|
Оглавление
Предисловие
Под новояпонским языком в этой работе понимается живой разговорный язык нового и новейшего времени, как применяемый в обыденной речи, так и проникший в письменные памятники, отличающийся от старояпонского языка целым рядом фонетических, грамматических и лексических особенностей. Разумеется, эти отличия возникли не сразу, а накапливались исподволь. Однако в художественной литературе господствовал классический старописьменный язык, сохранявший языковые традиции классической литературы IX–XI вв. и ревниво оберегавший себя от "вульгаризмов". Поэтому мы лишены возможности проследить постепенный рост всех новых элементов и вытеснение ими старых. Лишь в конце XV в. начинают появляться памятники, где новые формы уже преобладают. Наряду с ними все время, вплоть до XX в., продолжает расти литература на бунго (письменном языке). Конечно, и в этой части японской словесности сказываются родные диалекты авторов, но в гораздо меньшей мере, чем можно было ожидать. Лишь на рубеже XVIII–XIX вв. появляется такое блестящее отображение ряда японских диалектов и говоров, какое мы находим в сатирическом романе Дзиппэнся Икку "Токкайдо:тю:-хидзакуригэ" ("На своих двоих по Хоккайдооскому тракту") и немногих других. Однако ранее на. протяжении веков не принято было писать на местных диалектах. Тем самым прозаики нового времени оказались в положении, очень отличном от того, в котором находились корифеи классической литературы IX–XI вв., творившие, надо полагать, на языке более близком к разговорному, чем бунго последующих веков. Тем с большим интересом историки языка обращаются к литературным памятникам, где табу на "вульгаризмы" уже как будто преодолено, где мы находим множество звуков и форм, близких или даже полностью совпадающих с современными. Само появление таких произведений имело глубокие исторические причины. Ожесточенные феодальные междоусобицы потрясали Японию XV–XVI вв. Ни один феодальный род не сохранил свои владения в XV в. Все они неоднократно перекраивались. Многочисленные войны вели к передвижению больших масс людей, к смешению и концентрации диалектов. Вместе с тем росли и мирные торговые связи между носителями разных диалектов. Объективные социальные условия в конечном итоге привели в созданию общеяпонской языковой нормы. Столица Японии в XV–XVII вв., как и в классический период (IX–XII вв.), находилась в Кёото (букв, 'столичный город '), называемом в памятниках неизменно словом mijako 'столица'. Кёото-центр главного острова, средоточие так называемых западных диалектов, в силу чего новояпонский язык первого периода, как и старояпонский, складывается на этой диалектной основе. Конечно, в живой язык столицы могли проникать и, очевидно, проникали элементы наречий других провинций, в частности родины завоевателей (например, Микава, откуда был родом Ода Нобунага). Но не меньшим, а скорее большим было и обратное влияние. Как отмечается и в истории ряда других языков, некоторые фонетические явления распространяются из центра, в то время как периферия удерживает старое произношение. То же происходило и с несколькими грамматическими инновациями. К концу XVI – началу XVII в. относится появление на южном острове Цукуси (современное Кюусюу – букв, 'девять провинций') первых изданий на новояпонском языке, напечатанных латиницей. Выходят переводы "Басен Эзопа", китайских "Золотых изречений", изложение романа XIII в. "Feiqe monogatari", словари и грамматики. Можно было ожидать, что эти книги отразят и местные диалекты южного острова. Однако этого не случилось. Хотя в грамматике Родригеса 1604 г. и отмечалось несколько диалектных особенностей Юга, но применять их в речи отнюдь не рекомендовалось. В японско -португальском словаре 1603 г., изданном, как и грамматика, в Нагасаки, имеется специальная помета для кюусюуских слов: X. Но таких диалектизмов не так уж много. Проф. Симмура Идзуру специально отмечает, что язык перевода "Басен Эзопа" 1593 г. очень близок к языку фарсов, сложившихся в центре Японии. То, что исследуемые памятники написаны на одном языке, будет продемонстрировано в последующих главах. Здесь же важно отметить, что под складыванием новояпонского языка подразумевается не только и не столько появление новых черт фонетического и грамматического строя в разных диалектах японского языка нового времени, сколько создание новой общеяпонской или по крайней мере общезападнояпонской нормы, вступившей в борьбу с канонами старописьменного языка. Если бы общенародность новояпонского языка ограничивалась лишь общностью ряда явлений в основных диалектах, памятники, изданные в разных частях Японии, отражали бы только местные говоры. Иностранцы, в частности португальцы, которые в то время изучали японский язык, в своих трудах прямо бы отметили, что в каждой провинции или в уделе говорят на своем наречии. С другой стороны, бунго не был полностью вытеснен из художественной литературы. Можно было бы предположить, что португальцы-иезуиты применят новояпонский язык в издаваемых ими религиозных книгах для того, чтобы их содержание было более понятно для населения. Однако этого не произошло. Религиозные книги, хотя и печатались ими латинским шрифтом, были переведены на бунго. Видимо, новояпонский язык вообще звучал еще слишком обыденно, сниженно. Для высокого торжественного стиля он был неприемлем. В поэзию он тоже проникает позже. Стихи, которые сочиняют персонажи некоторых фарсов, по своим грамматическим особенностям должны быть отнесены в основном к бунго. Что касается официальных документов, указов, исторических и других научных сочинений, то они продолжали и в эту эпоху составляться на камбуне (букв, 'ханьское письмо'), т.е. чисто иероглифическом письме, где сохранялся порядок слов вэньяня (старописьменного китайского языка). Правда, при чтении вслух эти тексты произносились не по-китайски, а на бунго. Лишь после революции Мэйдзи (1868 г.) тексты законов и официальных бумаг стали писаться на бунго. Однако даже в 70–80-х годах XIX в. такие издания, как перевод сочинений Руссо на камбун 1877 г., не были редкостью. Стало быть, такой важный для истории европейских языков источник, как официальная документация, в Японии может дать некоторый материал только по лексике. Об авторе
Известный отечественный лингвист-японовед, много сделавший для популяризации японского языка. Доктор филологических наук. Ученик и соратник основателя школы отечественного японоведения, академика АН СССР Н. И. Конрада. Работал в Институте востоковедения АН СССР. Вместе с Н. И. Конрадом и известными японоведами Н. И. Фельдман и К. А. Поповым входил в число инициаторов и активных исполнителей многолетней и многотрудной работы над Большим японо-русским словарем – самым большим из японо-русских словарей, когда-либо издававшихся в СССР. Широкую известность среди востоковедов-японистов и всех интересующихся японским языком получили следующие работы Н. А. Сыромятникова: "Древнеяпонский язык" (1972), "Классический японский язык" (1983) и предлагаемая читателю книга "Развитие новояпонского языка", впервые вышедшая в 1978 г. |
|||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||