Мы здесь предполагаемъ показать, на основанiи какихь началъ и законовъ управлялись общества греческое и римское; римляне и греки соединены вместе въ одномъ и томъ же изследованiи, такъ какъ эти два народа, ветви одной и той же расы, говорили языками, развившимися изъ одного общаго языка, имели много общихъ учрежденiй и пережили рядъ сходныхъ переворотовъ. Особенное вниманiе будетъ обращено на то, чтобы показать коренныя и существенныя различiя, какими древнiе народы вечно будутъ разниться отъ современныхъ обществъ. Наша система воспитанiя, переносящая насъ съ детства въ среду грековъ и римлянъ, прiучаетъ насъ приравнивать ихъ къ себе, судить ихъ исторiю своею и объяснять наши перевороты ихними. То, что нами получено отъ нихъ, то, что ими намъ завещено, заставляетъ насъ предполагать большое сходство между ними и нами; мы съ трудомъ можемъ смотреть на нихъ какъ на чужихъ, и мы видимъ въ нихъ почти всегда самихъ себя. Отсюда вышло много заблужденiй. Мы не замедлимъ ошибиться относительно этихъ древнихъ народовъ, если будемъ смотреть на нихъ сквозь мненiя и факты нашего времени. Ошибки же въ этомъ деле не безопасны. Наши поколенiя нередко испытывали смуты подъ влiянiемъ идей, составившихся у нихъ о Грецiи и Риме. Дурно понятыя учрежденiя древней общины привели къ мысли воскресить ихъ къ жизни у насъ. Составилось ложное мненiе о свободе у древнихъ, и изъ-за одного этого едва не погибла свобода новейшихъ народовъ. Последнiя 80 летъ въ исторiи Францiи ясно показали, что одна изъ самыхъ значительныхъ преградъ на пути развитiя современнаго общества кроется въ привычке иметь всегда передъ глазами греческую и римскую древность. Чтобъ узнать истину объ этихъ древнихъ народахъ, надлежитъ научать ихъ, забывъ о себе, какъ будто бы они были совершенно намъ чужды, съ темъ же безпристрастiемъ и безкорыстiемъ, съ какимъ мы стали бы изучать древнюю Индiю или Аравiю. Такимъ образомъ наблюдаемые Грецiя и Римъ представятся намъ съ характеромъ совершенно недоступнымъ для подражанiя. Нетъ ничего похожаго на нихъ въ новейшiя времена; ничего похожаго не можетъ быть и въ будущемъ. Мы постараемся показать, на какихъ основахъ зиждились эти общества, и тогда будетъ ясно видно, что эти основы более не въ состоянiи управлять человечествомъ. Отчего это такъ? Почему условiя управленiя людьми уже более не те, какъ в старину? Важныя перемены, время отъ времени возникающiя въ строе общества, не могутъ быть деломъ ни случайности, ни одного только произвола. Причина, ихъ порождающая, должна быть могущественна, и причина эта неизбежно коренится въ самомъ человеке. Если законы человеческой ассоцiацiи теперь иные, чемъ въ древности, это оттого, что въ самомъ человеке кое-что изменилось. Действительно, одна часть нашего существа изменяется изъ века въ векъ: это – наше познанiе. Оно вечно въ движенiи, почти всегда прогрессирующемъ, и, благодаря ему, наши учрежденiя и наши законы подвержены перемене. Человекъ не мыслитъ более такъ, какъ онъ мыслилъ 25 вековъ тому назадъ, и именно отъ этого законы, имъ управляющiе, теперь иные, чемъ в старину. Исторiя Грецiи и Рима есть свидетельство и примеръ тесной связи, существующей всегда между понятiями человеческаго ума и соцiальнымъ бытомъ народовъ. Взгляните ыа учрежденiя древнихъ, не размышляя объ ихъ верованiяхъ: вы ихъ найдете темными, непонятными, необъяснимыми. Откуда эти патрицiи и плебеи, патроны и клiенты, эвпатриды и феты, и какъ появилисъ те родовыя неизгладимыя различiя, какiя мы находимъ у этихъ классовъ? Какой смыслъ имеютъ эти учрежденiя лакедемонянъ, кажущiяся намъ столь противоестественными? Какъ объяснить странныя несправедливости древняго частнаго права: въ Коринйе, въ Фивахъ – запретъ продавать землю, въ Афинахъ, въ въ Риме – неравномерность въ наследованiи между братомъ и сестрою? Что именно разумели юристы подъ именемъ аiнацiи и рода? Откуда эти перевороты въ праве и въ политике? Что за странный патрiотизмъ, поглощавшiй иногда все естественныя чувства? Въ чемъ заключалась та свобода, о которой было такъ много речи? Какъ случилось, что учрежденiя, столь далекiя отъ нашего современнаго пониманiя, могли установиться и властвовать долгое время? Какое именно высшее начало дало имъ власть надъ человеческимъ умомъ? Но рядомъ съ этими учрежденiями и этими законами – поставьте верованiя; факты тотчасъ станутъ яснее и объясненiе ихъ представится само собою. Если, восходя къ началу этой расы, т.-е. ко времени, когда слагались ея учрежденiя, будетъ обращено должное вниманiе на понятiя этого племени о человеческомъ существе, о жизни, о смерти, о загробномъ существованiи, о божественномъ начале, – то будетъ уловлена тесная связь между этими мненiями и древними нормами частнаго права, между обрядами, вытекавшими изъ этихъ верованiй, и политическими учрежденiями. Сравненiе верованiй и законовъ показываетъ, что первоначальная религiя определила греческую и римскую семью, установила бракъ и власть отца, обозначила степени родства и освятила право собственности и право наследства. Эта же религiя, расширивъ и продолживъ семью, образовала более значительную ассоцiацiю, гражданскую общину, и царила въ ней такъ же властно, какъ въ семье. Изъ нея вышли все учрежденiя, какъ и все частное право, древнихъ. Отъ нея гражданская община получила свое начало, свои нормы, свои обычаи, свое управленiе. Но, съ теченiемъ времени, эти древнiя верованiя изменялись и забывались; частное право и политическiя учрежденiя изменялись также рука объ руку съ ними. Тогда наступилъ рядъ переворотовъ и соцiальныя преобразованiя следовали правильно за переменами сознанiя. Следовательно, прежде всего надо изучить верованiя этихъ народовъ, а знатъ древнейшiя изъ нихъ для насъ особенно важно. Учрежденiя и верованiя, встречаемыя нами въ цветущiя эпохи Грецiи и Рима, суть лишь развитiе предшествовавшихъ верованiй и учрежденiй; ихъ корни надо искать въ глубине прошедшаго. Народы греческiе и италiйскiе безмерно древнее Ромула и Гомера. Время образованiя верованiй и установки учрежденiй кроется въ эпохе более древней, въ старине незапамятной. Но есть ли надежда достичь познанiя этого отдаленнаго прошлаго? Кто скажетъ намъ, что именно думали люди за 10 или 15 вековъ до нашей эры. Можно ли уловить то, что такъ неуловимо и подвижно, верованiя и мненiя? Мы знаемъ то, что думали восточные арiйцы 35 вековъ назадъ; но мы знаемъ это изъ гимновъ Ведъ, несомненно, весьма древнихъ, и изъ законовъ Ману, менее древнихъ, но где также можно различить места, относящiяся къ эпохе крайно отдаленной? Но где же гимны древнихъ эллиновъ? У нихъ, какъ и у италiйцевъ, были древнiя песни, древнiя священныя книги; но изъ всего этого ровно ничего не дошло до насъ. Какая память можетъ сохраниться для насъ объ этихъ поколенiяхъ, не оставившихъ намъ ни одного писаннаго текста? Къ счастiю, прошлое никогда не умираетъ совершенно для человека. Человекъ можетъ легко забыть его, но онъ носитъ его всегда въ себе самомъ. Каковъ бы онъ ни былъ въ данную эпоху, онъ есть продуктъ и произведенiе всехъ предшествовавшихъ эпохъ. Если углубиться въ его душу, можно тамъ отыскать и различить эти различныя эпохи по темъ следамъ, какiе каждая изъ нихъ оставила въ ней. Посмотримъ внимательно на грековъ временъ Перикла, на римлянъ временъ Цицерона; они носятъ въ себе явные отпечатки и верные следы вековъ самыхъ отдаленныхъ. Современникъ Цицерона (я говорю преимущественно о человеке изъ народа) обладалъ воображенiемъ полнымъ легендъ; легенды эти достались ему въ наследство отъ эпохи более древней и свидетельствуютъ объ образе мыслей того времени. Современникъ Цицерона пользуется языкомъ, корни словъ котораго относятся къ глубочайшей древности; этотъ языкъ, выражая мысли древнихъ вековъ, сложился по ихъ образцу и, сохранивъ ихъ отпечатокъ, передаетъ его изъ века въ векъ. Внутреннiй скрытый смыслъ корня можетъ иногда открыть древнее мненiе или древнiй обычай; мысли изменились и воспоминанiя исчезли, но остались слова, непреложные свидетели исчезнувшихъ верованiй. Современникъ Цицерона совершаетъ обряды при жертвоприношенiи, при погребенiи, при заключенiи брака; эти обряды – древнее его, а доказательство этого въ томъ, что они не соответствуютъ его верованiямъ въ данное время. Но если взглянуть ближе на обряды, на произносимыя имъ при этомъ слова, въ нихъ можно непременно найти следъ того, во что верили люди за 15 или 20 вековъ до него. Нюма Дени ФЮСТЕЛЬ ДЕ КУЛАНЖ (1830–1889) Выдающийся французский историк. Родился в Париже. Окончил в 1853 г. Высшую нормальную школу (Париж) и был направлен во Французскую школу в Афинах; проводил раскопки на острове Хиос. С 1855 г. преподавал в лицее в Амьене, а затем в лицее Св.Людовика в Париже. В 1861–1870 г. – профессор Страсбургского университета, в 1870–1875 гг. – профессор Высшей нормальной школы, в 1875–1888 гг. – профессор Сорбонны. В 1880–1883 гг. занимал пост ректора Высшей нормальной школы. С 1875 г. – член Академии моральных и политических наук. Первая значительная работа Фюстель де Куланжа "Гражданская община древнего мира мира" (1864) была посвящена древней истории. После франко-прусской войны 1870–1871 гг. он до конца жизни занимался историей Средних веков. В своем главном труде "История общественного строя древней Франции" (1875–1892; в 6 т.) он выступил против выдвинутой О.Тьерри, Ф.Гизо и другими идеи о решающей роли классовой борьбы в истории Средневековья и закономерности революций. По его мнению, переход от Античности к Средним векам был постепенным преобразованием учреждений поздней Римской империи (романистическая концепция), и в основе европейской цивилизации лежат лишь римские, а не германские общественные институты. Фюстель де Куланж был выдающимся знатоком документального материала, мастером тонкого и всестороннего его анализа; ввел в научный оборот много новых исторических источников. И хотя романистическая концепция была подвергнута серьезной критике (в том числе русскими учеными М.М.Ковалевским, П.Г.Виноградовым и др.), идеи Фюстель де Куланжа оказали в начале XX в. заметное влияние на западную историографию. |