Любая власть есть преступление, она является им автоматически, хочет она того или нет, и те из вас, кто думает иначе, ошиблись адресом. Простите, что повторяю вам тысячу раз говоренные истины: любое сколь угодно благое ваше действие на ответственном посту неминуемо наносит вред части тех, ради кого вы стараетесь. Если вам кажется, что этого не случилось, значит, либо вы невнимательно смотрели, либо человеческое общество изменилось к лучшему, во что позвольте мне, старику, не поверить. Помните: критерием правильности ваших действий будет служить лишь интегральная польза, а критерием оптимальности – минимум человеческих и моральных потерь.
А.Громов "Год лемминга" Это длинный и очень сложный разговор о самом противоречивом этапе нашей истории – революции начала XX века. Мы слишком мало знаем о ней, даже если кажется, что все точки над "i" уже расставлены. Достаточно спросить: Почему Ленин называл Октябрьскую революцию бур-жуазной? Сколько было "опломбированных вагонов" и кто еще проехал в революционный Петроград через Германию? Как Сталин оказался в лагере сторонников Временного правительства? Эти вопросы лишь вершина айсберга. Под ней – огромная тайна, называемая Русская революция. Эта книга – вызов стереотипам и идеологии. Попытка разобраться, чем же на самом деле является для нас этот социальный и политический взрыв, переросший в противостояние Гражданской войны – не спецоперация, не заговор, а исторический процесс, пронизанный собственной, подчас крайне жестокой, но единой логикой. Эта книга – о природе Русской революции и сути советского строя. Доктор исторических наук В.Калашников в одной из своих статей сформулировал: "Желание поменять историческую память народа с "красной" на "белую" не покидает новую российскую элиту. И это желание постоянно превращает историю далекого прошлого в часть современной политической жизни" [1]. В этом – предельная актуализация поставленного вопроса. Но здесь же кроется опасная ловушка – и "красный", и "белый" образы истории предельно идеологизированы и мифологизированы. Подходить сегодня к тем событиям через призму идеологии и искаженного ей понятийного аппарата победителей и проигравших – все равно, что, по меткому выражению исследователя революционной эпохи С.А.Павлюченкова, "формулировать научный взгляд на Древнюю Русь в круге понятий средневековой схоластики и религиозной мистики" [2]. Именно такая историческая битва происходит у нас на глазах. В попытках как очернить, так и обелить эпоху Революции и советского строя, нетрудно вычленить наборы специфических тем, утверждений-заклинаний, которым придается мистическая, всеобъясняющая сила. Яркий пример – подсчет и пересчет числа жертв эпохи и то, с каким рвением на определенном этапе историки и публицисты взялись за освоение этой новой темы. Финальным аккордом стал выход из под пера ряда западных историков "Черной книги коммунизма", подсчитавшей уже число жертв идеологии, причем по всему миру. В предисловии к ее русскому изданию академик А.Яковлев, архитектор перестройки, занимавший при Горбачеве пост главного идеолога ЦК КПСС, не скрывает, что как минимум в нашей стране имела место продуманная антисоветская кампания: "После XX съезда в сверхузком кругу своих ближайших друзей и единомышленников мы часто обсуждали проблемы демократизации страны и общества... Группа истинных, а не мнимых реформаторов разработали (разумеется, устно) следующий план: авторитетом Ленина ударить по Сталину, по сталинизму. А затем, в случае успеха, Плехановым и социал-демократией бить по Ленину, либерализмом и "нравственным социализмом" – по революционаризму вообще. Начался новый виток разоблачения "культа личности Сталина"... с четким подтекстом: преступник не только Сталин, но и сама система преступна... Быстро дошла очередь и до Ленина: факты его деятельности потрясали людей, ничего не знавших о мегапреступности вождя" [3]. Размышляя о сделанных в "Черной книге..." обобщениях, публицист, редактор литературных программ Би–Би–Си А.Кустарев (Донде) отмечает, "Нам предлагают считать его [коммунизм] "преступным". Но эпоха, обозначаемая в тезисе обвинения как "коммунистическое правление", на самом деле была чем-то иным... это была эпоха революций... Революция "закладывает новые основы". Эпосы всех народов, включая Ветхий завет, неизменно ставят в начале всех начал насильственный акт. В христианской традиции "Каин убил Авеля"... В русской революции в роли Каина оказались коммунисты. Французская революция обошлась якобинством. Американской революции было достаточно республиканизма. И хотя во всех революциях после русской важную роль играли коммунисты, кровавый характер революций объясняется не тем, что в них участвуют коммунисты, а тем, что они – революции" [4]. Кустарев (Донде) пишет: "Если наука старается отделить понимание от нравственной оценки, то это не значит, что нам следует воздерживаться от этической оценки исторических эпизодов и действующих лиц истории. Но нельзя путать этическую оценку не только с научным объяснением, но и с судебно-правовым заключением. Обвинители коммунизма интонируют свои обвинения в этическом ключе, а артикулируют их почему-то все время в правовых терминах..." [5] И это действительно так. Известный телеведущий Н.Сванидзе в цикле исторических передач возгласом о преступности системы легко отметает не только любые возражения оппонентов, но и в целом попытки анализа исторических процессов. Миллионы жертв становятся тем самым мис-тическим все объясняющим аргументом, после которого дискуссия уже просто не подразумевается. В рамках таких утверждений выхолащивается сама суть революции – как огромного по своим масштабам движения народных масс. Советская историография не уделяла должного внимания февралю 1917Нго, по понятным причинам выпячивая на передний план события октября. Сегодня и сам Октябрь нивелируется до уровня банального заговора. Н.Сванидзе заявляет: "Не сам пал капитализм, капитализм в России развивался очень неплохо. И не пролетариат сверг капитализм. А свергла его кучка профессиональных революционеров, приехавших для этого изНза границы и, воспользовавшись смутой и Мировой войной..." [6] – и так далее. Но должно же быть какое-то объяснение тому факту, что эта "кучка профессиональных революционеров" имела большинство в Советах по всей России? Уникальное по темпам развитие капитализма в стране на рубеже XIX XX веков – еще один важный "мистический" тезис, из которого прямо вытекает: в Октябре страна свернула со столбовой дороги цивилизации, пошла по тупиковому пути. Научный руководитель факультета политологии Высшей школы экономики Марк Урнов заявляет: "Россия перед революцией, как известно, развивалась бешеными темпами, создавалась мощная промышленность, вплетенная в мировое хозяйство, и возникали образцовые фигуры российских предпринимателей... Не только крупная промышленность, не только высокие заработные платы... В России никогда рабочие не получали относительно столько при советской власти, сколько они получали при капитализме!" [7] Картину портит лишь один, зато неоспоримый и очень принципиальный исторический факт: три последовательные революции потрясли страну в первые два десятилетия XX века. Что они представляли собой – заговор? Или, такие объяснения тоже приходится слышать, сытый бунт? История рисует нам несколько иную картину (подробнее об этом в моей работе "Сумерки Российской империи" – М.: "Вече", 2011). Но в этом случае нужно разобраться, что случилось с российским капитализмом? Как от интенсивного роста начала века он скатился до разрухи конца 1916 – начала 1917-го годов? Кто или что явилось причиной краха? И более того – существовал ли в России капитализм, или мы втискиваем в рамки привычных определений совершенно иную сущность? Советская историография развивалась под существенным гнетом идеологии, в частности, будучи вынуждена трактовать исторические события в рамках марксистско-ленинской теории. Неверным было бы сказать, что сегодня знак просто изменен на противоположный. В современной России отсутствует сколько-нибудь четко сформулированная идеология, что приводит в нашем случае к катастрофическим результатам: легитимация развала советского строя осуществляется через его тотальное очернение и отрицание. Бессмысленно даже и в академической дискуссии поднимать вопрос о причинах катастрофы 1991 года – с вероятностью, близкой к 100 процентам, в ответ будет озвучено ритуальное "система была нежизнеспособна". Нужно ли говорить, что построенное на подобного рода всеобъемлющих утверждениях упрощенчество лишь еще больше уводит нас от понимания исторических процессов? Американский историк и советолог Р.Даниелс в статье "Россия на рубеже XXI века" отмечает: "Удивительные события 1991 года способствовали закреплению почти универсального стереотипа в отношении рухнувшего режима. И в России, и за границей его считают провалившимся экспериментом длинною в семьдесят четыре года... Данное суждение проистекает из буквального, упрощенного пони-мания коммунистической идеологии как определяющего фактора советской жизни" [8. С.8]. "...На вопрос, почему "коммунизм", или "русская революция", или "семьдесят четыре года советского эксперимента" потерпели крах, нет простого ответа. Система, рухнувшая в 1991-м, весьма и весьма отличалась от той, которую большевики пытались установить в 1917-м. Она прошла все стадии революционного процесса и была сформирована с одной стороны историческим наследием России, с другой – потребностями модернизации. Что менялось менее всего, так это рамки идеологической легитимизации, за которую держались последовательно сменявшие друг друга коммунистические лидеры, придавая иллюзию постоянства тому, что на деле являлось историей глубоких изменений" [9]. Что мы сегодня знаем об истории глубоких изменений, которые прошла наша страна? На бытовом, идеологическом уровне, даже в научной дискуссии мы раз за разом скатываемся к внеисторическим обобщениям. А ведь система, попавшая под уничтожающую критику, по признанию американского советолога была сформирована историческим наследием России – не считая не менее важных требований модернизации. Р.Даниелс продолжает: "...Если иметь в виду реальные задачи, возложенные на него историей, советский "эксперимент" отнюдь не назовешь полной неудачей. Основная его цель состояла в доведении до конца процесса модернизации, прерванного революцией, а также в мобилизации национальных ресурсов ради выживания России и ее способности конкурировать в мире передовых военных технологий..." "Сталинизм превратил крестьянское по своей природе общество в нацию, по преимуществу городскую, образованную и технологически изощренную, одним словом – современную. Советская Россия была уже не докапиталистической, как это зачастую утверждалось в теориях посткоммунистического "перехода", и не посткапиталистической, как трактовала марксистско-ленинская доктрина, она была альтернативой капитализму, параллельной формой модернизации, осуществленной совершенно иными методами" [10]. Через три революции, Мировую и Гражданскую войны, через Великую Отечественную войну наша страна прошла, выдержав вызовы истории. Которые состояли – не больше, и не меньше – в "мобилизации национальных ресурсов ради выживания России". На этом пути наша страна стала одной из двух мировых сверхдержав. Второй полюс – США – не видел войн на своей территории с середины XIX века. Все это стало возможным благодаря созданию реальной альтернативы капитализму, параллельной форме модернизации. Этот факт признают за океаном, но от него просто отмахиваются у нас. Много ли мы вообще можем припомнить альтернативных форм, не говоря уже о столь значимо эффективной? Нужно заметить, что происходящее в России отнюдь не уникально. Отрицание собственного опыта, истории, болезненная концентрация на недостатках, выпячивание язв и стремление к огульному покаянию за все свершенное и несовершенное – похоже, что это является определенного рода закономерностью для стран, переживших революционный слом. Известный французский историк XIX века Жюль Мишле обращался к современной ему интеллектуальной элите: "Важно выяснить, насколько верно изображена Франция в книгах французских писателей, снискавших в Европе такую популярность, пользующихся там таким авторитетом. Не обрисованы ли в них некоторые особо неприглядные стороны нашей жизни, выставляющие нас в невыгодном свете? Не нанесли ли эти произведения, описывающие лишь наши пороки и недостатки, сильнейшего урона нашей стране в глазах других народов? Талант и добросовестность авторов, всем известный либерализм их принципов придали их писаниям значительность. Эти книги были восприняты как обвинительный приговор, вынесенный Франциею самой себе: " [11] Мишле писал: "Конечно, у нее есть недостатки, вполне объяснимые кипучей деятельностью многих сил, столкновениями противоположных интересов и идей; но под пером наших талантливых писателей эти недостатки так утрируются, что кажутся уродствами. И вот Европа смотрит на Францию, как на какого-то урода: Разве описанный в их книгах народ – не страшилище? Хватит ли армий и крепостей, чтобы обуздать его, надзирать за ним, пока не представится удобный случай раздавить его?.." "В течение полувека все правительства твердят ему [народу], что революционная Франция, в которую он верит, чьи славные традиции хранит, была нелепостью, отрицательным историческим явлением, что все в ней было дурно. С другой стороны, Революция перечеркнула все прошлое Франции, заявила народу, что ничего в этом прошлом не заслуживает внимания. И вот былая Франция исчезла из памяти народа, а образ новой Франции очень бледен: Неужели политики хотят, чтобы народ забыл о себе самом, превратился в tabula rasa?.. Как же ему не быть слабым при таких обстоятельствах?" [12] Слова историка, написанные более 150 лет назад, удивительно актуальны для современной России. Франция свою эпоху исторического отрицания пережила. Сегодня французы с гордостью говорят о Великой французской революции. День взятия Бастилии – национальный праздник. Каждый француз знает – Великая революция сыграла свою роль не только в жизни республики, но и явилась значимой вехой мировой истории. Статуя свободы, венчающая морские ворота США – подарок Франции независимой колонии – тому примером. Только от нас сегодня зависит, как долго продлится период отрицания ключевого этапа российской истории, оказавшего огромное влияние не только на нашу страну, но и на весь остальной мир. Для нас предельно важно совершить этот переход – от огульного обличения к изучению и пониманию собственной истории XX века. С водой идеологии в 1991 году мы выплеснули нечто чрезвычайно важное, настолько, что, не исключено, от этого зависит выживание нашей страны. Об этом говорят советологи за океаном, и для нас это достаточная причина, чтобы насторожиться. Возможно, главное лучше видится издалека. Возможно, это ошибочная трактовка. Но ставки слишком высоки, чтобы просто закрывать глаза на прозвучавшие предупреждения. Лысков Дмитрий Юрьевич Российский писатель, журналист, телеведущий. Тысячам телезрителей известен по ток-шоу "Правда" на Общественном телевидении России. Более 17 лет работает в средствах массовой информации, прошел путь от стажера отдела криминальной хроники до политического аналитика. Родился в 1977 году в городе Ташкент Узбекской ССР. Учился в МГТУ им. Баумана, на факультете "Материалы и технологии". Журналистскую работу начал в газете "Жизнь" (на тот момент "Ведомости. Москва"), где получил как репортерский, так и административный опыт. В дальнейшем в должности главного редактора возглавлял профильную газету о компьютерных играх, работал в агентстве "РИА Новости", редакции интернет-портала "Правда.Ру", занимался политическими проектами. С конца 1990-х годов в качестве аналитика участвовал в избирательных кампаниях в столице и в регионах России.
В 2009 году Д. Ю. Лысков дебютировал с книгой "Сталинские репрессии. Великая ложь XX века", выдержавшей к 2012 году три переиздания. В 2011 году увидела свет работа "Сумерки Российской империи", на широком историческом материале рассматривавшая вопрос о причинах революции в России начала XX века. |