Ярошевский М.Г. Л.С.ВЫГОТСКИЙ: В поисках НОВОЙ ПСИХОЛОГИИ Изд. стереотип.

Оглавление

Предисловие ко второму изданию

Перед читателем книга видного отечественного ученого, специалиста в области истории, теории и методологии психологической науки Михаила Григорьевича Ярошевского (1915–2001), доктора психологических наук, почетного академика Российской Академии образования (1990) и действительного члена Нью-Йоркской Академии наук (1994).

М.Г.Ярошевский – автор многочисленных трудов, среди которых выдержавшие несколько изданий монографии "История психологии" (1966, 1976, 1985) и "Психология в XX столетии" (1971, 1974), учебник по истории психологии от античности до середины XX века (1996), учебник по теоретической психологии, написанный в соавторстве с А.В.Петровским (2003), и ряд других известных историко-психологических и науковедческих работ. Однако книга "Л.С.Выготский. В поисках новой психологии" (1993) занимает в творчестве М.Г.Ярошевского особое место. Она посвящена анализу теоретико-методологического наследия Льва Семеновича Выготского (1896–1934), великого отечественного психолога, создавшего большую психологическую (теперь уже интернациональную) школу, идеи которой во многом определили лицо психологии XX века и теперь уже намечают контуры психологической науки XXI века. Л.С.Выготский, названный американский науковедом С.Тулмином "Моцартом в психологии", творил на переломе эпох, – в 20-х – начале 30-х годов XX века, в эпоху становления и первоначального развития советской психологической науки. М.Г.Ярошевский написал и издал свою книгу также на переломе эпох, в последний год существования Советской власти. Однако обоих мыслителей объединяют общие идеи системности психологического знания, убежденность в существовании объективных закономерностей развития психологической науки и в ее неуклонном прогрессе. Все это делает книгу М.Г.Ярошевского о Л.С.Выготском чрезвычайно актуальной, особенно в свете самых последних тенденций в развитии отечественной психологии.

Следуя пришедшей с Запада моде на постмодернизм, многие отечественные психологи выступают против системности психологического познания, противопоставляя свойственной исследователям-системщикам метафоре "дерева" (иерархически построенной системы знаний) метафору "ризомы" – мягко стелющейся, проникающей своими отростками в разные стороны живой субстанции, в которой нет ни верха, ни низа и все переплетено в сеть. Этот образ, предложенный еще в 1974 году французскими постмодернистами Ж.Делезом и Ф.Гваттари, призван проиллюстрировать общую ориентацию постмодернистов в психологии на методологический плюрализм, их толерантность к любой точке зрения, в том числе вненаучной, отсутствие предпочтения какой-либо концепции как наиболее адекватной реальности и пр. Это сочетается в постмодернистски ориентированных методологических исследованиях с отрицанием принципа объективности в научном познании, поскольку, по мнению их авторов, реальность конструируется познающим субъектом в зависимости от решаемых им задач.

Этим тенденциям противостоит линия развития неклассической психологии, в создание которой Л.С.Выготский внес решающую роль. Представители неклассической психологии, придерживаясь убежденности в необходимости объективного, системного и детерминистского познания изучаемой в науке реальности, не отрицают пристрастный и конструктивный характер психологического знания, рассматривая научное познание как особую деятельность, имеющую свои закономерности. Многие закономерности подобной деятельности по производству научного знания как раз и стали предметом специального исследования в трудах М.Г.Ярошевского, который, не используя в своих трудах термин "неклассическая психология", фактически придерживался именно этих, неклассических позиций. Поразительно, но в то время, когда многие соотечественники Л.С.Выготского и М.Г.Ярошевского придерживаются деконструктивных постмодернистских тенденций, на Западе все настойчивее звучит мысль о "смерти" постмодернизма в новом, XXI веке. Многие западные философы и методологи науки подчеркивают, что в современном мире вновь стали актуальными вопросы, отвергнутые постмодернистами как архаические и метафизические, – например, о том, какова природа реальности, изучаемой той или иной наукой, в чем сущность человека, к чему он должен стремиться в поисках смысла жизни и пр. И все больше западные психологи обращаются в поисках методологических ориентиров в психологической науке к творчеству российских ученых, особенно Л.С.Выготского, который, как отмечал М.Г.Ярошевский в год первого выхода публикуемого труда (1993), далеко превзошел по индексу цитирования не только отечественных, но и многих зарубежных психологов.

За прошедшие с тех пор 15 лет Л.С.Выготский стал на Западе еще популярнее. Периодически выходят новые переводы его трудов и книги о нем, а также исследования о представителях созданной им школы (А.Н.Леонтьеве, А.Р.Лурии, Д.Б.Эльконине и др.). С 1986 года проведено уже шесть Международных конгрессов по культурно-исторической и деятельностной психологии; последний, организованный вновь образованным Международным обществом по культурно-деятельностной психологии (ISCAR), проведен в Испании в 2005 г. Членами этого общества создан также Международный журнал "Культурно-историческая психология". В свете подобных тенденций историко-методологический анализ творчества Л.С.Выготского, предпринятый М.Г.Ярошевским, не потерял своей актуальности до сих пор.

Книга задумана и написана автором как ряд очерков ("этюдов") о поисках Л.С.Выготским новой (впервые названной Д.Б.Элькониным "неклассической") психологии. Системность изложения обеспечивается поэтому не формальной структурой текста книги, а разработанной М.Г.Ярошевским теоретико-методологической моделью, положенной автором в основу историко-методологического анализа творчества Л.С.Выготского. Эта модель предусматривает рассмотрение истории развития научной мысли в системе трех "координат": 1) историко-логической (предметно-логической); 2) социально-научной (социокультурной) и 3) личностной.

Начнем с обсуждения последнего аспекта творчества Л.С.Выготского. Это сейчас в многочисленных книгах и статьях о "Моцарте в психологии" появились упоминания о подробностях его личной и научной биографии, а в 1993 году многие приведенные в книге М.Г.Ярошевского факты казались откровением. Многое из того, о чем пишет М.Г.Ярошевский, было сообщено ему в беседах с теми, кто лично знал Л.С.Выготского, – его другом юности С.Ф.Добкиным, ученицей Л.С.Выготского и К.Левина Б.В.Зейгарник, друзьями и соратниками Выготского А.Н.Леонтьевым и А.Р.Лурией. Обращение М.Г.Ярошевского к личностно-психологическому материалу не просто "оживляет" изложение. Реконструкция им отдельных эпизодов биографии ученого помогает читателю понять некоторые особенности творчества ученого, кажущийся иногда вызывающим стиль некоторых работ Л.С.Выготского, в частности, его знаменитого труда (опубликованного впервые лишь в 1982 г.) "Исторический смысл психологического кризиса". М.Г.Ярошевский упоминает в этой связи свидетельство А.Р.Лурии, который вспоминал, как Выготский, ложась в очередной раз в больницу по поводу вспышки туберкулеза, шепнул, что, по мнению врачей, ему осталось жить считанные дни (см. с.186). Таким образом, писавшийся им в основном на больничной койке труд о психологическом кризисе замысливался Выготским как своеобразное завещание своим соратникам; именно поэтому данный текст отличают полемическая страстность и резкость отдельных выражений.

М.Г.Ярошевский приводит еще один подобный факт из биографии Л.С.Выготского, сообщенный ему С.Ф.Добкиным – другом юности Л.С.Выготского (см. стр.102). Вернувшись из Москвы в Гомель, студент юридического факультета Выготский устроил с друзьями "суд" над одним литературным героем, совершившим убийство из ревности. Выготский вызвался быть защитником данного героя, а затем его обвинителем, пообещав друзьям, что сумеет найти аргументы как в пользу его защиты, так и обвинения. С.Ф.Добкин увидел в этом случае проявление особого стиля мышления Л.С.Выготского, который предусматривал понимание не только близких ученому идей, но и других точек зрения. Вместе с тем следует подчеркнуть (а М.Г.Ярошевский делает это в своем труде неоднократно), что учет иных точек зрения Выготским означал не столь близкое сердцу многих современных постмодернистов соединение "всего со всем" в сеть равнозначных концепций, а критический анализ имеющихся в психологии точек зрения с целью их фундаментальной переработки и последующего критического синтеза в целостную систему общей психологии с учетом требований практики.

Социально-научный аспект рассмотрения творчества Л.С.Выготского представлен в книге М.Г.Ярошевского анализом общественно-политических условий развития науки в 20–30-е годы XX века. Многие из этих последних дали основание М.Г.Ярошевскому ввести на рубеже 80-х–90-х годов XX века понятие "репрессированная наука". Несмотря на то, что – в отличие от некоторых его коллег (педологов и психотехников) – Лев Семенович Выготский не был подвергнут физическим репрессиям, есть основание, утверждает М.Г.Ярошевский, "оценить все происшедшее с его трудами, с его идеями как один из феноменов репрессированной науки" (с.98). Книги Л.С.Выготского оказались в спецхранах библиотек, т.е. изымались из научного оборота. Известный французский марксист Л.Сэв, на чьи слова ссылается М.Г.Ярошевский, заметил по этому поводу в 1989 году: следует должным образом проанализировать вред, причиненный психологии тем, что в течение десятилетий находилось "под сукном" пионерское произведение Л.С.Выготского "Мышление и речь". Мы всецело разделяем высказанное М.Г.Ярошевским мнение, что подобные репрессии по отношению к творчеству Л.С.Выготского были вызваны тем, что "его высокогуманистический образ человека как личности, изначально движимый энергией свободного развития (точнее – саморазвития) по собственным внутренним законам, был полярен по отношению к тому, во что превращала человека социальная реальность" (с.271). Подобный образ человека содержался и в недогматизированном марксизме, горячим сторонником которого был Л.С.Выготский. Для него К.Маркс никогда не был иконой, на которую следует молиться, – для него этот немецкий мыслитель был величайшим революционером духа, научный метод которого, с блеском примененный к анализу экономических явлений, Л.С.Выготский надеялся использовать – естественно, при должной разработке – в анализе изучаемой психологией реальности. Л.С.Выготский, как мы знаем, умер 11 июня 1934 года от туберкулеза. Однако не без основания М.Г.Ярошевский утверждает, что его "убило отсутствие воздуха" (слова, когда-то сказанные А.Блоком об А.С.Пушкине): он не мог жить в духовном вакууме, где вершили свой суд доктринеры, присвоившие себе право диктовать, как именно надо читать К.Маркса (см. стр.286).

Вместе с тем подлинный расцвет психологической науки в СССР именно в 20–30-е годы XX века заставляет подозревать, что социально-политические условия вовсе не прямо воздействуют на достижения или провалы в научных исследованиях. Есть опосредствующие это воздействие факторы – а именно деятельность научных школ или деятельность отдельных исследователей, которые, вынужденные жить в очень суровых условиях, казалось бы, не благоприятствующих научному творчеству, могут противодействовать этим условиям и создавать творения величайшей научной значимости. Подобное случилось, например, с Харьковской психологической школой, которая творчески развивала идеи Л.С.Выготского в деятельностно ориентированном направлении. Благодаря связывающим членов Харьковской школы личным и научным отношениям, коллективно разработанной научной программе, следованию лучшим традициям русской и советской науки и пр., Харьковской школе, выступившей колыбелью деятельностного подхода в психологии, за 10 лет ее довоенного существования удалось разработать столько значимых психологических идей, сколько, вероятно, не появилось в деятельностно ориентированной психологии за несколько последующих десятилетий. Кстати говоря, в это же время крупнейший советский философ и психолог С.Л.Рубинштейн пишет свои важные методологические работы, в которых формулируется значимый для системы идей деятельностного подхода принцип единства сознания и деятельности; грузинский психолог Д.Н.Узнадзе теоретически и экспериментально разрабатывает в созданной им школе проблемы психологии установки.

Выдающиеся достижения российской психологии рассматриваемого нами времени не в последнюю очередь объяснялись последовательным применением в научных исследованиях таких принципов научного познания, как принципы детерминизма, системности и развития, выступающих, по мнению М.Г.Ярошевского, непреходящими ориентирами в научном познании любой реальности. Рассматривая творчество Л.С.Выготского с точки зрения логики развития его идей (в предметно-логическом аспекте), М.Г.Ярошевский неоднократно подчеркивает, что Л.С.Выготский видел в плюрализме современной ему психологии и многообразии подходов некую повторяемость, определяемую объективными закономерностями развития науки. Это породило беспрецедентный, по мнению М.Г.Ярошевского, замысел Л.С.Выготского создать методологию как учение "о средствах, приемах, способах добывания и организации знания, опирающегося на факты, извлеченные из реального исторического опыта" (с.29). Этот план, к сожалению, остался нереализованным; подобная методология, констатирует М.Г.Ярошевский, и в наши дни остается неразработанной (с.189). По мнению ученого, предложенный им категориальный подход делает шаг в данном направлении. Категориями называются М.Г.Ярошевским предельно общие понятия, в которых находят свое отражение определенные фрагменты (стороны, составляющие) изучаемой в науке реальности. В своих работах М.Г.Ярошевский обычно упоминал в качестве основных (базисных) психологических категорий следующие пять: образ, действие, мотив, психосоциальное отношение и личность. Инвариантность категорий означает, что они могут представать в самых разных теоретических и терминологических "одеждах". Например, категория мотива в психоанализе разрабатывалась в рамках учения З.Фрейда о влечениях, в школе К.Левина – в исследованиях квази-потребностей и т.п., категория "образ" – в структурализме Э.Б.Титченера, выделявшего ощущения как якобы элементарные "кирпичики" образа, и в гештальтпсихологии, отрицавшей данную точку зрения Э.Б.Титченера и считавшей образ гештальтом (т.е. структурированным целым) и пр. Категория действия разрабатывалась самыми разными авторами, оперировавшими терминами "поведение", "деятельность", "реакция", "рефлекс" и т.п.; категория "психосоциальное отношение" выражалась в терминах "общение", "отношение", "переживание" и т.п., а личность – в терминах "индивид", "индивидуальность", "персона" и т.п.

В одной из последних работ М.Г.Ярошевского, написанной совместно с А.В.Петровским (при участии В.А.Петровского), "категориальная сетка" психологии была расширена до 24 категорий, причем они были разведены по четырем уровням (протопсихологические, базисные, метапсихологические и экстрапсихологические категории). Хотя обсуждение данной последней классификации категорий выходит за рамки рассмотрения в настоящей книге, можно сделать однозначный вывод из любых форм категориального анализа в психологии: психология как наука представляет собой единую систему категорий и принципов, на основе которых исследователи – пусть и весьма разнообразными способами – изучали все-таки одну – очень сложную, многомерную, но одну – реальность, которую можно назвать "психическим", "психикой" (и ранее называли душой, интуитивно схватывая изначальную целостность предмета психологии). И реальность, обозначенная словом "психическое", несмотря на всю свою "неуловимость", существует не в воображении ученого-психолога и не конструируется по собственному произволу психологом-практиком, а предстает как реальная составляющая вполне объективных процессов, поддающихся научному анализу.

Именно эту идею все время пытался донести до читателя М.Г.Ярошевский в различных своих трудах, в том числе и в публикуемой книге о Л.С.Выготском. По его мнению, в произведениях последнего нашла свое отражение разработка всех вышеперечисленных категорий, поэтому вклад Л.С.Выготского в психологии оказалось трудно переоценить.

Излагать и пересказывать в предисловии все содержание книги, к которой это предисловие написано, – занятие неблагодарное. Читатель сам может познакомиться с россыпью приведенных в книге фактов и богатством зачастую парадоксально заостренных мыслей автора книги, предложившего свое видение творчества Л.С.Выготского. Видение, по нашему мнению, не всегда бесспорное. Так, к примеру, определенные вопросы вызывает отрицание М.Г.Ярошевским существования единой школы Л.С.Выготского – А.Н.Леонтьева – А.Р.Лурии (с.24). По нашему мнению, если воспользоваться предложенной когда-то самим М.Г.Ярошевским типологией научных школ (школа как исследовательский коллектив; школа как направление в науке; школа как образовательный институт), то можно говорить о школе Л.С.Выготского – А.Н.Леонтьева – А.Р.Лурии как школе-направлении в науке, внутри которого на разных этапах существования подобной школы возникали различные школы – исследовательские коллективы со своими научными программами. Одна программа может сменять другую, как это происходило в творчестве самого Л.С.Выготского. Однако и при смене научных программ может сохраняться принципиальная общность их "метапсихологических" принципов, позволяющая объединять авторов подобных программ в единую школу-направление.

Представляется, что написанная почти 15 лет назад книга М.Г.Ярошевского имеет непреходящее значение как глубокое историко-методологическое исследование творчества Л.С.Выготского и найдет своего благодарного читателя среди тех психологов, кто убежден, что рано или поздно будет создана задуманная Л.С.Выготским общая психология как философия психологической науки.

Из введения

В развитии российской психологии в советский период центральная роль принадлежала Л.С.Выготскому, его школе, ученикам и последователям.

Движение знания неравномерно. В нем возникают эпохи "взрывов творчества". Для психологии России такой эпохой стали 20-е–первая половина 30-х гг. Этот сравнительно короткий отрезок исторического пути психологической науки по концентрации интеллектуальной энергии ее творцов и богатству новаторских идей неизмеримо превосходит все последующие.

Это было обусловлено как социальными обстоятельствами, так и событиями в научном мире. Одно из направлений русской психологической мысли, зародившееся после отмены крепостного права, было связано идейными корнями с освободительным движением.

Его сверхзадачей стало обоснование программы воспитания "новых людей", твердые нравственные принципы сознательно-волевого поведения которых так же невозможно изменить, как законы природы.

Это задание века исполнил отец русской физиологии и научной психологии Иван Михайлович Сеченов. В те времена, по свидетельству Н.Е.Введенского, в России не считался образованным человек, не прочитавший трактат "Рефлексы головного мозга". В этом трактате, вошедшем в сеченовскую книгу "Психологические этюды", был изложен план разработки новой психологии. Имелась в виду, в противовес психологии, как учению о бестелесном, замкнутом в себе сознании, наука об объективно наблюдаемых целостных актах, в которых внутренние душевные движения нераздельно сопряжены с работой организма, возникая в его жизненных встречах с внешней средой. В этих встречах (а не в глубинах сознания) следует искать причины порождения и развития психических явлений. Сеченовская концепция, сочетавшая объективный метод (в противовес царившему в тот период субъективному) с принципом причинного (детерминистского) объяснения сознания стала основополагающей для научной психологии в России. Ведь научное знание – это знание причин. Только благодаря этому оно обладает "предсказанием и властностью", как говорил последователь Сеченова, другой великий детерминист И.П.Павлов. Его учение о высшей нервной деятельности, доказавшее в точном эксперименте способность живых существ к приобретению новых форм поведения, было созвучно зову времени.

В предгрозовой атмосфере между двумя революциями 1905 и 1917 гг. вопрос о заложенных в самом организме человека перспективах преобразования его реального поведения приобрел еще большую остроту, чем в сеченовские времена.

После поражения революции 1905 года одно направление русской мысли искало выход в "перенастройке" личности на внутреннюю духовную жизнь. Манифестом этого направления стал сборник "Вехи".

Другое направление отстаивало права науки (с присущим ей детерминистским подходом к любым явлениям) на объяснение того, как изменяется жизнедеятельность под воздействием внешних стимулов на высшие нервные центры. Идеи этого направления определили успехи двух мощных научных школ – И.П.Павлова и В.М.Бехтерева. Обе школы под именем рефлексологических оказали непреходящее влияние на развитие мировой психологической мысли в XX столетии.

Обе школы сложились до революции, но, как писал впоследствии Выготский, "революция усыновила новую психологию". Хотя И.П.Павлов не считал себя психологом, Выготский, подведя итоги развития психологии за первое советское десятилетие, оценивал концепцию условных рефлексов как "решающий фактор в общем развитии психологической науки". И действительно, молодая, делавшая первые шаги советская психология видела надежную опору в павловском учении, ставшем не только крупным научным, но и общественным событием. Учение Павлова стало "завязью" концепции Выготского, изложенной в его первой книге "Педагогическая психология". Она звучала как гимн условному рефлексу, "Воспитание, – писал автор, – чего бы оно ни касалось и какие бы ни принимало формы, всегда имеет в конечном счете в своей основе механизм условного рефлекса".

По свидетельству автора, он видел свою задачу в том, чтобы показать двигательную, рефлекторную природу всякой формы поведения. Это однозначно говорило о том, что, начиная свой путь в психологии, Выготский декларировал приверженность сеченовской традиции. За исходный пункт психологического анализа принималось реальное действие организма, рефлекторное по природе, а не факты субъективного опыта, открытые "внутреннему взору" личности. Это вовсе не означало редукции этих фактов к механизму рефлекса наподобие того, как это представлялось некогда после прочтения "Рефлексов головного мозга" одной сибирской купчихе: "Петербургский профессор Сеченов доказал, что души нет, а есть только рефлексы". Взгляд на человека как "рефлекторную машину", приписанный естественнонаучному направлению его противниками, был лидерам этого направления глубоко чужд.

В своей программной речи в Мадриде, где на международном медицинском конгрессе Павлов впервые оповестил научный мир об открытии условных рефлексов, он сказал, что полученные им объективные данные "наука перенесет рано или поздно и на наш субъективный мир и тем сразу и ярко осветит нашу столь таинственную природу, уяснит механизм и жизненный смысл того, что занимает человека все более и более – его сознание, муки его сознания. Ход от рефлекса к сознанию пытался наметить Сеченов. Внешнее действие, полагал он, может быть задержанным (благодаря включению открытого им в головном мозгу механизма торможения). Но оно не исчезает, а превращается во внутреннее, образуя незримую область мышления и воли. Этот принцип, названный впоследствии интериоризацией, стал опорным и для Выготского. Однако в его истолкование Выготский внес качественно новый момент.

В первые послереволюционные годы идейную атмосферу в молодой республике определяло не только естественнонаучное направление русской мысли. Огромное влияние приобретает течение, которое воспринималось прежде как одна из социально-экономических доктрин, теперь же утверждается в качестве обязательного государственного мировоззрения. Это был марксизм, нашедший адептов и в ученом мире, в том числе в научно-психологическом сообществе.

К марксизму обратился и Выготский. Именно это позволило ему решить проблему, ключ к которой не содержало павловское учение, а именно проложить мост от условных рефлексов к высшей форме жизнедеятельности человека – его сознанию.

Выготский пришел в психологию, будучи школьным учителем в провинциальном Гомеле, и занятия этой наукой имели для него самый прямой практический смысл. В определении научных начал воспитания высокосознательной личности – строителя нового социального мира – заключался пафос исканий Выготского. "Перед нами – подчеркивал он – стоят конкретные цели подготовки людей ближайшей эпохи, людей ближайшего поколения в полном соответствии с той исторической ролью, которая выпадает на их долю".

Психология призвана стать научным ориентиром в деле превращения школы муштры в школу сознательного творчества. Эта социальная задача побуждала к тому, чтобы сосредоточиться на проблеме сознания, но решать ее в контексте психологии поведения.

Понятие о сознании являлось в те времена предметом другой психологии – интроспективной. Ее догмат о том, что нет иного пути к внутреннему миру личности, кроме субъективного метода (интроспекции), считался непреложным и на Западе, и на университетских кафедрах психологии в России. Эта психология имела дело с асоциальным индивидом, замкнутым на феноменах собственного сознания. Марксизм был учением об общественно-исторической природе человека. Тем самым создавались предпосылки для поиска новых причинных факторов (детерминант) явлений сознания. Прежде, в различных концепциях, за единственную детерминанту этих явлений принимались воздействия природных агентов – физических раздражителей, стимулов, сигналов. Марксизм поставил во главу угла социальную детерминанту. Речь шла об общественных отношениях, первичных по отношению к индивидуальному сознанию. Такой подход решительно менял перспективу, хотя никаких гипотез о механизме преобразования внешних отношений между людьми во внутрипсихическую жизнь личности марксистская философия не предлагала.

Между тем, Выготский уже располагал сведениями о механизме интериоризации, открытом Сеченовым применительно к двигательной активности. Сомкнув идеи Сеченова и Маркса, Выготский выдвигает положение о том, что психические функции человека сперва существуют в системе отношений между людьми (т.е. являются социально заданными) и лишь вторичным образом превращаются в персональное достояние индивида, его психические функции. Это наглядно выступает в такой функции, как речь. Она не может изначально быть иной, кроме как обращенной к другому и лишь вторично, интериоризуясь, она становится неслышной речью про себя и для себя. Взгляд на речь с позиций психолога не был случайным поворотом в творческой судьбе Выготского. Его первая встреча с психологией произошла при чтении трактата великого русского ученого А.А.Потебни "Мысль и язык". В ней также в качестве детерминанты выступил фактор социальности в виде формируемой языком общенародной мысли, от которой зависит работа индивидуального ума.

Влияние Потебни на Выготского сказалось и в другом. Потебня исходил из постулата об уникальности языка как порождения национальной жизни. За этим крылась убежденность в уникальности каждой культуры, на почве которой рождается, растет язык. Поскольку язык социален, то отвергалось представление о безразличии социальных процессов к культурным инвариантам, а общенародный характер языка ставил под сомнение т.н. классовый подход к культуре. Слово "культура" с ее "лица необщим выражением" стало девизом для Выготского. Обращение к культуре, наряду с отстаиванием ее своеобразия, имело для психологии еще один принципиально важный аспект. Понятие о социальном говорило прежде всего об отношениях между людьми, тогда как культуру образуют материализованные ценности, способные сохраняться в различных системах общественных отношений (таковы язык, орудия производства, искусство" религия, наука). Эти ценности не зависят также от потока сознания индивида, являются для него внешними, объективно заданными и потому способными служить источником "внешних" причинных влияний на этого индивида. Тем самым открывалась перспектива с новых позиций подойти к проблеме детерминации психического, которая прежде (явно или скрытно) сводилась к выяснению его зависимости от физических, природных агентов (раздражителей, стимулов, сигналов).

Выготский воспринял уроки не только Потебни, но и его критиков, считавших, что Потебня психологизировал язык, тогда как он представляет собой систему знаков и форм. Система существует на собственных основаниях и не нуждается в том, чтобы к ней примешивали недоступные объективному анализу психические процессы. Сложившаяся в русской науке т.н. формальная школа учила понимать словесный материал речи как независимую от ее содержания объективную структуру. А это открывало еще одну перспективу поиска детерминант сознания. В роли одной из них выступил знак. Его объективность, в смысле независимости от психики, позволила поставить его в тот же ряд определяющих ее факторов, к которому уже были отнесены стимул, сигнал и другие внешние детерминанты. Но у знака имелось важное преимущество перед ними. Они представляли нерукотворную природу, он – творимый людьми мир культуры. Это позволило Выготскому сомкнуть почерпнутую в марксизме идею о социальной детерминации сознания с идеей о его знаковой, заданной миром культуры, детерминации. Итак, интеграция различных научных направлений (рожденных преимущественно на русской почве) привела Выготского к новаторской концепции сознания. Основным компонентом сознания, согласно первоначальной версии Выготского, следует считать речевой рефлекс. В этом понятии были спаяны поведение организма (слово рассматривалось как вербальное поведение), общение (слова нет вне отношения "Я и другой"), мышление (без которого слово опустошается) и культура (в виде исторически изменчивой знаковой системы языка). Каждое из направлений, на "перекрестке" которых и "завязывалась" концепция Выготского, сложилось по своей логике и программе. Выготский черпал в них значимое для собственного замысла. Но в любом случае – будь то Павлов или Маркс, Потебня или формальная школа, – он ничего не переносил из чужой теории в собственную. Ничто не было ему так чуждо, как эклектизм. Особый склад его ума позволил интегрировать достижения различных научных школ и направлений в новую теоретическую структуру. Исходная ориентация на Поведение организма, Общение, Сознание, Культуру образовали синтез ядра этой структуры. Менялись его исследовательские программы, но ядро оставалось сохранным.

До сих пор речь шла о факторах, обращение к которым позволяло трактовать сознание в его причинной обусловленности непсихологическими "внешними" по отношению к нему природными и социальными "силами". Вместе с тем, перспективы психологии применительно к задаче преобразования человека были бы ничтожны, если бы его сознание не обладало самостоятельным причинным влиянием. Детерминизм биологический (дарвиновский, павловский) и детерминизм социальный (марксовый) не исчерпывают возможности причинного анализа человеческой жизни. Имеется психическая причинность, без опоры на которую научное объяснение этой жизни неотвратимо становится редукционистским, т.е. выводящим ее ход либо из законов естественного отбора и рефлекса, либо из законов социоэкономической истории общества. Решающий вклад Выготского заключался в обосновании и разработке с опорой на пласты эмпирического материала (частично им самим "раскопанные") принципа психической причинности. Это позволило открыть собственные закономерности развития психики, неслиянные с биологическими и социальными (хотя и неотчуждаемые от них).

Об авторе

Ярошевский Михаил Григорьевич

Доктор психологических наук, почетный академик Российской академии образования и действительный член Нью-Йоркской академии наук. Крупнейший специалист в области истории, теории и методологии психологической науки.

В 1937 г. окончил Ленинградский государственный педагогический институт имени А. И. Герцена, учился в аспирантуре. Продолжив свою научную деятельность в Москве, защитил кандидатскую диссертацию на тему «Учение А. А. Потебни о языке и сознании» (1945). Позже уехал в Таджикистан, где подготовил докторскую диссертацию, защищенную в 1961 г., и издал книгу «Проблема детерминизма в психофизиологии XIX века». С 1965 г. работал в Институте истории естествознания и техники АН СССР (Москва), где создал и возглавил сектор психологических проблем научного творчества. В последние годы своей жизни активно сотрудничал с Психологическим институтом РАО.

Автор целого ряда книг, среди которых: «История психологии», «Иван Михайлович Сеченов», «Развитие и современное состояние зарубежной психологии» (в соавт. с Л. И. Анцыферовой), «Психология в ХХ столетии», «Школы в науке» (соавт. и ред.), «Сеченов и мировая психологическая мысль», «Историческая психология науки», «Наука о поведении: русский путь», «Теоретическая психология» (в соавт. с А. В. Петровским).