Винокур Т.Г. Говорящий и слушающий:
Варианты речевого поведения. Изд. 5

Оглавление

Об авторе этой книги

Солнечным майским утром 1992 года я узнал о гибели Татьяны Григорьевны Винокур.

В самом слове гибель заключены трагедия и неожиданность. Так было и на этот раз: мгновенно, трагически и неожиданно перестал существовать человек, полный жизни, юмора, творческих идей.

За день до этого мы с ней записывали на радио большую передачу о Корнее Ивановиче Чуковском. После записи шли пешком с улицы Качалова, из радиокомитета, обсуждали наши дела и планы, невеселое положение академической науки в новых экономических условиях... На следующий день она была на заседании ученого совета на филологическом факультете Московского университета и, возвращаясь оттуда, на родной Волхонке, где в Институте русского языка она проработала не один десяток лет, попала под машину. Смерть была мгновенной...

Татьяна Григорьевна родилась 10 июля 1924 года в Москве, в семье выдающегося лингвиста Григория Осиповича Винокура. Училась и в обычной школе, и в музыкальной школе им.Гнесиных, и в музыкальном училище при консерватории. Во время войны вместе с родителями жила в эвакуации в Чистополе. Училась на курсах медсестер и после этого работала санитаркой и медсестрой на санитарно-транспортном судне "Ленинград". Вернувшись в Москву, в 1943 году поступила в Московский университет, филологический факультет которого окончила в 1948Нм. Потом аспирантура в этом же университете, защита кандидатской диссертации в 1953Нм, преподавательская деятельность в Историко-архивном институте, длительные поездки вместе с мужем-журналистом, С.В.Киселевым, за границу. С 1960Нго года Татьяна Григорьевна – в Институте русского языка АН СССР (позднее – РАН), где она в 1981 году защитила докторскую диссертацию. С этим институтом она была кровно связана до самого последнего дня своей жизни.

Это – внешняя канва ее биографии. Для формирования же личности Татьяны Григорьевны огромную роль сыграла семья и окружение ее отца, Григория Осиповича – талантливого и разностороннего филолога, блестящего знатока русского языка и его истории, текстолога, пушкиниста и просто живого и умного человека. Как известно, Г.О.Винокур был одним из составителей "Толкового словаря русского языка", который впоследствии получил краткое наименование "ушаковского" – потому что главным идеологом и редактором его был Дмитрий Николаевич Ушаков. Имена других составителей этого словаря не менее известны: будущий академик Виктор Владимирович Виноградов, Борис Александрович Ларин, Сергей Иванович Ожегов, Борис Викторович Томашевский. В конце 20Нх годов, когда началась работа над словарем, это были молодые люди: самому старшему из них, Б.В.Томашевскому, было около сорока лет, а самому младшему, С.И.Ожегову, не исполнилось и тридцати. Они часто собирались в квартире Винокуров или у Дмитрия Николаевича Ушакова, который жил на углу Сивцева Вражка и Плотникова переулка, то есть в пяти минутах ходьбы от дома на Арбате, где жила семья Г.О.Винокура.

Татьяна Григорьевна, а в ту пору просто Таня, с раннего детства могла наблюдать за работой отца и его коллег. И не только наблюдать, но и быть причастной к атмосфере творчества, интеллектуального блеска, словесной игры, каламбуров, острот. Кроме того, мир филологии соседствовал здесь с миром музыки: замечательным пианистом был Б.В.Томашевский; лингвисты Александр Александрович Реформатский и Рубен Иванович Аванесов, часто приходившие к Винокурам, были страстными меломанами; глубоким знатоком музыки был и блестящий литературовед Сергей Михайлович Бонди, также бывавший у Винокуров; в доме Д.Н.Ушакова, на одном с ним этаже, жил знаменитый пианист К.Игумнов, не раз посещавший компанию лингвистов. Да и Григорий Осипович, хотя и был, как говорила о нем Татьяна Григорьевна, "неудавшийся певец" (из-за травмы носа, полученной во время игры в футбол), любил музыку и сам был музыкален.

Когда перед окончившей среднее образование Таней Винокур встал вопрос о выборе, по какому пути идти – филологическому или музыкальному, она не сразу смогла сделать нужный шаг: колебалась между "Гнесинкой" и Московским университетом. Все же филология победила.

Филологам-русистам Татьяна Григорьевна известна прежде всего как специалист в области стилистики русского языка, хотя в начале своей научной карьеры она занималась изучением и древнего его состояния: ей принадлежат несколько статей о языке как источнике исторических сведений и учебное пособие для студентов "Древнерусский язык", опубликованное в 1961 году.

Татьяна Григорьевна была первой исследовательницей языка А.И.Солженицына. Вскоре после того, как в "Новом мире" была напечатана его повесть "Один день Ивана Денисовича" (ноябрь 1962 г.), она написала статью о языке этой повести и послала ее в редакцию "Нового мира". Однако власть уже сменила милость на гнев, и сочинения писателя, и все, что касалось его творчества, попали под запрет. Публикация статьи Татьяны Григорьевны в этом журнале не состоялась. Увидела же свет эта работа в 6Нм номере сборника "Вопросы культуры речи" (1965 г.), который выходил в Институте русского языка. Между автором статьи и А.И.Солженицыным завязалась переписка; три письма писателя, адресованные Татьяне Григорьевне и связанные с лингвистическим анализом художественного текста, опубликованы в книге, посвященной ее памяти: "Поэтика. Стилистика. Язык и культура" (1996 г.).

Разумеется, статья о языке повести А.И.Солженицына не была единственной ее работой в области стилистики художественного текста. В 60–70Не годы она пишет и публикует статьи и разделы в коллективных монографиях, посвященные языку драматургии, структуре диалога в художественном произведении, понятию нормы применительно к художественному тексту, тенденциям в развитии стилистики современной русской прозы.

Т.Г.Винокур занималась изучением языка и стилистических особенностей не только художественных текстов, но и текстов публицистических, а также устной разговорной речи. В 1968 году под ее редакцией (совместно с Д.Н.Шмелевым) выходит книга "Развитие функциональных стилей современного русского языка", в которой половину ее объема занимают две работы Т.Г.Винокур: "Об изучении функциональных стилей русского языка советской эпохи" и "Стилистическое развитие современной русской разговорной речи".

Книга Т.Г.Винокур "Закономерности стилистического использования языковых единиц" явилась итогом многолетних исследований автора в области функциональной стилистики, размышлений над местом и характером стилистических изменений в общей картине эволюции русского языка XX века. Эта книга, защищенная Татьяной Григорьевной в качестве докторской диссертации, содержит глубокие мысли о сущности стилистических противопоставлений в языке и обильный, но при этом тщательно подобранный и прокомментированный языковой материал, иллюстрирующий теоретические положения автора.

Вслед за этой книгой были опубликованы и другие работы Татьяны Григорьевны, в которых она рассматривает стилистику в неразрывной связи с речевой практикой, с коммуникативными намерениями говорящих и с социальными условиями общения: в опубликованной в 1988 году коллективной монографии "Разновидности городской устной речи" ей принадлежит большой раздел "Устная речь и стилистические свойства высказывания"; уже после ее смерти выходит книга "Русский язык в его функционировании. Коммуникативно-прагматический аспект" (1993 г.), где помещена работа Татьяны Григорьевны, посвященная анализу различий между информативной и фатической речью, обусловленных разными коммуникативными намерениями говорящего и слушающего. Эта последняя работа – фрагмент большого теоретического исследования, которое было завершено Татьяной Григорьевной незадолго до ее кончины и опубликовано в 1993 году в виде книги "Говорящий и слушающий. Варианты речевого поведения". Книга давно сделалась библиографической редкостью. Новое ее издание и предлагается читателю.

Для этой работы Т.Г.Винокур характерно тесное переплетение собственно лингвистического анализа с исследованием разнообразных условий реализации коммуникативных намерений человека. Говорит ли автор о самом понятии речевого поведения, о сферах общения и о стилях языка, о теме и условиях общения как факторах, определяющих его характер, о социально-психологических вариантах речевого поведения и о различных функциях высказываний, – в центре его внимания остается сущность взаимоотношений говорящего и слушающего, различия в их коммуникативных интенциях в зависимости от условий и практических целей общения. В книге получили отражение и история изучения проблем речевого общения, и современные исследования в области коммуникативной лингвистики. Но главная цель этой работы была, конечно, не в добавлении к уже имеющимся точкам зрения на механизмы речевой коммуникации еще одного мнения, пусть и основательно аргументированного, а в том, чтобы вскрыть причины разного поведения человека, когда он выступает то в роли говорящего, то в роли слушающего, выявить стимулы, которые управляют речевым поведением людей в разных социальных и ситуативных условиях общения. И автор достиг этой цели.

Местами книга кажется написанной сложно; иногда автор злоупотребляет специальной терминологией и длинными синтаксическими конструкциями. Но таков авторский научный стиль. Да и материи, о которых идет речь в книге, отнюдь не просты – они связаны с целым комплексом разнородных, но взаимосвязанных факторов, относящихся и к языку, и к социальным условиям его существования, и к психологическим свойствам говорящих. Кроме того, надо сказать, что Винокур – автор научных работ и Винокур-собеседница представляли собой две сильно различающиеся ипостаси одного человека. Татьяна Григорьевна была блестящий, остроумный рассказчик, мастер диалога, ее речь была ярка и образна, полна юмора, неповторимых живописных деталей и метких характеристик. Недаром она была автором текстов многих "капустников", которые в 60Не годы под Новый год с блеском разыгрывались в конференц-зале Института русского языка на Волхонке. В последние годы своей жизни она вела на радио передачи о русском языке и культуре речи, и здесь также проявился ее талант рассказчика, умеющего увлечь слушателя и предметом беседы, и ее манерой, живой и непринужденной. А на страницах лингвистической статьи или монографии Татьяна Григорьевна считала необходимым держаться в строгих рамках научного стиля. И такое "раздвоение личности" лишь подтверждало на практике ее собственные наблюдения над тем, как человек варьирует свою речь в зависимости от условий и целей общения. Эти наблюдения составляют основное содержание книги "Говорящий и слушающий. Варианты речевого поведения". Написанная полтора десятилетия тому назад, эта книга не утратила своего научного значения и сегодня.

Июль 2005 г.

Предисловие

Речевое поведение носителей родного языка (говорящих и слушающих, пишущих и читающих) еще не подвергалось анализу с точки зрения социокоммуникативной стилистики. Между тем такой анализ дает возможность нанести на шкалу функционально значимых делений, принадлежащих внешней лингвистике, еще одну отметку, сокращающую – по сравнению с категорией языкового употребления – дистанцию между изучением языка и теми, кто им пользуется. Разнообразие идей и свобода методологического выбора позволяют современной лингвистике обратиться к еще не тронутым темам, вернее даже, увидеть темы, скрытые ранее границами, пролегающими между смежными областями знаний [Леонтьев, 1967, 6–9; Швейцер, 19766, 234; Фрумкина, 1984, 6], и прежде всего это касается наук о человеке. Их генезис в одних случаях интерпретируется как результат сложения лингвистики и социологии/психологии [Леонтьев, 19746, 3], в других – и это более правдоподобно – как изначальный симбиоз разнонаправленных знаний, что предполагает известное выравнивание слагаемых внутри данных областей [Vetter, 1969, V]. Здесь автор, говоря о речевом поведении, видит парадокс в том, что структурализм, допуская по необходимости в лингвистический анализ какие-то факты или предположения "извне", вторгался преимущественно в область психолингвистики, которая независимо от его воли приоткрывала свои проблемы анализу, опирающемуся на данные говорящего индивида, в то время как лингвистика (особенно такая строгая, как структурализм) обязана изучать сущностно заложенную в ней социальность – коллективные явления. (Об этом, как о так называемом парадоксе Соссюра, писали и сами структуралисты и социолингвисты: Н.Хомский, У.Лабов и др. См. также: [Маковский, 1976].)

К настоящему моменту большинство исследователей трактует подобные науки как междисциплинарные, т.е. такие, в которых два генетически различных (с онтологической и методологической точек зрения) объекта, сосуществуя на паритетных началах, формируют самостоятельный и качественно новый предмет изучения [Никольский, 1976, 58–65; Речевое общение, 1985, 83 и след.]. Их отличает, следовательно, вступление как бы на встречный путь по отношению к естественному историческому развитию наук – от синкретизма к всевозрастающей специализации. Динамика этого пути выглядит как ускоренный темп движений в немом кино по сравнению с замедленной съемкой истории. Ср., например, тот факт, что "филологические знания как обособленный вид деятельности и профессиональных занятий сложились в эллинистическую эпоху к концу IV в. до н.э." [Винокур, 1981, 16] и что языкознание и литературоведение, социология и психология обособились в сравнительно недавнее время.

Но большинство традиционных разделов науки о языке всегда несло на себе печать более или менее выраженного интердисциплинарного характера: история языка неотделима от истории народа, культура речи – от культуры общества, фонетика – от физиологии речи и акустики и пр., не говоря уже о том, что внутренняя синкретичность пронизывает и самое интралингвистику, оказывая постоянное сопротивление строгости поуровневого анализа системы, скрепленной семиотическим назначением, которое выполняется при помощи языкового значения.

Названные же по бинарному принципу новые науки – психолингвистика и социолингвистика – тоже не могут претендовать на исключительность. Сходные черты обнаруживает строение таких дисциплин, как лингвистические поэтика, стилистика, география. Упреки в "шокирующем выходе за традиционно сложившиеся и бдительно охраняемые границы науки о языке" отклоняют и далеко не новомодные ученые, утверждая, что нарушение этих границ з сторону литературоведения, фольклористики, поэтики и стилистики художественной речи, отчасти психологии "не есть факты агрессии... так как интеллектуальное богатство – это необозримый пейзаж, а не ряд маленьких садиков, отгороженных стенами недоверия и пренебрежения" [Гельгардт, 1971,153].

Таким образом, становится очевидным, что сам по себе феномен интердисциплинарности, будучи достаточно постоянным свойством процесса познания, лишь принимает разное обличье в зависимости от историко-культурных состояний обществ, в которых развивается наука.

В то же время объективное положение дел в лингвистике таково, что пафос интердисциплинарных устремлений связывается в сознании современных ученых главным образом с новейшим этапом ее развития, во-первых, и со сформулированным на этом этапе понятием внешней лингвистики, сосредоточившей свои интересы на проблемах языкового функционирования, во-вторых. Причем дискуссионным остается вопрос о мере привлечения этих проблем к анализу языковой системы, но не наоборот (поскольку второе считается само собой разумеющимся) [Степанов, 1976, 6].

Если же речь идет не только о самой лингвистике, но и о близких ей науках, то предметно-методологический синкретизм еще более отчетливо видится в соприкосновении факторов, которые принято считать экстралингвистическими. Таким образом, в соответствии с интердисциплинарным характером настоящей работы центром ее внимания являются не особенности языкового функционирования, обусловленные экстралингвистическими факторами, и соответственно не экстралингвистические факторы, обусловливающие особенности языкового функционирования, а взаимная связанность первых и вторых, в которой реализуется языковая жизнь общества как культурно-исторического единства, сформированного деятельностью человека.

Эта связь и составляет, как принято с некоторых пор говорить, "человеческий ракурс" анализа в области внешней лингвистики. С коммуникативно-стилистической точки зрения он означает переход от изучения стиля языка к "стилю тех, кто говорит и пишет" [Винокур, 1941, 17]. Такой переход возможно осуществить, минуя понятия, обезличенные лингвотерминологической традицией (функционирование и употребление языка), на пути к речевому поведению. Последнее есть не что иное, как использование языка людьми в предлагаемых обстоятельствах – разномасштабных и многосоставных. Коль скоро эти обстоятельства так же являются результатом человеческой деятельности, как и сам язык, речевое поведение или выступает как составная часть большинства из них, или формирует их целиком.

Из чего складывается взаимная обусловленность внутренних и внешних по отношению к языку факторов, образующих функциональные варианты речевого поведения? Если в фокус интердисциплинарно ориентированного исследования попадает человек, то соответственно ближайшие к языкознанию гуманитарные науки играют при этом не роль поставщика окказиональных данных, а роль равноправных партнеров, участвующих в поиске неязыковой мотивации языкового отбора. О том, что такой поиск наталкивается на затруднения, можно судить по полускептическим замечаниям о готовности многих ученых принять предложенные современной наукой правила "интердисциплинарной игры" при недостаточной ясности понимания ее выгоды для решения собственных специальных проблем [Горелов, Слонов, 1986, 558]. На общем фоне всеобъемлющей триады "социология-психология-филология", по мере укрупнения ее отдельных элементов, выступает сплав социальной психологии с лингвистикой в объединяющей их направленности на проблемы общения, без которых ни один аспект деятельностной концепции языка, созданной Гумбольдтом, изучаться не может. Интерес современных лингвистов к этим проблемам был подогрет выделением в специальную область знания теории коммуникации, которая уже своим происхождением была обязана междисциплинарным научным возможностям. Языковая коммуникация оказалась неотделимой от психолингвистических и социолингвистических категорий. И это активизировало устремление к ней тех ученых, которые занимаются функционированием языка [Язык и идеология, 1981, 139]. Выход во внешний мир языкового существования изменил отношение исследователей к стилистике, которая действительно на каком-то этапе развития (хотя это обстоятельство не стоит преувеличивать) оказалась в известной степени "отлученной" от генетически присущих ей контактов с речевым поведением носителей языка в процессе общения. В той мере, в какой процесс общения связан с социально-психологическими характеристиками его участников, анализ речевого поведения должен совмещать коммуникативно-стилистические наблюдения с последними.

Такая позиция, возможно, не совпадает с мнением ученых, считающих, что внешняя лингвистика обязана не только последовательно разграничивать социологическую и психологическую причинность всех компонентов коммуникативно-деятельностного поля, к которому принадлежит речевое поведение, но и учитывать внутренние различия между лингвистической социологией и социолингвистикой, психологией языка и психолингвистикой [Никольский, 1976, 122]. Однако для целей данной работы больший смысл представляет объединяющее, нежели разделяющее, начало [Караулов, 1987, 3]. И характерно, что объединение социальных и психологических показателей, определяющих речевое поведение людей, должно быть с коммуникативно-стилистической точки зрения произведено в обратной причинной последовательности: так как язык есть культурно-историческое явление и его назначение состоит в том, чтобы служить целям социальной коммуникации, а используют его по назначению люди, то процесс использования языка в целях общения есть процесс психологически детерминированный. Союз психологических и социальных показателей подразумевает здесь типизированные коллективные нормы поведения и не выходит за рамки социальной психологии. Они проясняют закономерности формирования разных видов коммуникативно направленной речевой деятельности членов данного общества.

Однако в основе процесса "типизирования" норм поведения лежит поведение отдельной личности, представляющее собой наиболее характерное, регулярное, рационально объяснимое и эмоционально оправданное состояние человека, в нашем случае – состояние во время совершения речевого действия. "В зависимости от того, что переживает по поводу своего собственного сообщения говорящий, по-разному воспринимается и то, что он сообщает. Более того, самое содержание сообщения сплошь да рядом вовсе не доходит до сознания слушателя, если оно не окрашено сочувственным, отрицательным или каким-либо еще психологическим отношением говорящего к содержанию своего сообщения. Это есть область именно психологии, но не той, абстрактной, психологии, которая изучает отвлеченные законы памяти, восприятия или внимания, а психологии конкретной, показывающей нам душевные движения говорящего во всей их непосредственной жизненной полноте..." Эта психология "как бы вводит слушателя в живой душевный мир говорящего, показывает его как живого человека, как личность, а не просто как некоторый аппарат для передачи некоторых объективных истин и идей".

Таким образом, можно сказать, что в социокоммуникативной стилистике собственно психологический аспект имплицируется, поскольку социальные параметры типизируют и социально-психологические и психологические параметры, минуя психолингвистические. Если еще в прошлые десятилетия вторжение в стилистику "личностного" и "социально-коммуникативного" начал [Винокур, 1972] воспринималось с некоторым недоверием, то впоследствии совпадение научных и общественных интересов создало исключительно благоприятную обстановку для закрепления этого неформального союза. Еще в то время, когда шла работа над книгой, представлялось, что он поможет хоть в какой-то, пусть самой малой, мере компенсировать долги языкознания перед наукой о человеке. Сейчас, спустя шесть лет (книга была подготовлена к печати в 1987 г.), эти долги уже отданы с лихвой. И, возможно, на фоне широкой разработки проблемы "человек и язык" (см., например: [Караулов, 1987; Ромашко, 1984; Язык и личность, 1989; ван Дейк, 1989]), предпринятой в самые последние годы, феномен речевого поведения как экспликатора общественно-психологического посредничества в коммуникативном процессе сможет предстать перед нами в задуманном освещении более полно. Не стоит только игнорировать мнение Н.Хомского: если понимать этот феномен "не тривиально, а одинаково серьезно рассматривать его с философской, психологической и лингвистической точек зрения, разграничивать – что особенно важно – позиции говорящего, слушающего и изучающего данный язык, то окажется, что это невероятно трудная проблема, без которой тем не менее не может быть сегодняшнего языкознания" [Chomsky, 1957, 56].

Summary

The book is concerned with the problems of speech behaviour of the speaker and the hearer and the mechanisms of their interaction in communication.

The notion of "speech behaviour" (SB) is considered in the book against the background of its cognates ("speech activity", "speech communication", "language usage", etc.) and plays the central role in interpreting the speech tactics of the communicants and the linguistic choices they make to conform to the particular circumstances of the speech situations.

It has been shown in the book that the speaker's and the hearer's SB varies and thus can be of different types. Those types are: stylistic variants of SB, which are dependent on the differences in the spheres of communication, language functions or functional and stylistic characteristics of speech; communicative variants of SB, which are dependent on the differences in the roles the communicants play in the speech interaction and the communicative intentions they have in it; socio-psychological variants of SB, which depend upon such variables as speech functions (interaction/report), the need to choose the style of speech suitable for the situation of communication and its social or genre characteristics.

Particular attention is paid to the opposition "informative speech/phatic speech". The analyses of the features that differentiate these two types of SB has provided the possibility to describe a number of features that characterize the behaviour of the speaker and the hearer in an informative dialogue, on the one hand, and in a phatic dialogue orientated to pure interaction, on the other.

The book contains rich illustrative material chosen from modern literary and newspaper texts, radio and television programs as well as from observations on everyday oral speech.

Об авторе

(1924–1992)

Доктор филологических наук; с 1960-го года и до 1992 г. – сотрудник Института русского языка АН СССР (позднее РАН); крупный специалист по стилистике. Автор работ: "Об изучении функциональных систем русского языка советской эпохи" (1968); "Стилистическое развитие современной русской разговорной речи" (1968); "Русский язык в его функционировании. Коммуникативно-грамматический аспект" (1993); "Древнерусский язык" (2004) и др.

Для предлагаемой читателю книги: "Говорящий и слушающий. Варианты речевого поведения" характерно тесное переплетение лингвистического анализа с исследованием различных условий реализации коммуникативных намерений человека. В этой книге рассматривается само понятие речевого поведения, говорится о сферах общения и стилях языка, о теме и условиях общения как факторах, объясняющих его характер, о социально-психологических вариантах речевого поведения и различных функциях высказываний.

В центре внимания автора – сущность взаимоотношений говорящего и слушающего, различия в их коммуникативных интенциях в зависимости от условий и практических целей общения.

Главная цель этой книги – вскрыть причины разного поведения человека, когда он выступает то в роли говорящего, то в роли слушающего, выявить стимулы, управляющие речевым поведением людей в разных социальных и ситуативных условиях общения. И автор достигает этой цели.