Существуетъ общераспространенное убеждение, что изучить китайский языкъ если не совсемъ невозможно, то по крайней мере чрезвычайно трудно не только для кого-либо изъ европейцевъ, но и для самихъ китайцевъ. Съ другой стороны приходится иногда слышать, главнымъ образомъ отъ лицъ, живущихъ въ Китае, что выучиться по-китайски весьма легко. Чемъ же обусловливается такое разногласие въ отзывахъ о трудности или легкости китайскаго языка? Темъ единственно, что слово "языкъ" не выражаетъ собою понятая, разъ навсегда определенная по своему содержание и объему, – это понятие можетъ быть и слишкомъ узкимъ, и слишкомъ широкимъ. Если, напр., одинъ французъ проживетъ годъ въ Пекине, а другой столько же времени въ Кантоне, то нетъ сомнения, что оба они освоятся съ устною речью жителей этихъ китайскихъ городовъ гораздо легче, нежели могли бы выучиться въ течении двенадцати месяцевъ одинъ по-немецки, а другой по-русски. Намъ известно, что казаки, сопровождающее русскую почту отъ Кяхты до Пекина, безъ особеннаго труда ознакомляются съ языкомъ северныхъ китайцевъ и что дети русскихъ и англичанъ, родившияся въ Китае, скорее научаются говорить по-китайски нежели на своемъ родномъ языке. Привыкнуть изъясняться покантонски, по-пекински, по-шанхайски, по-ханькоуски и т.д. не трудно для того, кто прожилъ хотя по году въ Кантоне, Пекине, Шанхае, Ханькоу, – но это еще не будетъ знание китайскаго языка. Если я свободно говорю по-русски съ москвичемъ и по-английски съ лондонцемъ, то могу утверждать, что я знаю языки русский и английский; но если я усвоилъ говоръ пекинский или кантонский, то еще не имею права сказать, что знаю китайский языкъ. Въ Китае, при громадности его территории и населения, слишкомъ много диалектовъ, и, строго говоря, нет ни одного господствующаго, общераспространеннаго, общепонимаемаго. Положимъ, эти диалекты являются разновидностями одного и того же языка, но разновидностями настолько затруднительными для слуховаго усвоения, что кантонецъ вовсе не понимаетъ пекинца и наоборотъ. Знать всe местныя вариации китайскаго языка дело невозможное и знать главнейшие китайские диалекты дело весьма нелегкое. Кто желаетъ изучать китайкий языкъ въ обширномъ, а не въ узко-диалектическомъ смысле этого слова, тотъ необходимо долженъ ознакомляться съ письменностью китайцевъ, устраняющею значение и важность местныхъ говоровъ и понятною для 500 миллюновъ населешя Азии. Намъ самимъ приходилось беседовать не только съ китайцами Сингапура и Калгана, Фу-чжоу-фу и Тянь-цзина, но и съ японцами Токё и Ёкогамы молча, съ помощью изображаемыхъ на чемъ попало иероглифовъ, между темъ какъ устный разговоръ между нами былъ бы невозможенъ, по слишкомъ большому различию въ произношению начертываемыхъ знаковъ. Безъ знания китайской письменности знание разговорнаго языка всегда будетъ одностороннимъ, узьимъ. Но китайская письменность своеобразна и трудна, такъ какъ она не азбучная, а иероглифическая, – отдельныя понятия выражаются особыми знаками, запоминать которые, конечно, несравненно труднее нежели самые фигуристые алфавиты. Кроме этой, такъ сказать, существенной трудности иероглифическая письменность китайцевъ представляетъ трудность для изучения и потому, что она запечатлена литературою, чрезвычайно обширною, многостороннею и весьма древнею. Знать 2000 иероглифовъ было-бы вполне достаточно, чтобы уметь выражать обыкновенныя понятия, но только выражать ихъ; когда же приходится усвоять выраженныя въ литературе понятия (а знакомство съ литературою необходимо для изучающего китайский языкъ), то съ одной стороны знания 2000 иероглифовъ оказывается недостаточнымъ, а съ другой представляются затруднения, обусловливаемыя историческимъ развитиемъ самаго языка. Мы, русские, не легко понимаемъ летопись Нестора, нынешние греки не въ состоянии читать Геродота, а итальянцы историю Тита Ливия; серьезно же изучающему китайский языкъ приходится иметь дело и съ Пекинской газетой текущаго года, и съ творениями философовъ, положившихъ (за четыре слишкомъ века до Р. X.) основание конфуцианству и даосизму. При этомъ можно помнить большое количество иероглифовъ и затрудняться чтениемъ книгъ историческихъ единственно по незнанию собственныхъ именъ (государей, полководцевъ, министровъ, городовъ и пр.), обозначаемыхъ иероглифами, выражающими въ то же время нарицательныя существительныя. При изучении письменности китайской является трудность и съ той стороны, что каждый отделъ литературы, по самому содержанию своему, требуетъ знания терминологии расширяющей смыслъ того или другаго иероглифа и переносящей его изъ сферы реальной, бытовой въ сферу религиозную, мифологическую, философскую, мистическую и пр. Если знание разговорнаго китайскаго языка узко и односторонне безъ знания иероглифической письменности китайцевъ, то знание последней также односторонне и малоосновательно безъ ознакомления съ китайскою литературою, столь же многовековою и многосодержательною, какъ и самая жизнь китайскаго народа. Оставляя въ стороне историческия, географическия, религиозныя и литературныя основания, какъ обусловливающия трудность понимания китайскихъ книгъ, мы утверждаемъ, что иероглифическая письменность китайцевъ весьма затруднительна для изучения по своему лексикальному объему. Много-ли, напр., въ латинскомъ или немецкомъ лексиконахъ словъ для выражения такихъ понятий какъ "вода", "гора", "дождь", "блескъ", "идти", "смотреть", и не будетъ-ли вполне возможно даже малолетнему школьнику въ течении одного часа выучить эти слова, съ уменьемъ написать ихъ? Не то видимъ мы въ письменности китайцевъ: даже неполный (но единственный китайско-русский) словарь профессора В.П.Васильева ("Графическая система китайскихъ иероглифовъ") заключаетъ въ себе, напр., 52 иероглифа для выражения понятия "вода" (см. приложений N 1), 86 – для слова "гора" (см. приложений N 2), 30 – для слова "дождь" (см. приложений N 3), 45 – для слова "светъ, блескъ" (см. приложений N 4), 67 – для слова "идти" (см. приложений N 5), 65 – для слова "смотреть" (см. приложений N 6). Чемъ же обусловливается такое обилие иероглифическихъ знаковъ для шести указанныхъ словъ? Быть можетъ, обстоятельностью наблюдения китайскаго народа надъ предметами и действиями и вследствие этого тонкостью синонимическихъ отличий? Конечно, вода можетъ разсматриваться какъ текущая, стоячая, чистая, мутная, глубокая, неглубокая и т.д.; конечно, и горы бываютъ разныя (одиноко стоящия, тянущияся цепью, голыя, покрытыя лесомъ, ровныя, обрывистыя и пр.); правда, что и смотреть можно неодинаково (вверхъ, внизъ, мимоходомъ, съ почтениемъ, со страхомъ и пр.), – но темъ не менее всякий согласится, что 345 иероглнфовъ для выражения шести понятий (когда притомъ же есть не малое количество особыхъ иероглифовъ для словъ: река, источникъ, ключъ, озеро, прудъ, болото, холмъ, пикъ, скала и т.д.) число слишкомъ большое при какой угодно тонкости отличий предметовъ или действий. Кроме того, въ прилагаемыхъ таблицахъ мы усматриваемъ, что особыми иероглифами обозначаются нередко совершенно тождественныя понятия (напр., "прозрачная вода", "обрывистая гора", "мелкий дождь", "светъ огня", "идти скоро", "смотреть вверхъ"), – неужели и здесь все должно объясняться тонкостью синонимики, дающей китайцу возможность полагать различие между четырьмя обрывистыми горами? Что синонимика играетъ значительную роль во всякомъ языке (а темъ более въ китайскомъ съ его многовековою обширною литературою), этого мы не отрицаемъ, но съ другой стороны решительно отказываемся объяснять многообъемность китайской лексикографии единственно подробностию наблюдения китайцевъ надъ предметами и действиями, имея въ виду слишкомъ большое количество совершенно однозначащихъ иероглифовъ и памятуя, что очень нередко во всехъ языкахъ слова, первоначально безъ различия обозначавшия одинъ и тотъ же предметъ, только впоследствии усвоивались съ теми или другими синонимическими особенностями. Почему же такъ много иероглифовъ заключается въ китайскихъ лексиконахъ и что такое самъ въ себе закрепленный иероглифическою письменностью китайский языкъ? Посильному решению этихъ вопросовъ мы и намерены посвятить нашъ трудъ, желая анализомъ корневаго состава китайскаго языка определить элементы и выяснить характеръ этого последняго, равно какъ имея въ виду сделать, на основе лингвистическихъ изследований, несколько выводовъ о происхождении и этнографическихъ ингредиентахъ самого народа китайскаго. Указавъ цель своего труда, мы считаемъ необходимымъ оговориться относительно материала, который подвергнется нашему разсмотрению. Во-первыхъ, мы будемъ анализировать не устную речь китайцевъ, разнообразящуюся по диалектамъ и жаргонамъ, а единственно основной китайский языкъ, закрепленный иероглифическою письменностью. Во-вторыхъ, при транскрипции звука того или другаго иероглифа русскими буквами, мы намерены руководствоваться исключительно лексикономъ профессора В.П.Васильева, какъ, съ одной стороны, по важности пекинскаго наречия, усвоеннаго китайской администрациею, такъ съ другой и по темъ соображениямъ, что перечислять все оттенки областнаго, поместнаго выговора китайцевъ было бы слишкомъ затруднительно, даже невозможно, и что коренной звукъ каждаго иероглифа, при всехъ диалектическихъ вариацияхъ, сохраняетъ (почти всегда) устойчивость въ смысле принадлежности къ тому или другому разряду звуковъ (плавныхъ, гортанныхъ и пр.). Что касается указываемаго въ лексиконе Williams'a древняго произношения иероглифическихъ знаковъ, то, говоря словами профессора В.П.Васильева, "мы считаемъ поспешными все заключения о древнемъ чтении гиероглифовъ" и потому не намерены подвергать последнее лингвистическому анализу. Въ-третьихъ, мы не находимъ нужнымъ показывать, съ какими ударениями произносятся иероглифы, такъ какъ знание ударений важно для безошибочности говора и является второстепеннымъ при теоретическомъ анализе языка. Въ-четвертыхъ, въ техъ случаяхъ, когда на одинъ и тотъ же иероглифъ падаетъ несколько значений (не только совершенно разнородныхъ, но до некоторой степени и сближающихся), мы не беремъ на себя обязанности разсматривать генезисъ понятий или взаимныя ихъ отношения и будемъ пользоваться иероглифомъ, предоставляя себе свободу принимать его съ темъ или другимъ указаннымъ въ лексиконе значениемъ. Недостаточность теоретической разработки китайскаго языка европейскими синологами и разнообразие подлежащаго нашему анализу материала позволяютъ намъ надеяться, что ориенталисты отнесутся снисходительно къ темъ ошибкамъ и промахамъ, которые неизбежно должны встретиться въ нижеследующихъ главахъ нашего труда, и не поставятъ намъ въ вину, если мы, преследуя свои цели, не исчерпывали затрагиваемыхъ частныхъ вопросовъ, какъ бы ни были они сами по себе интересны, во всей полноте ихъ научной законченности. Георгиевский Сергей Михайлович Отечественный ученый-китаевед. Профессор Петербургского университета. По окончании историко-филологического факультета Московского университета работал преподавателем истории в Костромском реальном училище. После окончания факультета восточных языков Петербургского университета уехал в Китай в качестве служащего торговой фирмы «Боткин и сыновья». Через 3 года вернулся в Россию и после защиты магистерской диссертации по древнейшей истории Китая приступил к чтению лекций по китайской словесности. Вскоре состоялась защита им докторской диссертации на тему «Анализ иероглифической письменности китайцев как отражающей в себе историю жизни древнего китайского народа».
|