которой парадокс — норма. В завершающей части представлены отдельные приложения, изложенных ранее абстрактных схем, которые в то же время можно рассматривать и как самостоятельные данности, способные к конструированию своих собственных оснований. Примеры разбиты на три группы: логические или тематические (глава 1 «Практика ожиданий»), практические (глава 2 «Практика действий») и психические (глава 3 «Практика переживаний»). Примеры всегда практичны. А практике может ничто не соответствовать в логическом (тематическом) дискурсе (хотя может и соответствовать). Практика, таким образом, косвенно указывает на «ничто», о котором мы ничего не можем сказать. Наконец, я хотел бы заметить, что выстраивание данной последовательности статей стоило мне известного труда и не оставляет, даже уже состоявшись, после себя чувства удовлетворения. Так что с одной стороны, в ней есть смысл, и я бы даже сказал, известная логика, которую я попытался изобразить в настоящем введении. Но с другой, данная последовательность статей остается чисто случайным феноменом, данным таким, какой он есть сам по себе. При желании можно было бы составить иную последовательность с иной логикой. Эта работа была бы невозможна без поддержки окружающих меня людей, так же как и я увлеченных вопросами философского осмысления окружающего мира и нас самих. В первую очередь, я хотел бы поблагодарить Владимира Аршинова, многие часы бесед с которым, вылились в создание данных текстов. Это общение было для меня настолько важным, что я без какого-либо внутреннего дискомфорта мог бы поставить его имя в качестве соавтора этого текста. Хочу также поблагодарить Сергея Чебанова, типологические интенции которого, не может, конечно, никак потеснить системный подход, которого я здесь придерживаюсь, следуя Луману. Не менее важны для меня были и размышления о реальности в контексте гештальт подхода Даниила Хломова, директора Московского гештальт института. Наконец, я хотел бы поблагодарить участников семинара «У Аршинова» Андрея Шелудякова, Владислава Тарасенко, Дмитрия Реута, Виталия Найшуля, Григория Глазкова, Игоря Москалева, Аврору Пружинину, Елену Ярославцеву, Вадима Чеклецова, Виктора Голикова, Бориса Джегериса, Дмитрия Сухоручкина, Сергея Широкова, Ирину Бойко, Ирину Тимошенко, Татьяну Ноздрачеву, обсуждение с которыми позволило мне сформировать более объемный взгляд на затронутые вопросы. Еще один человек, необычайно важный для меня, который хотя и не участвовал в тематической стороне дела, но без чьей под-держки не обошлось, — моя жена Ирина Жукова, ей отдельная благодарность. По сути, эту книгу я мог бы считать завершающим текстом семинара в ИФ РАН, который я имел счастье модерировать с организационной стороны в течение нескольких лет в середине двухтысячных.
![]() Окончил биологический факультет МГУ имени М. В. Ломоносова и факультет журналистики МГУ. Член Ассоциации практикующих психологов гештальт-подхода, сертифицированный психотерапевт и супервизор, член Союза писателей Москвы. Накануне «перестройки» создал творческое объединение «Клуб „Поэзия“», и далее, в 80–90-е годы ХХ века, руководил Всесоюзным гуманитарным фондом имени А. С. Пушкина, издавал газету «Гуманитарный фонд». В настоящее время работает директором Международного института генеалогических исследований; является со-ведущим вместе с Владимиром Аршиновым семинара «Философия сложностности» в Институте философии РАН; со-ведущим вместе с Ириной Семеновой литературной студии «Московский диван»; со-ведущим вместе с Еленой Калитеевской Теоретического семинара Московского гештальт-института.
|