Наумов В.В. Государство и язык.
Формулы власти и безвластия: Идеологические и социолингвистические основы языкового менеджмента. Изд. 2, стереотип.

Оглавление

Предисловие

Традиционным объектом социолингвистики является характер и механизм отношений языка и общества. Роль государства в этом процессе до сих пор оставалась вне поля зрения исследователей, несмотря на общеизвестные работы зарубежных и отечественных авторов, анализирующие вопросы языковой политики (языкового строительства), рассматривающие языковую политику как одну из форм общественного воздействия на язык и отводящие государству роль косвенного участника этого процесса.

Выбор направления исследований в русле указанных проблем, однако, никогда не был и не может быть произвольным. Отношение государства к языку, равно как и позиция языковедов, исследующих это отношение, определяется государственной идеологией – доминантной составляющей надстройки любой общественно-экономической формации. Именно поэтому социолингвистика была и остается политически ангажированной отраслью языкознания. Это непреложный факт.

Проблема языкового менеджмента есть не только следствие государственного дилетантизма и языковой индифферентности социума. Это неизбежное и трудно управляемое стремление определенных сил с помощью языка выстроить наиболее подходящую для данного этапа развития общества схему взаимодействия надстроечных категорий, позволяющих реализовать внутренние и внешние приоритеты государства.

С особой остротой симбиоз государственной и языковой власти (или безвластия) раскрывается в полиэтническом государстве, где языки, обладающие различной коммуникативной значимостью, обусловливают соответствующий характер отношений представителей этнических групп.

Социальные потрясения общества стимулируют потенциал языковой системы, порождающей новые возможности речевых реализаций, которые далеко не всегда соответствуют нормативным рекомендациям.

Особый драматизм присущ характеру и формам взаимодействия государства и социума в графическом коде языка – письме. Кажущаяся податливость, а чаще – неприступность сложившихся правил письма обрекает многие языковые коллективы на неоправданно тяжелые и бессмысленные усилия, необходимые для овладения традиционной графикой и орфографией, либо для освоения новых принципов правописания, поспешно принятых государством.

И наконец, весьма неоднозначна в указанных выше процессах роль и значимость средств массовой информации, являющихся посредником передачи в узус языковых пристрастий времени. СМИ – это языковой "пастырь", доводящий до слуховых и зрительных анализаторов носителей языка его нормы, устные и письменные. От языковой квалификации журналистов напрямую зависит не только уровень языковой компетенции и речевой грамотности социума, но и состояние национального языка и письма.

Государство, регулирующее весь этот многоуровневый процесс, должно руководствоваться в своей деятельности только одним принципом – функциональной целесообразностью. Языковая политика и языковое строительство во всех своих проявлениях не могут и не должны руководствоваться постулатами, наносящими национальному языку непоправимый ущерб.

Автор рассчитывает на внимание к содержанию книги заинтересованных лиц из лингвистической и журналистской среды, а также специалистов в области политологии.

Автор считает своим долгом выразить признательность рецензентам монографии – доктору филологических наук, ведущему научному сотруднику ИЛИ РАН А. А. Бурыкину и доктору филологических наук, профессору Санкт-Петербургского государственного университета А. С. Герду.

Автор благодарит кандидата филологических наук, доцента Д. А. Листвина за помощь в подготовке рукописи к печати.

Введение

Экономическая глобализация сегодня – процесс, безусловно, объективный. Это результат поступательного движения вперед человеческой цивилизации, который обеспечивается в значительной мере действием двух факторов: технологическими инновациями и единым информационным пространством. Прорывы в технологии, однако, обеспечивают рост благосостояния далеко не всем участникам интеграционных процессов. Преимущественным правом здесь пользуются игроки, сумевшие найти новые, нетривиальные способы и формы взаимодействия с окружающим миром.

Великолепным примером интеграции такого рода в послевоенное время стала Япония – страна, практически не располагающая собственными природными ресурсами, генерировала идеи и проекты, реализация которых вывела японскую экономику на второе место в мире. Общеизвестным, но не до конца осознанным фактором этого национального экономического чуда является японская ментальность, позволившая японцам воспользоваться безответственным и поверхностным отношением большинства европейских государств к результатам интеллектуального труда своих ученых. Абсолютное большинство разработок японских технологий базируется на проектах европейских исследователей, оказавшихся, по тем или иным причинам, в информационной корзине. То, что было предано забвению одними, другими доставалось, дорабатывалось, апробировалось и... внедрялось в производство, нередко с последующей продажей технологий (ставших уже японскими) обратно их европейским авторам.

Вывод до банальности прост: кто владеет информацией, тот владеет миром, или, по крайней мере, собой, что сегодня тоже достаточно важно. Приведенный пример уникален еще и потому, что японцы – нация сугубо моноэтническая, относящаяся к своей культуре и языку с завидным пиететом и характеризующаяся чрезвычайно высоким уровнем резистентности к внешнему воздействию.

В 40–50-е гг. прошлого столетия в мире не существовало единого информационного пространства, но в ряде стран определяющим фактором внешнего взаимодействия стал коммуникативный прагматизм, предполагающий активное использование во всех сферах деятельности социума иностранного(ых) языка(ов). Именно в это время на первые роли, по понятным причинам, стал выходить английский язык, а формирование билингвизма стало объективной необходимостью, устойчивым социальным процессом, направляемым государством и предполагающим решение комплекса политических и экономических задач. "Англизация" современной цивилизации и мирового информационного пространства – процесс, сопоставимый со стихийным бедствием: остановить его невозможно. Он вызывает у многих людей не меньшее недовольство и раздражение, нежели сама глобализация.

Однако осознание колоссальной значимости двуязычия как одного из главных рычагов государственной политики, мощного оружия в информационной войне и технологической гонке неотвратимо приводит к выводу о том, что язык – это власть, средство достижения любой цели, которую ставит перед собой государство. Это средство, в отличие от других, не требует особых материальных затрат; напротив, язык сам предоставляет в распоряжение социума в целом и государства в частности неограниченные ресурсы и возможности. Так уж сложилось, что единственное предназначение языка состоит в том, чтобы обслуживать все сферы жизнедеятельности общества, оставаясь при этом совершенно безучастным, индифферентным к его судьбам и проблемам. Язык живой, но бездушный организм. Не следует, однако, думать, что язык – это вещь в себе. Его самодостаточность относительна и не беспредельна. Беззаботное и невнимательное отношение творца (социума) к своему детищу (языку) способно породить проблемы, сопоставимые с угрозой национальной безопасности государства.

В социолингвистике процесс взаимодействия общества (субъекта) и языка (объекта) традиционно рассматривается как дихотомия, первая составляющая которой представляет собой аморфное образование, генеральную совокупность индивидов, так называемых наивных носителей языка, спонтанно, непреднамеренно насыщающих языковую систему речевыми образцами, которые в свою очередь формируют ряд правил реализации языковых единиц, называемых нормой. Следовательно, сознательное воздействие общества на язык, либо крайне ограничено, либо, что более вероятно, вообще невозможно.

Еще старик Гумбольдт заметил это: "Народ может и несовершенный язык сделать инструментом порождения таких идей, к каким первоначально не было никаких исходных импульсов, но народ не в силах устранить когда-то глубоко укоренившихся в языке внутренних ограничений. Здесь и самое высокое просвещение не дает плодов. Даже все то, что привносят последующие эпохи, исконный язык приспосабливает к себе и модифицирует по собственным законам" (Гумбольдт, 2001: 58).

Гениальная формула, не только определяющая характер отношений общества и языка, но и дающая повод внимательному читателю для размышлений на следующие темы:

1. Можно ли считать язык, наряду с человеком, вторым творящим началом?

2. О каком высоком просвещении идет речь, и кто его осуществляет?

В качестве исходного теоретического посыла мы примем следующее определение языка. Язык – это такое произведение человека, которое способно функционировать само по себе. Язык начинает жить самостоятельной жизнью, как только он приобретает черты и свойства завершенности по отношению к конкретному периоду времени, на которое приходится тот или иной этап языкового развития. В этом смысле язык сопоставим с вещью, изделием ремесленника или предметом искусства; каждый из них имеет своего создателя, но живут отдельно от него, постигая окружающую действительность и ассоциируя в своем восприятии чувства и оценки ее предметов и явлений, не всегда совпадающими с авторскими замыслами, и расширяющими границы мироощущения человека.

Теперь обратимся ко второму вопросу. Конечно, Гумбольдт под просвещением имел в виду роль государства в жизни языка и его отношениях с обществом. Так ли здесь все просто и однозначно, как может показаться на первый взгляд?

Субъектно-объектные отношения человека и языка со временем перестают носить четко выраженный субординативный характер. Не всякие изменения социума обусловливают развитие языка, и далеко не всякая попытка воздействия на язык извне дает желаемый результат. Многочисленные примеры неудачного "языкового строительства", увы, не убавляют творческого порыва некоторых руководителей государств, пытающихся за счет языка решить политические, территориальные, межэтнические и прочие проблемы.

Как же определить, что для языка "хорошо", а что "плохо"? И существует ли прямая зависимость состояния языка от состояния социума? Иными словами, можно ли считать корректной формулу: хорошо социуму = хорошо языку? И наоборот: плохо социуму = плохо языку?

Б. Сарнов первым эпиграфом к своей книге "Наш советский новояз" (2005) избрал изречение Р. У. Эмерсона: "Падение человека влечет за собой падение языка". Вторым эпиграфом к книге стали слова нобелевского лауреата И. Бродского, сместившего акценты в этих взаимоотношениях: "Падение языка влечет за собой падение человека".

Весьма спорное утверждение, на наш взгляд. В нем нарушена (а точнее, вообще отсутствует) причинно-следственная связь: "падение языка" само по себе невозможно.

Во-первых, язык "падает", то есть умирает, когда им перестает пользоваться человек. Во-вторых, если под "падением" понимается деградация, или, по принятой в социолингвистике терминологии, "креолизация" языка, то это также процесс, зависящий от внешних обстоятельств. Кроме того, по мнению одного авторитетного философа, любезно "согласившегося" участвовать в обсуждении этой и других проблем нашей книги, падение, не следует считать завершенным действием и однозначно интерпретируемым результатом:

Он падает, кричат они, хохочут,
а он всего лишь к ним спуститься хочет.
Он слишком счастлив был с самим собой,
он слишком свет, чтоб не пойти за тьмой

(Ницше 2007: 25)

Цикличность развития мира предполагает чередование падений и подъемов. Взаимоотношения человека и языка в этом процессе также не являются исключением, однако здесь нет прямой зависимости. Движение человека вверх или вниз не означает аналогичного и последовательного действия языка. И наоборот.

То или иное состояние общества, как известно, определяется характером отношений базисных и надстроечных категорий. "Падение" человека (общества) провоцируется дисбалансом базиса и надстройки, и язык здесь играет далеко не последнюю роль.

Идеология формирует базовые принципы языковой политики государства, реализация которой имеет непосредственной отношение к каждому представителю языкового коллектива и к формированию языкового сознания общества в целом.

Таким образом, язык оказывается средством, с помощью которого государство воздействует на общество. Значит ли это, что государство вправе распоряжаться этим средством по своему усмотрению? Да, язык предоставляет равное право пользоваться безграничными возможностями своей системы всем без исключения носителям, и для него (языка) не существует никакой социальной иерархии или предпочтений внутри языкового коллектива. Такая позиция позволяет нам считать государство некой персонифицированной частью языкового коллектива, отличающейся от всех прочих носителей языка наличием властных полномочий, направленных и на социум, и на язык.

Необходимо подчеркнуть, что глаголы "пользоваться" и "распоряжаться" в отношении языка предполагают разные по характеру действия. Взаимодействие общества и языка обеспечивает функционирование последнего и стимулирует языковые изменения, а это для языка благо, так как без изменений нет развития. Речевая деятельность социума – энергия языка, не подлежащая какой-либо регуляции. Но нас больше интересует характер отношений в другой оппозиции: государство – язык, заключающей те самые проявления "высокого просвещения", о которых говорил Гумбольдт.

Оппозиция "государство – язык" имеет одностороннюю направленность и выраженный субординативный характер; оппозиция "общество – язык" характеризуется двусторонней связью своих составляющих, взаимодействующих на координативной основе.

Сарказм Гумбольдта понятен. Он адресован лингвистам позднего средневековья, считавшим вмешательство в жизнь языка в целях его усовершенствования возможным и оправданным деянием.

Абсолютно непонятными, противоречащим элементарным постулатам гуманитарного знания, являются действия некоторых современных политиков, государственных мужей, направленные на регламентацию языка, неминуемо приводящие к негативным социальным последствиям различной степени тяжести. И здесь, очевидно, просвещать нужно не языковой коллектив, а государство в лице соответствующих чиновников из сфер культуры и образования. Возможность, что среди читателей этой книги окажутся заинтересованные лица из указанных государственных структур, крайне мала. И все же возьмем на себя труд и ответственность обозначить наиболее острые аспекты проблемы и попытаемся определить способы и формы их решения.

Об авторе

Доктор филологических наук, профессор кафедры лингвистики и межкультурной коммуникации факультета иностранных языков Санкт-Петербургского государственного политехнического университета. Автор более 70 публикаций в отечественных и зарубежных изданиях по проблемам общей теории языка и германистики.