Сафронов А.П. Радикальный популизм и мобилизационное участие Изд. 2

Содержание

Введение

Всеобъемлющее и организованное вовлечение народных масс в политический процесс, инициированное правящими элитами, cтало обычным явлением современности. Периодически или регулярно, виртуально или реально массы привлекаются сегодня к взаимодействию с институтами власти везде, где существует современное рациональное государство. Вовлечение населения в систему политических отношений происходит как в развитых евро-атлантических странах, так и в переходных, кризисных обществах, принадлежащих к так называемому "третьему миру". Однако в каких бы социально-культурных или экономических условиях не осуществлялось привлечение малоимущих и трудовых классов к выработке государственной политики, при этом неявно подразумевается, что массы -- это инертный, податливый объект политического взаимодействия. Тогда как негласным или явным субъектом подобного взаимодействия, определяющим его направление, масштаб и характер, непременно оказываются те или иные фракции правящего класса. Такой односторонний и волюнтаристский подход к политизации народных масс обусловлен, в первую очередь, тем, что в современных обществах тотально господствуют отчуждающие, индустриально-буржуазные отношения. Товарный фетишизм, абсолютное доминирование меновой стоимости над любыми ценностями культуры и духа приводит к тому, что технические средства принимают облик целей, а истинные цели, заложенные в природе человека, насильственно дискредитируются и отбрасываются в сторону. В результате, простой гражданин воспринимает мир сегодняшней стандартно-рациональной политики как внешнее, чуждое и природное явление, не подвластное его разуму и воле.

В этой ситуации плоды массового политического участия закономерно пожинают не широкие народные слои, а правящая элита. Наибольшую же выгоду от массового политического участия во всех его версиях: в том числе и либерально-парламентской, получает верхушка властвующего меньшинства: класс крупной финансово-промышленной буржуазии. Что связано с его правом собственности, а значит с положением в общественном хозяйстве, обеспечивающим контроль над производством и распределением национального богатства. Вместе с тем, вряд ли современный рационально-буржуазный политический порядок был столь устойчив, если бы он не давал каких-то, пусть порой и минимальных выгод трудовым и малоимущим слоям. Действительно, во многих более-менее развитых странах простые граждане иногда используют механизм политического взаимодействия в своих интересах. Если привлечение народных масс к политическому взаимодействию инициирует зрелая и ответственная элита (например -- национальная буржуазия, заинтересованная в ускоренном социально-экономическом развитии общества), тогда дивиденды от участия в политическом процессе могут быть разделены, хотя и в неодинаковой пропорции, между правящим меньшинством и трудовым населением. В стабильных и относительно успешных странах "третьего мира", таких как Южная Корея, Малайзия, Мексика и т.д. трудовые и малоимущие классы имеют ограниченную, но осязаемую возможность влиять на социальную и правовую политику государства. Они имеют шанс отправить своих представителей в высшие органы власти, могут объединяться в дееспособные гражданские союзы, формировать муниципальные органы власти, передавать правительству свои мнения о корректировке трудового или социального законодательства. И все-таки чаще широкое вовлечение масс в политику оказывается фикцией или имитацией. Формальная представительская демократия, существующая в большинстве стран мира, не обеспечивает народу подлинный контроль над верховной властью. Во многих случаях эта демократия есть лишь средство для легитимации политического порядка.

Наиболее ярко и выпукло иллюзорный характер "массового участия" проявляется в условиях радикально-популистских режимов, делающих ставку на масштабную и энергичную по форме, но крайне усеченную и малоэффективную, по сути, социально-политическую мобилизацию. Радикальный популизм, продуцирующий "мягкие" авторитарные режимы с выраженной мобилизационной тенденцией -- это тот индустриально-рациональный феномен, в котором, на наш взгляд, находят воплощение основные противоречия современности. Среди них: противоречия между декларируемыми "общественными" целями публичной политики и ее групповыми или узко корпоративными задачами, противоречия между формально широким представительством масс в парламентах и их бессилием препятствовать "антинародной" или "антирабочей" политике государства, противоречия между курсом индустриальной системы на "тотальное изменение мира" и мизерными социально-культурными результатами такого преобразования. Радикальный популизм, стремящийся одолеть политические и социально-экономические конфликты современной эпохи, пытается утвердить взамен одностороннее представление о надклассовом, "народном" и "справедливом" государстве.

По ряду причин, о которых подробнее будет сказано в дальнейшем, классические радикально-популистские течения (образцом которых служит, например, аргентинский перонизм или египетский насеризм) выходят на историческую сцену довольно редко. Эти течения претендуют на роль "революционной альтернативы" современности, которая якобы может упразднить все пороки коммунизма, религиозного социализма и западного либерализма. Радикальный популизм -- это не только политический подход к регулированию стихийной активности масс, но еще и средство социально-экономической реформации. Многие радикально-популистские режимы (Бразилия, Аргентина, Египет, Ливия) провели относительно продуктивную модернизацию экономики, выстроив многопрофильный индустриальный сектор и создав технологическую инфраструктуру. Часть из них (Аргентина, Египет, Ливия) также пыталась осуществить масштабную социальную реформацию, улучшить экономическое положение малоимущих слоев. Одновременно, радикально-популистские режимы успешно преодолевают состояние "холодной" гражданской войны, нейтрализуют внесистемные, радикальные группы и утверждают господство националистических буржуазных кругов. В свою очередь, "краеугольным камнем" радикально-популистского политического устройства служит персона харизматического вождя, который очаровывает социальной риторикой, революционным напором и примирительными жестами простых людей, лично направляя спонтанную активность народа в русло, нужное официальной власти.

Указанные моменты диктуют необходимость и своевременность комплексного изучения феномена радикального популизма вместе с его социально-политическими "производными": идеологией, политической надстройкой, социально-экономической практикой. Внимательное, подробное, концептуально выверенное исследование генезиса, эволюции и крушения радикально-популистских режимов -- важная научная задача, правильное решение которой позволит, на наш взгляд, дать ответ на многие вопросы современной политической науки. Исходя из выше изложенного, мы и определяем главную цель данной работы. Она формулируется так: изучение радикального популизма как новейшего инструмента общественной манипуляции, субъектом которой выступают либо крупная промышленная, либо бюрократическая буржуазия, либо маргинальные националистические группы, а объектом оказываются малоимущие и трудовые классы: фабричный и сельский пролетариат, малоземельные крестьяне, городские низы, мелкая буржуазия, низшие эшелоны среднего класса.

Выявляя социальную, политическую и идейную природу радикального популизма, мы сможем постичь истинное значение демагогической или доктринерской манипуляции. Заодно мы сумеем вскрыть смысл мобилизационной политики, направленной на поверхностную интеграцию и активизацию народных масс. Кроме того, изучение радикально-популистской практики позволит под новым углом зрения взглянуть на ненасильственные способы решения сложных общественных конфликтов, на смысл и перспективу "управляемой" социальной революции, на роль массовых партий и лояльных, официозных профсоюзов в процессе общественных преобразований. Этот анализ даст возможность охарактеризовать и классифицировать тот набор политических средств давления, которым обладают националистические буржуазные круги, находящиеся на стадии интенсивного, восходящего роста. Параллельно детальный разбор радикально-популистских доктрин помогает выявить единую для всех компромиссных политических течений соглашательскую, "надклассовую" и квази-революционную парадигму мировосприятия. Подобный разбор приобретает дополнительный смысл еще и потому, что данная парадигма сегодня положена в основу многих официальных идеологий, претендующих на статус "массовых" и "социально ориентированных".

Радикальный популизм, не взирая на его очевидно инструментальную функцию, является многомерным, сложным, а порой и тщательно "приглаженным" феноменом, скрывающим от стороннего наблюдателя истинную сущность. Поэтому его изучение должно протекать в нескольких направлениях, а по ходу анализа нам предстоит решить следующие частные научные задачи: 1). Изучить радикальный популизм как социальное течение и политическое движение; 2). Описать природу и интересы "восходящей" националистической буржуазии; 3). Определить организационную специфику радикально-популистских режимов и их институциональное строение; 4). Охарактеризовать этапы и ход "популистской революции"; 5). Вскрыть модернизационный и реформистский потенциал радикально-популистских режимов; 6). Показать ограниченный и фиктивный характер их мобилизационной практики; 7). Выяснить особенности взаимоотношений популистских вождей с массами; 8). Проанализировать стадии системного кризиса радикально-популистских режимов и указать причины их падения. 9). Оценить технику радикально-популистской мобилизации, указав как на ее плюсы, так и очертив ее явные недостатки.

Объектом данной работы станет современное переходное и кризисное общество, как североафриканское (Египет, Ливия), так южно-азиатское (Индонезия) и латиноамериканское (Бразилия, Аргентина, Венесуэла), вовлеченное в процесс капиталистической модернизации, но еще не достигшее на этом пути осязаемых и прочных успехов. Предметом нашего анализа будут шесть ранее перечисленных политических режимов, где наиболее отчетливо были воплощены новейшие радикально-популистские тенденции. Напомним, что к категории "образцовых" радикально-популистских режимов мы относим режимы, существовавшие, начиная со второй половины 30-х годов XX века в ряде стран Латинской Америки, Северной Африки и Юго-Восточной Азии. Это режимы Ж.Варгаса в Бразилии, Х.Перона в Аргентине, Сукарно в Индонезии, Г.А.Насера в Египте, М.Каддафи в Ливии (периода 1977--1989 годов), У.Чавеса в Венесуэле. Следует иметь в виду, что в данном исследовании внимание акцентируется не столько на истории или на генезисе указанных режимов, не на их сравнительной характеристике, а также не на социологическом анализе их основных институтов. Центральным пунктом исследования станет процесс реализации или "овеществления" (в терминологии раннего Маркса) радикального популизма: то есть его превращение из отвлеченной доктрины и утопической программы в политическую, институциональную реальность.

Поскольку радикальный популизм во всех его проявлениях не отделим от массового вовлечения малоимущих и трудовых классов в политический процесс, постольку социально-политическая мобилизация, а точнее -- ее важнейший продукт: мобилизационное участие, тоже оказывается предметом нашего изучения. В итоге, единый предмет изучения: реализовавшийся в политическом пространстве радикальный популизм мы будем рассматривать под тремя углами зрения. Во-первых, нас будут интересовать становление институтов радикально-популистских режимов. Во-вторых, мы будем иметь дело с процессом организационной, социальной и политической реализации радикального популизма (как политического течения). Наконец, в третьих, мы уделим внимание взаимодействию радикально-популистского режима с широкими массами на всех его уровнях: идейном, культурном, производственном, социальном, политическом.

Методологической основой для настоящей работы выступают труды классиков политической и социологической теории: К.Маркса, М.Вебера, В.Парето, а также, хотя и в меньшей степени, Д.Истона и С.Хантингтона. Марксистский классовый подход к изучению социально-политической действительности, как и марксистский субъектно-объектный анализ общественного развития положены в методологический фундамент данной работы. Однако здесь в два упомянутых метода внесены частные, но порой принципиальные поправки, связанные, в частности, с расширенным толкованием понятия "общественного производства", с введением наряду с понятием "буржуазия" понятия "правящего класса", с особым акцентом на субъективном факторе социального развития, а также с более детальным вычленением внутренней структуры классов буржуа и пролетариата.

Хотя Макс Вебер считал себя противником классовой теории Маркса, его подход к анализу социально-политических явлений во многом пересекается с марксистским. Предложенные Вебером понятия "харизмы", "рациональной бюрократии", "рационального" и "традиционного господства", "патримониальной власти" также широко используется в данной работе. Веберовская же концепция "харизматического дара" является чрезвычайно полезным инструментом, который позволяет лучше разобраться в природе и в антиномиях популистского лидерства. Кроме того, в данной работе применяется и метод "идеальной типизации" Вебера. Однако все идеально-типические объекты, например, "радикальный популизм", "мобилизационная партия", "внесистемные сообщества" и т.д. наполняются здесь реальным содержанием и истолковываются не как фантомные (в духе номинализма), а как реальные, целостные объекты.

Несмотря на то, что большинство научных парадигм англосаксонской политологической науки плохо совместимо с марксизмом, мы все-таки считаем применимыми и ценными отдельные достижения американских политологов. Так, по ходу исследования нам предстоит обращаться к системному анализу политической власти, выработанному Д.Истоном, а также к институциональной или структурно-функциональной технике исследования, разработанной С.Хантингтоном на основе трудов Т.Парсонса. Помимо этого, законное место в арсенале исследовательских средств занимает у нас и сравнительно-исторический метод.

Новизна данного исследования связана с тем, что радикальный популизм пока еще не становился объектом специального изучения. Более того, сам термин "радикальный популизм" применяется в научной литературе крайне редко и, обычно, без предварительного толкования. В результате, отдельные авторы, например, швейцарский социолог Г.Хишер или немецкий ученый П.Вальдман, смешивают умеренно-реформистские режимы (правление Р.Бетанкура в Венесуэле в 60-е гг. или правление З.Рахмана в Бангладеш в 70-е гг.) с радикально-популистскими (режим Х.Перона или Сукарно). Да, среди новейших политологических и социологических трудов, посвященных трансформации кризисных и переходных обществ, мы найдем весьма ограниченное количество работ о популизме вообще, небольшое количество страноведческих исследований. Однако радикальные формы современного популизма почти не подвергались теоретическому анализу.

Чтобы выяснить, насколько качественно и глубоко изучалась идеология и практика популизма в современной научной литературе, мы разделим весь корпус используемых научных трудов на пять направлений. В первый раздел войдет литература, посвященная вопросам, связанным с возникновением и эволюцией популистских течений. Во второй -- тексты, анализирующие природу политической мобилизации и смысл мобилизационного участия. В третий мы поместим исследования, затрагивающие проблему классовых антагонизмов и шире -- проблему политического конфликта. В четвертый раздел войдут труды, характеризующие современный авторитаризм. Наконец, в пятый раздел отнесены работы, где предметом изучения были конкретные страны и конкретные исторические ситуации, в которых активно проявляли себя радикально-популистские тенденции.

Приступая к характеристике обзорных научных работ, посвященных популизму вообще, заметим следующее. Несмотря на явную актуальность проблематики популизма, о нем за последние сорок лет издано очень мало серьезных, концептуально выверенных исследований. Одним из лучших западных трудов о популизме по объему привлеченного материала и по разнообразию идей стал коллективный сборник, изданный под редакцией Е.Геллнера и Г.Ионеску в 1969 году. В нем, преимущественно, дается социологическая интерпретация умеренного и реформационного популизма, а также предлагается анализ перспектив популизма в индустриальных и развивающихся странах. Эмпирический подход, обогащенный оригинальной теорией, мы находим в фундаментальном исследовании А.Никерка о популизме как факторе политического развития Латинской Америки. Эта работа дает нам, пожалуй, самый объективный, подробный и комплексный анализ новейшего латиноамериканского популизма (вплоть до 1974 года). Концептуальные схемы, предложенные Никерком: например, "брокерская" модель отношений популистских вождей и массы или "инструментальная" модель популистской мобилизации имеет значение, выходящее за рамки конкретной политологической работы. Однако, на наш взгляд, к недостаткам данного исследования относится отсутствие какой-либо классификации популистских течений, а также поверхностный анализ социального состава групп, инициирующих популистские сдвиги. К сожалению, А.Никерк не разделяет умеренные, промежуточные и крайние, т.е. псевдо-революционные популистские течения, а сводит их в одно целое. По этой причине феномен радикального популизма просто выпадает из его поля зрения.

Страноведческий характер имеет ценная работа К.Митчелла, касающаяся политических процессов, проходивших в Боливии в период с начала 50-х и до середины 60-х годов XX века. Но мы относим эту работу к категории общетеоретических, поскольку в ней содержится интересный анализ истоков популистской идеологии и практики, а также формулируется ряд теоретических положений, объясняющих, почему в кризисных обстоятельствах популистские движения обращаются за поддержкой к малоимущим массам. Лучшей же, по нашему мнению, теоретической работой западного автора, посвященной проблеме популизма, является исследование немецкого социолога П.Вальдмана. Он на примере аргентинского перонизма тщательно и взвешенно разобрал многие аспекты данной темы. Отдельные, наиболее важные положения, выдвинутые П.Вальдманом, были нами "вплетены" в исследовательскую ткань нашей работы. К примеру, указание П.Вальдмана на то, что "национал-популистское движение выражает протест угнетенных и малоимущих социальных групп против существующего несправедливого порядка" имеет для нас руководящее значение. Вместе с тем, подобно А.Никерку, П.Вальдман не разработал классификацию современного популизма, а лишь ограничился разбором специфики перонизма. Кроме того, он не выявляет социально-экономические причины, заставляющие правящий класс обращаться к радикальному популизму. В целом, аргентинский, радикальный популизм становится в интерпретации Вальдмана "монструозным" явлением, имеющим прямое родство, как с российским большевизмом, так и с германским национал-социализмом.

В 70-е годы была выдвинута так называемая модель "популистского участия" С.Липсета и Д.Лернера. Ее авторы утверждали, что большее количество участия (возникающего, по их мнению, в условиях популистского правления) порождает большее социально-экономическое равенство, которое влечет за собой меньшее социально-экономическое развитие и приводит, в конечном счете, к меньшей политической стабильности. Сама эта модель, взятая в отрыве от политической реальности, существовавшей в перонистской Аргентине или в насеровском Египте, не вызывает особой критики. Но данную парадигму, по нашему мнению, никак нельзя именовать моделью "популистского участия", ибо популизм во всех его разновидностях никогда не обеспечивает (и даже не стремится к этому) массам такого "социально-экономического равенства", которое могло бы вести к "меньшему социально-экономическому развитию". Суть истинного популизма (на, что, кстати, указывает А.Никерк) заключается в том, чтобы посулить массам участие в разделе национального богатства, но ни в коей мере не предоставить таковое. Эту суть С.Липсет и Д.Лернер, вероятно, не уловили, либо просто обозначили термином "популистское участие" всякую массовую мобилизацию вообще, не зависимо от ее специфики. Концептуально близка работе С.Липсета и Д.Лернера статья немецкого социолога Ф.Декера, опубликованная в 2004 году. В ней он расширительно и одиозно толкует понятие "популистской пропаганды", относя к таковой не только публичную демагогию, но и расовую или традиционалистскую пропаганду, объединяя, тем самым, нацистов, религиозных радикалов и популистов в одно целое. Между тем (и об этом мы специально будем говорить в параграфе 1.1.) популистская коммуникация, хотя и содержит демагогические моменты, не является чистой демагогией националистического или традиционалистского толка.

Из работ отечественных авторов, изданных еще в советский период, следует, на наш взгляд, отметить коллективный сборник, вышедший под редакцией А.Ф.Шульговского, где анализируются постулаты официальных латиноамериканских идеологий. В нем фактически впервые изложена марксистская интерпретация популизма как течения, которое, маскируясь под надклассовое, общенациональное движение за социальную справедливость, в действительности выражает интересы национальной буржуазии. Институциональный анализ популистских движений представлен в другом сборнике, изданном также под редакцией А.Ф.Шульговского в 1982 году. В этом сборнике дан социальный анализ ряда популистских режимов и в нем, в частности, подчеркивалось, что "визитной карточкой латиноамериканского популизма были аргентинский перонизм и бразильский варгасизм".

О проблемах социально-политической мобилизации и политического участия до недавнего времени имелась литература, изданная, преимущественно, в странах Западной Европы и США. Классическим трудом по данному вопросу является монография К.Дейтча, вышедшая в свет в 1961 году. В ней известный американский политолог изучает влияние массовой мобилизации, в том числе революционной, на трансформацию политических систем. Полезный сводный обзор теорий социально-политической мобилизации и их объективная критика представлены в работе британского социолога Дж.Неттла. Он устанавливает связи между мобилизацией и политической стабильностью, выделяет правящую элиту как субъекта мобилизации, характеризует массовую, стихийную активность. К недостаткам работы Дж.Неттла относится некоторая поверхностность, вызванная отсутствием какой-либо собственной концепции мобилизации.

В образцовом либерально-консервативном ключе исследует процессы вовлечения масс в политику и авторитетный американский политолог С.Хантингтон. В его эталонном с точки зрения позитивной науки и англосаксонской политологии труде "Политический порядок в меняющихся обществах" представлена масштабная историческая картина вовлечения масс в политическую борьбу. Там же дана, хотя весьма урывочная и беглая, но точная оценка популистских режимов Насера, Варгаса и Перона. В этой книге Хантингтон стремился выйти за рамки традиционной либеральной парадигмы и внести поправку в классическую теорию "массового участия". Более того, в соответствии с основным тезисом нашей работы С.Хантингтон утверждает, что "политическая активность народа не обязательно означает контроль народа над правительством".

Давая оценку зарубежным исследованиям, необходимо признать, что англосаксонская политическая школа, уделяющая пристальное внимание легальным и рациональным формам взаимодействия власти и народа, сильно идеализирует процесс политической мобилизации. В своих трудах британские и американские авторы, как правило, игнорируют тот факт, что в большинстве случаев вовлечение масс в политику, происходящее, как в западных обществах, так (и тем более) в переходных и отсталых социумах, очень часто имеет формальный, имитационный характер.

В отличие от весьма малочисленных и не слишком критических исследований по мобилизации как таковой, научная литература, затрагивающая проблему "субъекта мобилизации" и связанную с ней тему классовых и социальных антагонизмов, разнообразна и практически неисчерпаема. Из западных работ, посвященных классам и социальному конфликту, стоит выделить классическую монографию греческого неомарксиста Н.Пулантцаса о современном "капиталистическом государстве". В ней Н.Пулантцас описывает буржуазное государство как самостоятельного "игрока" и могущественного "надклассового арбитра", координирующего все значимые политические отношения. В контексте данного исследования представляет интерес образцовый с методологической точки зрения труд А.Гидденса "Классовая структура развитого общества". Безусловно, стоит упомянуть примечательную "оппортунистическую" работу Р.Дарендорфа о социальном конфликте в современном обществе. В ней отрицается наличие антагонистических классов, и утверждается, что между правящим меньшинством и малоимущими слоями общества возможно продуктивное и взаимовыгодное взаимодействие. Указанная работа Дарендорфа стала своего рода "священным заветом" для тех новейших критиков марксисткой классовой теории на Западе, которые причисляют себя к категории "объективных исследователей" и отвергают существование двух противоборствующих классов индустриального общества: буржуазии и пролетариата. Наряду с этим книга Дарендорфа содержит немало свежих наблюдений, касающихся техники разрешения политических конфликтов.

Проблема классовой структуры индустриального общества тесно сопряжена с проблемой рациональной бюрократии. Бюрократия переходных обществ является важнейшим инструментом социальной, экономической и, в том числе, радикально-популистской трансформации. Изучению класса или сословия чиновников посвящено бесчисленное количество исследований, а исходной теоретической базой для этого служат тексты М.Вебера. Для нас была полезна и обзорная работа Р.Музелиса, где критически рассмотрены новейшие теории бюрократии. Не меньшую теоретическую ценность имеет труд австралийского политолога Р.Робинса. Хотя он касается только Индонезии, но при этом дает нам пример глубокого социально-экономического анализа феномена бюрократической буржуазии.

Из отечественных работ, опубликованных в советский период, хотелось бы указать на две статьи, которые позволяют точнее определить смысл некоторых основных понятий. Это публикация индонезийского марксиста Б.Сугихарто о коррумпированных чиновниках-кабирах, где дана объективная дефиниция понятия "бюрократической буржуазии" и статья В.Ли о малоимущих классах переходных обществ, в которой проводится анализ социальной природы люмпен-пролетариата, городских низов и непролетарских слоев стран "третьего мира".

При изучении феномена радикального популизма, мы, естественно, не могли обойтись без научных текстов, так или иначе затрагивающие тему авторитаризма и политической диктатуры. Увы, но при кажущейся "простоте" и "очевидности" данной проблематики, на сегодняшний день имеется не так много работ, в которых бы беспристрастно и разносторонне изучался феномен новейшего авторитаризма. Тем более это касается не традиционных или промежуточных форм авторитаризма, к числу которых относятся "мягкие" радикально-популистские режимы. Бесспорно, важнейшим в методологическом отношении трудом является сводная работа израильского политолога А.Перлмуттера. Столь же высокую ценность имеет для нас и подробное сравнительное исследование швейцарского социолога Г.Хишера. Если А.Перлмуттер предлагает полезную для любого политолога классификацию современных режимов, то Г.Хишер излагает свою теорию формирования "популистской диктатуры". При этом он различает два типа популистских режимов: режимы "напряженного развития" (Шри-Ланка при С.Бандаранаике или Индонезия при Сукарно) и режимы "классового напряжения" (Аргентина при Пероне). Хишер также попытался свести все популистские режимы, существовавшие в мире за последние полвека, в единую сравнительную таблицу. У него получилась следующая картина: к категории "популистских" режимов Г.Хишер относит: в Азии -- Индонезию при Сукарно (1960--65), Бирму при У Ну (1960--70), Пакистан при Бхутто (1971--77), Шри-Ланку при Бандаранаике (1960--65 и 1970--77); в Африке -- Гану при Нкруме (1960--66), Гвинею при Секе Туре (1965--70), Конго при Массемба-Деба (1963--68), Мали при Мобидо Кейта (1960--68), Замбию при Каунде (1960--70), Танзанию при Ньере (1961--70), Уганду при Оботе (1966--71); в Латинской Америке -- Аргентину при Пероне (1973--76), Бразилию Гулларта (1961--64), Эквадор при Ибарра (1968--72), Гондурас при Моралесе (1960--63), Ямайку при Манли (1972--77).

Мы привели полный список "популистских режимов", составленный Г.Хишером, для того, чтобы было видно отсутствие у него дифференцированного подхода к популизму. Г.Хишер подобно А.Никерку не различает умеренных и радикальных форм популизма, не говоря уже об автономном популизме "единственного лидера". Он относит к категории "популистских диктатур" большое число режимов, многие из которых не являлись ни "популистскими" (в прямом смысле этого термина), ни "диктаторскими". Более того, из поля его зрения выпадает режим М.Каддафи, а режим Насера Г.Хишер вообще называет не "популистским", а "националистическим режимом". С этим можно было согласиться, если бы все иные популистские или диктаторские режимы стран "третьего мира" не имели националистическую компоненту. Но официальный национализм -- это идейная основа для подавляющего большинства авторитарных режимов. Поэтому, обозначая авторитарный режим термином "националистический", мы ничего не добавляем к его пониманию. Показательно, что в отличие от Г.Хишера американский ученый из Кембриджа: специалист по политическому развитию Египта Р.Хиннебуш, в соответствии с нашей оценкой режима Насера как популистского, указывает, что "насеристская стратегия модернизации была, в сущности, популистской формой этатизма". Хотя Р.Хиннебуш сделал предметом своего исследования Египет времен А.Садата, но его концептуальные обобщения, касающиеся пост-популистской трансформации радикально-популистских режимов могут быть, по нашему мнению, приложены и к периоду, последовавшему после крушений режимов Варгаса, Перона или Сукарно.

Переходя к обзору литературы по конкретным страноведческим аспектам темы, отметим, что в целом среди западных и отечественных политологов, социологов и историков существует согласие относительно того, какие режимы относить к категории "хрестоматийно" популистских. Взгляд Г.Хишера на насеризм как на чистый вариант "национализма" не находит сегодня сторонников. Образцово популистские режимы Ж.Варгаса, Х.Перона, Сукарно, Г.А.Насера, М.Каддафи и У.Чавеса признаются научным сообществом за таковые без особых дискуссий. Однако выше мы говорили, что сегодня специалисты по мобилизационным движениям редко применяют термин "радикальный популизм". Это связано, в первую очередь, с отсутствием специальных работ, в которых бы радикальный популизм рассматривался как универсальное, квази-революционное движение. А, во-вторых, с тем, что в сводных исследованиях новейший популизм почти не подвергается какой-либо классификации.

В результате, как мы видим в случае с Г.Хишером, настоящие популистские режимы смешиваются с квази-популистскими, национал-реформистскими режимами и даже с демагогическими диктатурами. Хуже того, порой термином "популизм" или "популистский курс" обозначают явления, которые к реальному популизму не имеют никакого отношения (случай С.Липсета, Д.Лернера, Ф.Декера). Дополнительный изъян многих сводных трудов, так или иначе затрагивающих проблематику популизма, состоит в том, что там не проводится деления на "правый" (Бразилия Ж.Варгаса) и "левый" популизм (остальные страны). В них также не разбирается принцип демагогической коммуникации, не исследуется природа идеологической или "интегрирующей" мобилизации. По этой причине, любой исследователь, заинтересовавшийся популизмом, едва приступив к работе по изучению этого феномена, столкнется с рядом пусть и частных, но так и не проясненных вопросов. Вот лишь часть из них: Выражает ли популизм в действительности интересы малоземельных крестьян или нет? Способствует ли популизм становлению или краху политической диктатуры? Связано ли крушение популизма с уходом с политической сцены харизматических вождей? Способен ли популизм привести страну к реальному индустриальному прорыву или нет?

Приступая теперь к краткому обзору страноведческой литературы, косвенным образом затрагивающей упомянутые проблемы, надо сказать, что исчерпывающий обзор конкретных исследований представить здесь нет возможности. Страноведческая политологическая и социологическая литература, изданная в западноевропейских странах, а также в США, и посвященная Бразилии, Аргентине, Индонезии, Египту, Ливии соответствующих периодов многочисленна и трудно обозрима. И все-таки основательных и детально проработанных академических трудов найдется здесь не так уж и много. Далее мы укажем на ключевые исследования, которые касаются политической и социальной истории Бразилии (1937--45), Аргентины (1946--55), Индонезии (1959--65), Египта (1961--70), Ливии (1977--89), Венесуэлы (с 1998 года и по настоящее время). При этом следует учитывать, что сейчас в России, а ранее -- в СССР об указанных странах было опубликовано не слишком много специальных работ (исключение тут составляет Индонезия).

Начнем краткий обзор страноведческой литературы с Бразилии эпохи "нового государства". О радикально-популистском режиме Ж.Варгаса имеется несколько фундаментальных трудов, изданных в США. Это работа Р.Ливайна, посвященная разбору начального периода становления "Нового государства" и исследование Е.Скидмора о политическом развитии Бразилии в период 1930--1964 годов. Обстоятелен и насыщен документальным материалом труд американского публициста К.Ловенштейна, опубликованный в 1943 году: в момент расцвета "Нового государства". В нем мы находим ряд интересных и обоснованных соображений о природе бразильского популизма, о специфике его институционального облика, о противоречивой фигуре самого Варгаса. Из работ отечественных авторов стоит, как нам кажется, выделить монографию Н.П.Калмыкова о бразильском рабочем движении и объемный труд ведущего российского специалиста по Бразилии -- Б.И.Коваля, посвященный истории местного пролетариата. Серьезный вклад в раскрытии политической и экономической подоплеки варгасизма вносят работы российского политолога А.Н.Савина и отечественного экономиста Л.С.Носовой. Правовые нюансы политики Ж.Варгаса и техника бразильского законотворчества подробно изучены в юридическом исследовании А.С.Автономова. Вместе с тем, несмотря на относительное изобилие литературы, посвященной Бразилии периода 1937--45-го годов, многие аспекты существования "Нового государства" до сих пор не получили должного освещения. К их числу относятся: организация пропагандистской деятельности "Нового государства", аграрная политика Варгаса, его отношения с национальной буржуазией и высшей бюрократией, взаимодействие центрального правительства со штатами. Эти пробелы во многом осложняют исследование бразильского "правого" популизма.

Несколько лучше обстоит дело с публикациями, в которых анализируется лево-популистское правление Хуана Д.Перона в Аргентине периода 1946--1955 годов. Перонистский режим давно стал объектом пристального внимания зарубежных обществоведов. Подробное и, в целом, объективное изложение событий, связанных с восхождением Х.Перона на вершину власти, с ростом его популярности и с его последующим сокрушительным падением мы находим в работе Р.Крассуэллера "Перон и загадка Аргентины". Связи Хуана Перона с аргентинскими военными и с националистическими кругами подробно рассмотрены М.Голдвертом. В свою очередь, идейную и организационную связь перонизма с левыми и революционными, в том числе повстанческими, движениями детально анализировал марксист Д.Ходжес. Он благожелательно оценивает социально ориентированный курс Перона и пытается выстроить концепцию перонизма как национально-революционного, модернизационного течения. При этом Д.Ходжес является противником теории аргентинского популизма и считает, что "было бы ошибкой сводить перонизм к какой-либо форме популизма".

Надо сказать, что у западных авторов, в том числе и марксистов, нет единого мнения ни о реальном содержании "хустисиалистской" политики Перона, ни о социальной природе аргентинского популизма. До настоящего момента среди специалистов распространены взаимоисключающие трактовки перонизма. П.Вальдман в связи с этим отмечает: "Имеется три основные интерпретации перонизма. Перонизм как разновидность фашистского господства определяет американский политолог С.М.Липсет (1964). Перонизм как версию современного бонапартизма трактует аргентинский социолог С.Фрондизи (1957). Наконец, другой аргентинский социолог Г.Германи полагает, что перонизм есть национал-популистское движение, сыгравшее существенную роль в политическом развитии Латинской Америки (1962)". Сам Вальдман выдвигает "среднюю" концепцию перонизма, согласно которой последний есть симбиоз фашизма, национал-популизма, бонапартизма и "диктатуры развития". Эта произвольная интерпретация П.Вальдманна диссонирует с объективным духом его исследования. Кроме того, она не находит, на наш взгляд, подтверждения в том материале, который он сам представляет в своей книге.

Как Аргентина эпохи Перона, Индонезия времен Сукарно и периода "направляемой" демократии тоже оказалась популярным объектом научного анализа. И на Западе, и в Советском Союзе по индонезийской тематике опубликовано свыше сотни монографических исследований и около тысячи статей. Более того, количество специальных работ о различных аспектах правления Сукарно: политических, культурных, идеологических и т.д., опубликованных отечественными авторами в советский и пост-советский периоды, намного превосходит количество западных трудов по данной тематике. Мы, конечно, не станем их перечислять, а укажем только на фундаментальные работы, позволяющие лучше понять суть индонезийской версии радикального популизма.

К разряду серьезных и полезных текстов, безусловно, относятся исследования А.Ю.Другова и А.Б.Резникова, а также работы Г.А.Андреева. Заслуживает внимания комплексная работа Ю.А.Плеханова, в которой он выходит за рамки страноведческого анализа, справедливо отмечая "родство теории "функциональных групп", выдвинутой Сукарно, и официальных идеологических течений, существовавших при Ж.Варгасе в Бразилии и при Х.Пероне в Аргентине". Этапы утверждения господства индонезийской бюрократической буржуазии подробно освещены Е.В.Голубеевой, а авантюристический, "самоедский" экономический курс президента Сукарно детально анализировал В.Я.Архипов. Аспекты внутриполитической борьбы и процессы трансформации индонезийского режима от "направляемой демократии" к "новому порядку" исследованы Н.Э.Николаевым. В целом, изобилие концептуальных обобщений и богатство опубликованного фактического материала по радикально-популистскому режиму Сукарно позволяет составить наиболее полную картину его происхождения, становления и распада.

Правление президента Насера было эпохальной вехой современной египетской истории. Однако при обращении к египетской тематике мы не находим того богатства и многообразия академических работ, которые обнаруживаются при изучении перонистской Аргентины или Индонезии времен Сукарно. В западных странах основные обзорные и концептуально самостоятельные работы по насеровскому режиму были изданы на рубеже 60-х и 70-х годов, то есть задолго до того момента, когда была окончательно демонтирована созданная Насером политическая система. Исключением является критическая работа Р.Хиннебуша (издана в 1985 г.), показавшего глубинную, культурно-экономическую преемственность режимов Насера и Садата. Тем самым, Р.Хиннебуш внес существенный вклад в развенчание мифа об "особом пути" насеровского Египта. В нашей стране в советский период была опубликована лишь одна объемная научная монография о политическом устройстве насеровского Египта, написанная И.П.Беляевым и Е.М.Примаковым. Вместе с тем отдельные стороны насеризма, связанные, в основном, с экономическим развитием Египта, были изучены в отечественной науке вполне детально и многогранно. Укажем здесь хотя бы на обстоятельные исследования отечественных авторов В.К.Арискина, Б.Н.Гашева и Г.И.Смирновой. При этом в советской литературе мы не найдем и намека на "радикально-популистскую" природу насеризма. В то же время некоторые западные специалисты, изучавшие период правления Насера, давно приметили родственные связи, существующие между насеризмом и другими радикально-популистскими течениями. К примеру, Д.Ходжес специально подчеркивал, что "термины "насеризм" и "перонизм", применительно к молодому поколению левых офицеров Латинской Америки, являются взаимозаменяемыми".

В отличие от правления Г.А.Насера, ставшего достоянием истории, период радикально-популистского правления М.Каддафи (1977--1989 гг.) очень близок нашему времени. Более того, режим Муамара Каддафи, хотя и в качественно измененном виде, существует по сей день. Однако о нем на данный момент написано не так уж много качественных социологических или политологических работ. Причем особенно "мало прозрачен" последний период радикально-популистской практики ливийского лидера, относящийся к 1985--1989-му годам. В отечественном востоковедении лучшим трудом о начальном этапе джамахирийской революции (до середины 80-х годов), на наш взгляд, является монография А.З.Егорина, сочетающая аккуратное обращение с эмпирическим материалом и глубокие социологические обобщения. Весьма высоко, как нам кажется, следует оценить и сводную работу Г.И.Смирновой, в которой подводятся малоутешительные итоги "уравнительных" ливийских социально-экономических реформ. Краткий экскурс в историю становления джамахирийской идеологии дает нам также монография А.Н.Козырина.

Среди западных работ, посвященных авторитарному правлению М.Каддафи, преобладают публицистические или откровенно критические тексты. В них плоды джамахирийской революции, как правило, негативно оцениваются с позиции "буржуазного индивидуализма" и "либерального мышления". Вдобавок, американские и британские академические специалисты по Ливии больше сосредотачиваются на внешнеполитических авантюрах М.Каддафи, чем на его внутренней политике. Наряду с этим в 80-е годы были опубликованы достаточно объективные и сбалансированные исследования Дж.Бирмана, а также работа Д.Бланди и Э.Лайцетта, основанная на их личных набюдениях. В упомянутых исследованиях дается детальный анализ новых властных институтов, созданных в Ливии в ходе джамахириской революции. В 1997 году в США вышла книга М.Эль-Кихиа, в которой с ревизионисткой точки зрения описывается уникальное положение Каддафи в структуре ливийской политической власти, сохранившей до сих пор родоплеменные, архаические черты.

Удивительно но, еще меньше чем режим Каддафи привлекал внимание академических исследователей ныне существующий в Венесуэле радикально-популистский режим Уго Чавеса. В России мы только благодаря усилиям специалиста по Венесуэле Э.С.Дабагяна имеем несколько взвешенных и концептуальных публикаций. Наряду с этим, об истоках венесуэльского популизма, относящихся, как минимум, к середине 50-х годов, писал известный российский латиноамериканист А.Ф.Шульговский. Он, например, указывал на то, что традиции популизма в Венесуэле исторически сильны, а режим диктатора Переса Хименеса (1952--58) умело использовал в своих интересах деклассированные элементы, немалое число которых было завербовано в службу "национальной безопасности". Среди работ западных авторов мы бы выделили труд американского политолога Р.Хиллмана, где подробно рассматриваются предпосылки кризиса "двухпартийной олигархии", приведшего, как известно, к путчу 1992 года, а затем и к приходу Чавеса к власти. Совсем другое и, главным образом, сугубо критическое отношение к Венесуэле, вообще, и к Уго Чавесу, в частности, демонстрирует работа Р.Готта. В ней он доказывает, что Чавес в своей политической риторике не оригинален, а лишь повторяет и при том не слишком удачно "старые" анти-испанские, боливарийские идеи, модифицированные в соответствии с требованием момента. В общем, надо признать, что феномен "боливарийской республики" и венесуэльского популизма остается до сих пор плохо изученным. Особенно с учетом тех поправок, которые внес Чавес в свою внутреннюю политику после неудавшегося апрельского переворота 2002 года.

Завершая обзор научной литературы, прямо или косвенно освещающей проблему возникновения радикального популизма и последствия его социальной реформации, мы должны заметить, что данная тема пока не стала предметом ни комплексного, ни частного, узко специального изучения. Поэтому сводное исследование радикального популизма и его социально-политических и экономических производных, а также анализ популистской мобилизационной практики есть, на наш взгляд, своевременное и важное научное предприятие. Как будет показано в дальнейшем, радикальный популизм -- это тот универсальный инструмент политической манипуляции, который позволяет правящим элитам разных в культурном отношении стран быстро и с минимумом издержек решать частные задачи, связанные с захватом, удержанием и укреплением власти. Соответственно, взвешенный и детальный анализ радикального популизма, предполагающий выявление его социальной и идейной природы, а также построение теории "радикально-популистских" сдвигов, оказывается необходимой предпосылкой для постижения противоречий кризисного и переходного общества. Кроме того, изучение радикального популизма может помочь и при решении практических задач: в частности, при составлении среднесрочных прогнозов поведения элит, вождей и масс в эпохи упадка или "холодного" гражданского противостояния. Таким образом, анализ новейших радикально-популистских тенденций, возникающих в переходных социумах, позволяет нам не только концептуально осмыслить феномен популизма и массового мобилизационного участия, но и предсказать те квази-революционные события, которые могут произойти в странах, переживающих состояние гражданского раскола.

Из рецензий

Работа А.П.Сафронова посвящена анализу актуального на сегодняшний день вопроса, связанного с возникновением, укреплением и кризисом радикальных популистских движений. Автор делает предметом сравнительного анализа шесть типов радикально-популистских режимов, существовавших в разное время в Бразилии, Аргентине, Индонезии, Египте, Ливии и Венесуэле. Он полагает, что такого рода режимы образуются в периферийных латиноамериканских, североафриканских и южно азиатских обществах, переживающих состояние "холодной" гражданской войны. В подобных обществах на политическую авансцену часто выходит националистически настроенная буржуазия (торгово-промышленная или бюрократическая), которая и становится инициатором "популистской революции". Цель националистической буржуазии проста: нейтрализовать, оттеснить от "источников" власти или ассимилировать конкурирующие элитные группы: агроэкспортеров, латифундистов, компрадоров-буржуа и т.п., установив собственный "косвенный" режим политического господства.

Организующим центром такого режима, по мнению автора, непременно оказывается какой-либо харизматический вождь-популист, пользующийся доверием простых людей. Таковы: Ж.Варгас в Бразилии и Х.Перон в Аргентине, Сукарно в Идонезии, Г.А.Насер в Египте, М.Каддафи в Ливии и Уго Чавес в современной Венесуэле. Однако власть харизматического вождя в условиях радикально-популистских режимов, которые, как показывает А.П.Сафронов, не являются чистыми диктатурами, а представляют собой "мягкую" разновидность авторитаризма, не может быть по-настоящему "тиранической" или "диктаторской". Радикально-популистские лидеры вместе с поддерживающими их конгломератом националистических буржуазных групп формируют одну из трех вариаций авторитарного режима: диктабланду (Аргентина при Х.Пероне и Венесуэла У.Чавеса), "договорную" диктатуру (Индонезия Сукарно и Ливия Каддафи в период 1977--1989 гг.), либо персональную автократию (Бразилия Варгаса и Египет Насера).

При этом А.П.Сафронов внимательно прослеживает стадии формирования радикально-популистской власти: от этапа "популистского поворота" до этапа "системного кризиса". И хотя в данной монографии достаточно подробно рассматривается специфика институтов верховной власти переходных обществ, склонных к радикально-популистской трансформации, главный упор автор делает на том, как, какими средствами и с какими целями привлекаются массы к участию в политическом процессе. Относя к "массам" малоимущие и трудовые классы (фабричных и сельскохозяйственных рабочих, малоземельных крестьян, мелких ремесленников и торговцев, представителей городских низов и низшие эшелоны среднего класса), А.П.Сафронов показывает те специфические приемы, с помощью которых радикально-популистское руководство "перетягивает" их на свою сторону. К числу этих средств относятся: популистская идеология, уравнительные социальные реформы, мобилизационные партии и профсоюзы, система социальной поддержки малоимущих. Несмотря на декларируемую радикально-популистскими государствами "социальную" направленность, они в большинстве случаев (исключение здесь, по мнению автора, составляют Ливия и Египет) являются имитационными, псевдо-социальными режимами. Реальную же выгоду от процесса "популистской революции" получают не массы, а фракции националистической торгово-промышленной или бюрократической буржуазии, которые стремятся в конечном итоге демонтировать радикально-популистский строй и установить режим прямого, не прикрытого идеологической риторикой правления (Бразилия после падения Варгаса, Аргентина после ухода Перона, Индонезия после падения Сукарно, Еипет при Садате, Венесуэла весной 2002 г).

В монографии А.П.Сафронова содержится немало интересных наблюдений, тезисов и концептуальных обобщений. Более того, он пытается выдвинуть собственную теорию возникновения и эволюции современного радикального популизма. И это, конечно, заслуживает одобрения, поскольку как справедливо отмечает сам автор "феномен популизма в настоящее время все еще остается плохо изученным". Вместе с тем, хотелось бы отметить, что отдельные выводы автора нуждаются, на наш взгляд, в дополнительном обосновании. В частности, это касается разделения популистского социально-политического течения на "автономную", "реформационную" и "радикальную" версии, недостаточно ясного толкования понятия "холодной" гражданской войны, а также трактовки "модернизирующих" социально-экономических реформ, проводившихся в Аргентине, Египте и Ливии. Кроме того, сам процесс политической мобилизации автор склонен рассматривать в основном под углом зрения текущей политической борьбы среди правящих групп. Такой подход кажется нам в определенной мере односторонним. Кроме того, хотелось бы, чтобы автор уделил большее внимание интеграционному и национально-освободительному аспекту политической деятельности У.Чавеса.

В целом же, работа А.П.Сафронова выполнена на высоком научном уровне, написана хорошим литературным языком и свидетельствует о компетентности автора в сфере политического и социального анализа.

В рецензируемой рукописи автор исследует процессы становления, стагнации и распада шести радикально-популистских режимов, существовавших в разные периоды в Бразилии, Аргентине, Индонезии, Египте, Ливии и в Венесуэле. Указанные режимы автор считает "продуктом" популистских тенденций, широко распространенных в современном индустриальном мире. Различая три вида новейшего популизма: автономный, реформационный и радикальный, А.П.Сафронов полагает, что наиболее действенным, с точки зрения влияния правящих групп на массы, является именно радикальный популизм. Этот вид популизма позволяет элитам вовлекать в политическую борьбу различные прослойки малоимущих классов. Называя данный вид популизма "инструментальным", автор доказывает, что декларируемый социалистический курс радикально-популистских режимов есть лишь имитация, фикция, посредством которой правящий класс мобилизует пролетариат, городские низы или крестьянство. При этом из шести анализируемых случаев лишь Бразилию времен первого правления Ж.Варгаса (периода 1937--1945 годов) автор относит к категории "правых", консервативно-охранительных режимов. В то же время остальные режимы, охарактеризованные в рукописи: "хустисиалистский порядок" в Аргентине Х.Перона (1946--1955), "индонезийский социализм" или "мархаэнизм" в Индонезии Сукарно (1959--1965), "арабский социализм" Г.А.Насера (1961--1970), джамахирийский строй Ливии (1977--1989) и "боливарийское революционное государство" У.Чавеса в Венесуэле (с 1998 года -- по настоящее время), обозначены здесь как "левые" или "мнимо-социалистические ".

В рукописи на обширном фактическом материале показано, как в экономически слаборазвитых странах, переживающих состояние внутреннего раскола и нестабильности, возникает и утверждается особая форма правления националистически настроенных буржуазных кругов: так называемая "мягкая" популистская автократия. Примечательно, что все исследуемые им режимы автор не считает диктатурами в чистом виде, указывая на то, что именно слабость данных режимов и заставляет правящий класс обращаться за поддержкой малоимущих классов. Стоит также отметить в этой связи, что в работе выделяются два типа социальной поддержки со стороны масс: пассивная и активная. Под "пассивной" поддержкой автор понимает молчаливое одобрение со стороны большинства населения курса, проводимого верховной властью. Это одобрение может, в частности, выражаться в "правильном" голосовании за тех кандидатов на выборные посты, которые выдвинуты правящим блоком. Напротив, "активная" поддержка масс предполагает их широкое вовлечение в уличные акции: митинги, пикеты и т.п., в том числе и насильственные, связанные с разгромом офисов оппозиционных партий, захватом земель и проч.

Образцовый пример такой активной массовой поддержки автор обнаруживает в деятельности перонистских рабочих организаций в Аргентине в 1946--55 гг., ливийских революционных комитетов в 1977--1984 гг., венесуэльских "боливарийских кружков" в 1998--2002 гг.

Одновременно в рукописи показывается ограниченный, "одномерный", условный характер радикально-популистской мобилизации. Этот тип мобилизации, по мнению автора, в действительности не приводит к формированию системы реальной народной демократии. Ни "направляемая демократия" в Индонезии времен Сукарно, ни "прямое народовластие", провозглашенное в джамахирийской Ливии, ни другие подобные структуры, возникавшие в Аргентине, Египте или Венесуэле, не только не способствовали развитию эффективных демократических институтов, а напротив -- вели к трансформации радикально-популистских режимов в "жесткие" пост-популистские диктатуры. К последним автор относит Индонезию после Сукарно, Бразилию после 1964 г., Египет при А.Садате, Ливию после 1989 года.

Проведенное А.П.Сафроновым исследование позволяет во многом по-новому взглянуть на процессы политической трансформации, протекающие в слаборазвитых и кризисных странах. Однако в качестве пожелания можно указать на некоторые моменты, которые нуждаются в более подробном освещении и обосновании. В частности, это касается закулисных взаимоотношений харизматических вождей с выдвинувшим их конгломератом "популистских сил", роли маргинальных социальных слоев в крушении радикально-популистских режимов, "консервирующей" функции высшей бюрократии, принципов эволюции государственного капитализма.

Вместе с тем отметим, что работа исполнена на хорошем научном уровне и содержит ряд свежих теоретических идей, позволяющих понять специфику новейшего популизма.