|
Оглавление
Введение
Изучению языка как средства общения в наиболее специфической форме его функционирования – диалоге – уделяется в настоящее время самое пристальное внимание, что объясняется интересом к человеку и его деятельности, в том числе и речевой (коммуникативной), с одной стороны, и к факторам, определяющим успешное протекание коммуникативного акта, с другой. Диалог как процесс речевого взаимодействия, по крайней мере, двух субъектов, как «подлинное бытие языка» (Щерба, 1915: 3-4), является одной из наиболее распространенных и вместе с тем наиболее сложных форм человеческого общения и – шире – человеческой деятельности вообще (Якубинский, 1923: 96-99; Волошинов, 1926: 244-248; Волошинов, 1930: 22-25; Выготский, 1982/1934: 299, 335-336; Поливанов, 1968: 57, 77; Бахтин, 1972: 311-315; Бахтин, 1979: 296-298; Шведова, 1958: 23; Холодович, 1967: 206; Чахоян, 1979: 6; Михайлов, 1986: 5; Славгородская, 1986: 6 и др.). Действительно, несмотря на значительное число работ, посвященных диалогической природе общения, диалогу в целом и его отдельным частным вопросам, многие стороны диалога остаются малоизученными ввиду сложности самого объекта исследования. Вопрос о диалоге, как часто подчеркивают исследователи, настолько сложен и включает в себя столько разнообразных проблем, что приходится рассматривать какую-то одну особенность или, в лучшем случае «некоторые особенности» диалога, оставляя вне поля зрения разработку подхода к диалогу как целостному феномену, чтобы охватить его целиком, проанализировать его как единую структуру, описать механизм функционирования такой структуры, обнаружить «главный принцип его организации» (Одинцов, 1973: 61; Одинцов, 1982: 196; Вudemeier, 1973: 44-47, 172; Вerens, 1976: 15; Вurkhard, Kanth,1980: 221-223). В действительности оказывается, что достаточно подробно исследованы лишь некоторые, по преимуществу композиционно-структурные стороны диалога. Подробно, например, описаны на материале различных языков синтаксические свойства реплики как «основной строевой единицы диалога» (Шведова, 1958; Святогор, 1967; Орлова, 1968; Скребнев, 1971; Девкин, 1971; Теплицкая, 1975; Grim, 1975; Glöckner, 1975 и др.), типология диалогических реплик (Святогор, 1967; Теплицкая, 1984; Леонова, 1972; Müllerova, 1984; 1986; Michailov, 1987; Techtmeier, 1986 и др.), взаимодействие двух реплик друг с другом в плане их коммуникативной направленности на базе «диалогических единств» отрицательно-побудительного, вопросно-ответного, вопросно-подтверждающего типов (Бровеев, 1979; Максимов, 1978; Гончаренко, 1984; Шишкина, 1984; Хайкова, 1984; Бырдина, 1985; Bublitz, 1983; Wunder1ich, 1981; Beasley, 1980; Franke, 1980 и др.). Предприняты попытки анализа функционально-семантической основы взаимодействия реплик диалога (Чахоян, 1979; Ыйм, 1979; Падучева, 1982; Комина, 1984; Нenne, Rehbock, 1982; Reski, 1982; Korpimies, 1983; Techtmeier, 1984; Müllerova, 1985 и др.). Хорошо исследованы также и такие вопросы, как статус диалогической речи в процессе коммуникации (Одинцов, 1982: 192-202; Балаян, 1971; Леонтьев, 1986; Wonnebrerger, 1979; Donath, 1986, Ehlich, 1986; Wallis, 1985; Hintikka, 1986 и др.), специфические особенности, отличающие диалогическую речь от монологической (Гельгардт, 1971: 29-36; Девкин, 1971: 57-75; Розенбаум, 1983: 23-25; 1985: 21-24; Веrghahn, 1970: 32-37; Blumenthal, 1981: 98-99 и др.), сходства и различия между диалогами разговорного литературного плана (см.: Одинцов, 1973: 61; 1982: 192-204; Изаренков, 1981: 64-68; Ваuer, 1969: 18-35; Cornelissen, 1985: 36-39 и др.), семантические особенности предложений (высказываний), составляющих основу репликовой базы диалога (Елисеева, 1969; Леонова, Шубин, 1970; Klammer, 1973; Glöckner, 1975; Grim, 1975 и др.), типология диалогических единств, построенных на сочетании реплики говорящего и реплики адресата (Леонова, 1972; Müllerova, 1984; Mischler, 1975a; а также: Berghahn, 1970; Buscha, 1976; Dimter, 1985; Franke, 1985; Schubert 1985а и др.). В последнее время интерес исследователей, изучающих диалогическое общение, все больше смещается в сторону рассмотрения диалога как вида речевой деятельности двух (общение в диаде, диадическая интеракция, диадический диалог) или более партнеров (групповой, массовый диалог, групповая интеракция – см.: Общение, 1987: 13-15; Чхетиани, 1987; Тарасов, 1983: 7-9; Tarassov, 1986: 41-44; Franke, 1980; Haverkate, 1984; Аgar, 1985; Sacks, 1986; Soeffner, 1986 и др.), решающих совместно определенные задачи в общении при помощи своих (используемых) речевых действий. При таком подходе к диалогу, который развивается в русле деятельностной парадигмы, именуемой нередко коммуникативно-прагматической или динамической моделью языкового функционирования (см. Кибрик, 1983: 8-9; 1985: 5-7; Сусов, 1985: 8-11; Безменова, 1988: 61-62; Мey, 1979: 12; Metzing: 1981; Kanth, 1981; Power, Richard, 1981; Engelkamp, Zimmer, 1983 и др.), исходным пунктом является деятельностное или динамическое начало, осуществляемое говорящим субъектом в определенных социальных и межличностных условиях общения с определенным целями и мотивами, с использованием имеющихся для этого языковых средств. Базисными категориями, на которые опирается указанный способ научного миропостижения, являются «система» и «деятельность», приходящие на смену видения объектов в их чисто структурированном виде (ср.: Пустовалова, 1982: 3; Неnnе, Rehbock, 1982: 172-188). При этом системность как конститутивное свойство деятельности (Садовский, Юдин, 1969: 2; см. также: Берталанфи, 1969: 29; 61-74; Холл, Фейдшн, 1969; Каган, 1975: 41-42; 1988: 284 и др.) не замыкается только лишь на самой структуре коммуникативно-функционального (прагматического) контекста речевого общения, в котором используются говорящими субъектами те или иные языковые единицы (о роли контекста как содержательного фактора в коммуникативном процессе см.: Колшанский, 1980: 39-44), а требует выхода за узкие пределы намеченного Ф. де Соссюром (1977) «абстрактного объективизма» (Волошинов, 1928: 116; 1930:49) в изучении языка как системы средств, предназначенных для «обслуживания» (Девкин, 1987: 35) речевого (диалогического) общения. В рамках названного подхода изучение диалога уже ведется в направлении а) установления стабильных (устойчивых, типовых) корреляций между структурой языковых образований (предложений, высказываний или речевых действий) и структурой коммуникативно-деятельностного контекста (ср.: Гафт, 1985; Динненберг, 1985: 101-104; Power, Richard, 1981; Schwitalla, 1979а); б) описания конкретных языковых единиц, отражающих различного рода отношения по социально-ролевому статусу между партнерами в процессе общения (Формановская, 1986; Schulze, 1984; Carlson, 1985; Блакар, 1987 и др.); в) фиксации таких факторов речевого общения, как убеждение, вера (доверие), намерение и интересы участников диалогического взаимодействия относительно друг друга и относительно содержания высказываемого (ср.: Абельсон, 1987; Барвайс, Перри, 1987; Дэвидсон, 1987; Фишер, Юри, 1987; Green, 1982 и др.); г) анализа факторов коммуникативной ситуации, побуждающих участников диалога к обмену речевыми действиями на уровне инициирующих (реплик автора) и ответных, реактивных или респонсивных реплик, принадлежащих адресату, коммуникативных факторов, обусловливающих смену (порядок) коммуникативных ролей участников диалога; д) выявления конвенций, норм, правил, постулатов (аксиом, максим), которыми руководствуются партнеры по диалогическому взаимодействию (Гордон, Лакофф, 1985; Грайс, 1985; Лакофф, 1985; Дэвидсон, 1987; Строссон, 1986; Watzlawick et al, 1972; Morgan, 1977; Wagner, 1978: 199-202; Dijk, 1980: 50-51; 1985a; Leech, 1981 и др.). Подход к диалогу как одной из форм деятельности и интеракции имеет решающее значение для развития теории диалога и ставит ее перед решением проблем, определяемых такими понятийными комплексами как «поведение - действие - интенция (намерение)» и «причина - мотив – цель», которые берутся за основу в ориентации совместной деятельности партнеров на цель в коммуникативном акте. Сформированная на основе взаимодействий партнеров коммуникация нуждается прежде всего в регуляции и координации совместной деятельности, а также в управлении ею. При этом регуляционная (регулятивная) и управленческая роль коммуникации состоит в ориентации на целевой результат совместных действий партнеров, а координационная роль заключается в упорядочении необходимых (или имеющихся) средств для этого. Хорошо известно, что коммуникативная функция языка имеет две стороны: язык является не просто средством мышления, но и средством организации взаимодействия человека с человеком, окружающим миром, природой и обществом (Каган, 1988: 165-172; Колшанский, 1984: 162; Караулов, 1987: 16; Павиленис, 1983: 16-17 и др.). Выступая в качестве средства, инструмента общения, язык вырабатывает своеобразную форму общения, взаимодействия между людьми: при помощи языка люди не просто информируют друг друга, передавая знания, но и взаимодействуют, регулируют свои отношения различного порядка. Поэтому речевые образования, которыми обмениваются говорящий и его адресат в процессе коммуникации (в диалоге), используются как единицы общения, выполняя одновременно функцию сообщения, воздействия и регуляции поведения коммуникантов. Отсюда следует, что воздействие как процесс управления и регуляции речевым поведением является целью всякого общения. Общение всегда функционально, динамично и обладает прагматической направленностью на достижение запланированного эффекта и определенной цели. Достижение поставленной цели и запланированного эффекта регулируется партнерами при помощи (или путем) определенных форм воздействия (прямой или косвенной) для того, чтобы управлять поведением одного из субъектов общения, изменять его ценностные ориентации в мире. Описание языковых единиц, участвующих в регулятивной деятельности в широком смысле этого понятия, их систематизация в указанной функции составляет предает исследования настоящей работы. Выявление механизма успешного взаимодействия партнеров по достижению запланированных в диалоге целей ведет к раскрытию механизма систематических «контролирующих и регулирующих воздействий» (Кухарж, 1988: 308), применяемых партнерами в процессе обмена речевыми действиями, механизма управления диалогическим общением. Решение данной проблемы может быть дано только в рамках деятельности парадигмы: в изучении диалога с учетом отработанных методик и концептуального аппарата системно-структурной парадигмы. Исходным тезисом для исследования регулятивной стороны языковых единиц, опирающегося на методологическую базу когнитивно-дискурсивного подхода, является тезис о том, что «всякий непосредственно обобществленный или совместный труд, осуществляемый в сравнительно крупных размерах, нуждается в большей или меньшей степени в управлении, которое устанавливает согласованность индивидуальными работами и выполняет общие функции, возникающие из движения всего производственного организма» (К. Маркс, т. 23: 342). Содержательная сторона регуляции в совместной деятельности направлена прежде всего на согласованность индивидуальных действий партнеров по диалогу и раскрывается только в процессе познания ее как части действительности и непосредственного преобразования. Это обстоятельство, раскрытое в марксистско-ленинской философии, не стало, однако, предметом пристального внимания исследователей диалогического взаимодействия партнеров, хотя логическое содержание целевого обмена репликами как процесс преобразования положено в основу многих существующих моделей диалогического общения (ср.: Попов, 1982: 64-77; Кибрик, Нариньяни, 1987: 8-10; Горелов, Поспелов, 1987: 238-240; Metzing, 1981; Rath, 1973; Müller, 1984 и др.). Общим недостатком таких моделей является то, что в качестве планируемой цели в диалоге выступают знания, средством достижения которых являются специальные (речевые, диалогические) действия. При этом упускается из виду тот факт, что при координировании совместной деятельности ситуация может быть противоположной: преобразование «подлинного языкового бытия», по Л.В. Щербе, должно опираться на знания участников коммуникативного процесса, которые, в свою очередь, оказываются средствами, направленными на достижение общей коммуникативной цели путем определенных действий, поступков, в том числе и речевых [ср. в этой связи термин «речевой поступок» В.А. Артемова (1971)]. Исследование регуляции и языковых средств ее репрезентации в этом направлении ставит перед необходимостью построения такой модели диалогического взаимодействия, которая бы опиралась на существующие знания партнеров по диалогу о том, в каком направлении и в каких формах должна реализоваться и проявляться реляционная сущность речевых действий коммуникантов, какая программа должна быть положена в основу достижения согласованных, т.е. скоординированных действий для реализации общей коммуникативной цели, какие языковые средства используются партнерам для маркирования таких действий. Сущность регулятивной деятельности (регуляции) в такой модели будет заключаться в общественно (социально) значимой организации взаимодействия участников диалога, в котором передача информативного содержания на основе знаний (где информация – это знание, которое передается, а знание – это информация, которая накапливается – см.: Durand, 1981), установление взаимопонимания между партнерам на основе накопленного знания подчинены основной задаче – организации успешного (согласованного) взаимодействия участников общения в определенном социальном контексте. Регуляция диалогическим взаимодействием как осознанно мотивированная и целенаправленная человеческая активность реализуется в определенном социальном контексте взаимодействия партнеров – в коммуникативно-социальном поле или коммуникативном гиперфрейме, в котором объединяют свои усилия участники коммуникативного акта по достижению определенных целей и задач. Процесс указанного взаимодействия партнеров, по определению Ф. Энгельса (К. Маркс, Ф. Энгельс, т. 20: 546-547), в виде «сменяющихся движений», «действий» на пути к достижению поставленных целей предполагает наличие определенных языковых средств, обладающих функциональной заданностью, направленностью на осуществление регулятивной деятельности, и обусловливает успешное владение участниками общения этими средствами в равной степени. В этом ракурсе вопрос о регулятивности в диалогическом общении не ставился ни в отечественном, ни в зарубежном языкознании, так как проведение анализа в указанном направлении требует нового переосмысливания модели интерактивного общения и тех средств, при помощи которых реализуется программа согласованных действий, чтобы достичь поставленных целей и задач, не вызывая возражений у партнеров и коммуникативных провалов. Существующие немногочисленные попытки анализа регулятивной деятельности с позиций структурно-системного, именуемого также «структурно-схематического» (см. о термине: Hartl, 1984; Müller, 1984; Soeffner, 1986) подхода к диалогическому общению не дают в полной мере представления о том, что являет собой процесс регуляции диалогического общения и каковы его функциональные звенья (ср., например: Beas1ey, 1980; Franke, 1980; Hess-Lüttich, 1981; Schank, 1987; Schwitalla, 1987). Перенос идей структурной парадигмы на механизм речевого взаимодействия с целью достижения определенного (планируемого) эффекта отражает лишь структурно-семантическую зависимость двух реплик (речевых действий) участников интеракции (автора и адресата), их типовую связь, основанную на соответствии содержания таких реплик друг другу (ср.: Schwitalla, 1984; 1987; а также 1979; 1979a), но не процесс координирования и управления «сменяющимся действиями» (по Ф. Энгельсу) на пути к поставленной коммуникативной цели. C этих позиций чрезвычайно трудно установить языковые средства, при помощи которых партнеры могут маркировать свою регулятивную деятельность. Поэтому описание «речевого управления» (термин Г. Штарке) или регуляции обычно сводится лишь к перечислению и описанию «языковых средств, используемых партнерам по коммуникации для обозначения такого положения дел (вещей), которое представляет для них интерес и привлекает их внимание» (Starke, 1974:115). В сущности это средство «различных словоформ (Formwort, Formart), к которым относятся местоимения, местоименные наречия типа «на это, об этом, о том» и числительные (Starke, 1974:116; см. также: Krenn, 1985; Hense1, 1988: 92-93). Очевидно, что выделенные языковые средства речевого управления характеризуют лишь совокупность внешних обстоятельств (ситуацию), определяющих способ и протекание какой-либо деятельности, но не процесс регуляции взаимодействия партнеров. Практически в этом же направлении предпринималась попытка исследовать управление диалогическими формами интервью, но с привлечением идей и терминологического аппарата из американской школы диалога (Schwitalla, 1979; 1979a; 1984). Здесь регуляция диалогом понимается чрезвычайно широко и определяется как «возможность говорящего и адресата порождать сумму диалогических актов по правилам ситуативного соответствия с таким расчетом и намерением, чтобы получить от партнера вербальный ответ, узнать его и отреагировать должным образом» (Schwitalla, 1979: 24). По существу «диалогические акты», представляющие собой не что иное как обыкновенные «высказывания» (1979: 61), должны «регулировать только процесс мены ролей в предложенной игре или интервью: кто имеет право говорить (т.е. коммуникативная роль инициатора в игровом общении по типу интервью), а кто должен в этот момент слушать и выполнять роль адресата» (там же, с. 25). Сама же модель диалогического взаимодействия по принципу интервью, на базе которой должно реализовываться управление (регуляция), построена по типу игрового метода, широко распространенного в теории игр, где с помощью математических (или иных) моделей строятся и исследуются различного рода стратегические игры по принятию оптимальных решений, ср.: теория игр на графе (Кондаков, 1976:591; Шимельфениг, 1971: 52-65; Блинов, 1983: 29-47; Поспелов, 1984: 146-151; Ладенко, Тульчинский, 1988: 135-142 и др.), теория игр «малого и большого миров» (Strecker, 1987; см. также: Бобнева, 1978: 3-5; Dijk, 1985: 29-32; 1985a: 8-10, Carlson, 1983; 1984; Levinson, 1981; Searle, 1986с и др.), где «миры» в отличие от «графа» уже не представляют собой статические объекты, а подвержены постоянным изменениям в определенных игровых ситуациях с жестко фиксированным набором целей и участников. В таком понимании «игра» представляет со6ой регулярную, повторяемую модель поведения, которая определяет, регламентирует действия участников ситуации общения. Процесс регуляции речевого поведения участников таких теоретико-игровых моделей с точки зрения координирования согласованных действий заметно упрощается ввиду того, что типовая ситуация, положенная в основу «мира», т.е. типовой обмен языковыми выражениями – высказываниями, задает один и тот же свод правил, обеспечивающих успешность игрового продвижения к цели (ср.: Norrick, 1986). Разногласия между участникам такого обмена высказываниями, а, следовательно, и рассогласованность их диалогических шагов как речевых действий, практически исключаются, ибо система правил игры построена таким образом, что участники обязаны следовать стратегиям, характерным только для выбранной игры. Сам смысл стратегии заключается в том, что «игрок или противник решают заранее однозначно, как выбирать в любой позиции следующий ход, т.е. указывается единственный» (подчеркнуто курсивом - А.Р.) ход» (Шимельфениг, 1971:52; см. также: Гаазе-Рапопорт, Поспелов, 1987: 169-214; Nowakowska, 1985: 201-207; Fauser, 1981: 101-107: Benoit, Follert, 1986: 243-248; Craig, 1986: 258-268; Mclaughlin, 1986: 187-195). В таком смысле регулятивная деятельность носит скорее «нормативный» характер, который определяется там, что индивиду или группе в целом предписывается и задается заранее определенный – должный – вид поведения, его форма, тот или иной способ достижения цели (Hobs, Evans, 1980: 340-342). Этот способ «программируется и оценивается в соответствии с предписаниям, заданными стандартами-нормами» (Бобнева, 1978: 3-5, см. также: Ивин, 197З; Watzlawick et аl, 1972; Fauser, 1981; Techtmeier, 1984: 22-26; 1986: 149-153; Spranz-Fogasy, 1986: 27-29 и др.). Уместно подчеркнуть, что для нормативного способа ведения речевой диалогической, коммуникативной) игры выделяется специальный тип речевых действий (высказываний), именуемых «регулятивами (Regulativa)», которые предназначены для «выражения смысла отношений между говорящим и слушающим». Эти отношения, а в конечном итоге и сами «регулятивы» базируются на определенных правилах, которые учитываются или не учитываются коммуникантами при их использовании. К такому типу «регулятивов» относятся речевые действия приказа, требования, угрозы, предостережения, предупреждения, запрета, разрешения, подтверждения, совета, признания, согласия, прощения (Habermas, 1971: 111-114; см. также: Schlieben-Lange, 1975: 45-48). Вполне очевидно, что под один и тот же термин «регуляция (регулятивная деятельность)» подводятся различные по содержанию понятия. С одной стороны, регуляция диалогического общения понимается как управление в широком смысле этого термина и сводится к описанию, констатации определенного положения дел (вещей) в мире, интересующих партнеров и привлекающих их внимание. При этом исходной единицей анализа становится какая-либо отдельная функция управления: информация, контроль или же описание (констатация) управленческой ситуации, т.е. момента взаимодействия отдельного субъекта и обстоятельств. C другой стороны, регуляция отождествляется с возможностью (или совокупностью возможностей) коммуниканта порождать конкретные речевые действия в диалоге, чтобы они коррелировали с правилами ситуативного соответствия, т.е. были бы уместными в определенной ситуации общения. За единицу анализа в этом случае берется также отдельная функция. Чаще всего в этой роли выступает процесс решения, т.е. процесс обеспечения оптимальных коммуникаций и каналов участниками общения. И в первом и во втором случае указываются средства, при помощи которых ведется речевое управление или регуляция – местоимения и порядковые числительные, а также директивные высказывания (о директивном типе высказываний см. прежде всего: Остин, 1986; Серль, 1986; функционально-семантическая характеристика этого типа высказываний описана в работах: Романов, 1985; 1985а; 1982; 1981; 1981a). Но системного описания средства выражения регулятивной деятельности, тем не менее, не получили. Не был установлен, прежде всего, коммуникативный (категориальный) статус самой регулятивной деятельности диалогического общения, ее содержание и организация. Даже осознание того факта, что регуляция речевым поведением партнеров может вестись на основе каких-либо типовых действий, не привело к выделению самой единицы такой деятельности – регулятивного действия, в котором бы отражалась коммуникативная деятельность партнеров, направленная на организацию и координацию их совместных усилий для достижения запланированных целей. Отсутствие систематического изложения проблематики регуляции речевого поведения партнеров в диалоге, адекватной классификации типовых регулятивных действий позволяет выдвинуть в качестве основной цели предлагаемой работы описание технологии успешности речевого (диалогического) взаимодействия на базе систем регулятивных действий, установления функционального принципа использования единиц регулятивной деятельности. Кроме того, ставятся задачи сформулировать понятийный аппарат и обосновать методы анализа предлагаемого объекта в коммуникативной лингвистике, условно именуемого «грамматикой диалогического общения», а на основе таких методов получить новые знания о протекающих в диалогическом взаимодействии коммуникативно-познавательных процессах. Эти задачи могут быть сведены к единой задаче, впервые поставленной перед лингвистическим исследованием: установить, как осуществляется процесс регуляции в типовом акте диалогического взаимодействия, в каких языковых формах она находит свое выражение, как эти языковые формы относятся друг к другу и в каких коммуникативных условиях они функционируют. Наиболее существенные результаты исследования сводятся к следующим положениям: 1. Регуляция диалогического общения (диалогическая регуляция) представляет собой многомерное, многоуровневое, динамическое явление, которое включает в себя сложную совокупность определенных процессов, объединенных общей направленностью на достижение запланированного результата. Функции диалогической регуляции специфичны по отношению к целостному поведению (в широком смысле) и деятельности (в более узком смысле). Эта специфичность обусловлена, во-первых, самим предметом, вызывающим определенное отношение коммуникантов, во-вторых, особым характером функционирования – постоянством проявления, самостоятельностью своих целей и мотивов, соотносимых с целями и мотивами каждого из участников диалога, опосредованностью, т.е. «вторичностью», в-третьих, зависимостью от особенностей реализации типовой формы диалога, представленной в виде фреймового сценария. 2. Регуляция в диалоге берет свое начало с разработки целевого аспекта общения, и, в зависимости от этого, определяет весь процесс продвижения партнеров к намеченному результату. Содержание диалогической регуляции обусловливается характером решаемых задач и раскрывается прежде всего с позиций субъекта (инициатора, говорящего) и объекта (адресата, слушателя) общения. Диалогическая регуляция носит двусторонний характер, постоянно осуществляется по мере обмена речевыми действиями (диалогическими шагами, репликами) партнеров и, как динамический процесс, имеет свои начальные, промежуточные и конечные этапы. В качестве исходной единицы, интегрирующей в себе все аспекты регулятивного процесса, выступает регулятивное действие, представляющее собой личностно и деятельностно опосредованную концептуализацию объективных взаимодействий говорящего субъекта с конституентами коммуникативно-социального поля общения, его способ организации этапного развития фреймового сценария в типовом диалоге. 3. В конкретном акте типового общения регулятивные действия группируются вокруг поставленных целей и этапов их достижения и отражают присущую им последовательность качественных изменений в процессе обмена диалогическими шагами, являясь своеобразным ступеням внутреннего развития (динамики) диалога. Регулятивные действия манифестируются определенными речевыми действиями (шагами, репликами) партнеров в рамках предложенного инициатором типа общения – фреймового сценария – и характеризуются в нем целевой направленностью на разрешение конкретной коммуникативной задачи, соотнесенностью с этапным движением речевого обмена партнеров, экспликацией степени обратной связи между собеседниками на уровне ответных или «закрывающих» сигналов, указанием своего места в программе целевой (иллокутивной) направленности типового акта общения, где это место сопряжено с фиксированием определенного порядка в чередовании диалогических шагов и ходов. В конструктивном плане регулятивные действия могут иметь различное оформление – от отдельных словоформ до целостных синтаксических построений типа высказывания. 4. Этапная очередность вводимых диалогических ходов, образованных из пары инициирующего и ответного шагов собеседников, составляет в типовом диалоге своего рода программу («протокол») обмена регулятивными действиями, которая отражает основные, т.е. обязательные для конкретного типа фреймовой конфигурации действия, соответствующие ее иллокутивному характеру. Такая программа устанавливает стратегическую очередность следования отдельных ходов-цепочек, среди которых выделяются начальные интеракции, интеракции целевой реализации и заключительные интеракции. Выделенные типы программных интеракций формируются речевыми (коммуникативными) стратегиями на базе согласованных закрытий диалогических шагов инициатора и адресата в рамках типового акта общения. 5. Все регулятивные действия подразделяются на два основных или базовых типа: регулятивы кооперативного (согласованного) общения и регулятивы противодействия такому общению. Противодействующие регулятивы включают в себя такие действия, которые направлены в своем большинстве на сдерживание стратегической инициативы партнера по реализации своих целей в диалоге. Они могут использоваться в любых сферах коммуникативного общения и при любых социально-ролевых статусах собеседников, отражая деятельность партнеров по всему спектру имеющихся между ним отношений в пределах типового фреймового сценария. Кооперативные регулятивы членятся на инициативные и ответные (респонсивные) действия и характеризуют интеракцию по типовому образцу как в плане организации общения на уровне установления, поддержания или размыкания речевого контакта, так и в плане успешного решения коммуникативных задач в типовом сценарии. Этим обусловливается дальнейшее разбиение инициативных регулятивов на организующие, оформляющие, направляющие и координирующие. Ответные, или респонсивные, регулятивы как подвид кооперативных действий используются для экспликации степени обратной связи между участниками диалога. Выступая в качестве комплиментарной части инициирующего шага, ответные регулятивы действуют в двух направлениях: как подтверждающие успешное закрытие или же как отрицающие его. Последние подразделяются на регулятивы несогласия, коррекции, альтернативы, комментария, подсказки и исправления. 6. Типы и подтипы регулятивных действий маркируются определенными языковыми средствами – форматорами, которые образуют подсистемы двух видов: лексико-семантическую и синтактико-семантическую. Подсистема лексических средств маркирования регулятивных действий образуется перформативными глаголами и их модализированными вариантами, вводными элементами (высказывательными предикатами, модальными формантами, вводно-оценочными словосочетаниями или комплексами), модальными частицами, а также диалогическими коннекторами и междометиями. Подсистема синтактико-семантических средств маркирования регулятивных действий формируется различного рода условными, интеррогативными (фазисные и верификационные интеррогативы) и транспонированными конструкциями. 7. Лексико-семантические средства формирования регулятивных действий способны маркировать процесс управления диалогом в полном объеме: от экспликации степени воздействия на собеседника и установления типового межличностного отношения между партнерами до градуирования инициативности в процессе реализации коммуникативной цели. Участие синтактико-семантических средств в формировании регулятивных действий носит ограниченный характер: от корректировки действий партнера (условные, интеррогативные конструкции) и выработки противодействующих шагов (транспонированные конструкции) до маркировки стратегической доминанты в типовом сценарии иллокутивного фрейма. В процессе формирования регулятивных действий отмечается варьирование языковых средств, что приводит к образованию рядов функциональных синонимов при передаче регулятивной сущности общения. Сформированные положения не раскрывают, естественно, всего содержания основных понятий и определений, при помощи которых строится описание системы регулятивных действий в диалоге. Последующее расположение глав в настоящей работе приспособлено к задаче раскрытия содержания этих понятий. При этом основной акцент делается на прикладном значении понятий интерактивного (стратегического) синтаксиса при применении их к трактовке процесса коммуникативного общения, его содержания и компонентного состава. В первой главе рассматриваются общие принципы исследования регуляции и описываются основные содержательные характеристики ее единицы – регулятивного действия. Вторая глава посвящена функционально - семантической характеристике единицы регуляции в социальном контексте – коммуникативно-социальном поле или коммуникативном гиперфрейме. В третьей главе анализируется типология регулятивных единиц – регулятивов, которая строится на основе согласованного закрытия инициирующих шагов на уровне диалогического хода или периода. В четвертой главе рассматриваются языковые средства, участвующие в формировании типовых регулятивных действий. Исследование проводится с привлечением иллюстративного материала на русском и немецком языках. Иллюстрации примеров могут быть расширены аналогичным материалом из других языков, например английского, чешского, что отвечает общеязыковедческому характеру настоящей работы. В предлагаемой работе не содержатся новые термины, за исключением термина «регулятив» как единицы регулятивной деятельности. Понятия, входящие в терминологический аппарат работы, в своем большинстве фигурировали в научной литературе. Однако многие из этих понятий были сопряжены с неоднородными терминологическими системами и научными парадигмами, что нередко вызывает различное их толкование и интерпретацию. Там, где возникает, по мнению автора, такая опасность, предлагается рабочее толкование термина в русле выбранного подхода.
Об авторе
 Романов Алексей Аркадьевич Доктор филологических наук, профессор кафедры фундаментальной и прикладной лингвистики Тверского государственного университета, заведующий кафедрой правовых и гуманитарных дисциплин Тверского института переподготовки и повышения квалификации кадров агропромышленного комплекса. Заслуженный деятель науки РФ, почетный работник высшего профессионального образования РФ.
В 1976 г. окончил Ленинградский (Санкт-Петербургский) государственный университет по специальности «филолог-германист». В 1982 г. окончил аспирантуру при кафедре общего языкознания Калининского (Тверского) государственного университета и защитил кандидатскую диссертацию на тему «Коммуникативно-прагматические и семантические свойства немецких высказываний-просьб». В 1990 г. защитил докторскую диссертацию, посвященную проблемам организации эффективного взаимодействия собеседников в диалоге. Круг научных интересов — теория коммуникации, дискурсология, перформативное поведение и психолингвистика. Автор около 600 работ, среди которых 37 учебных пособий и 35 монографий. |
|||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||