Климов Г.А. Фонема и морфема:
К проблеме лингвистических единиц. Изд. стереотип.

Оглавление

Введение

На протяжении уже почти полустолетия фонема и морфема являются неотъемлемыми понятиями любого лингвистического исследования, строящего модели языковой структуры. Как правило, именно в терминах фонем и морфем описываются основные лингвистические параметры языка и его минимальной узловой единицы – слова. Без использования понятий фонемы и морфемы в настоящее время почти немыслима ни одна работа, ставящая перед собой теоретико-методические или прикладные в широком смысле слова задачи. Оба понятия давно нашли себе прочное место среди лингвистических универсалий (как уже неоднократно отмечалось, именно последнее обстоятельство дает основание считать языкознание первой отраслью из комплекса "антропологических" дисциплин, сформировавшей свои универсальные единицы и одно время даже отстаивалась точка зрения, согласно которой именно фонема и морфема составляют минимум различных единиц, необходимых для описания языковой структуры. Вместе с тем, несмотря на почти повсеместное употребление терминов "фонема" и "морфема", в последние далеко не всегда вкладывается сколько-нибудь однозначное содержание.

В практике эмпирических исследований, особенно в работах, посвященных описательному анализу конкретных языков, в большинстве случаев присутствует практически тождественная, а по своей сущности – психолингвистическая интерпретация фонемы и морфемы. В то же время без преувеличения можно сказать, что в теоретическом языкознании едва ли удастся назвать хотя бы нескольких лингвистов, для которых их интерпретация являлась бы вполне идентичной. Если даже абстрагироваться от всего многообразия выдвинутых в теоретических работах определений и описаний этих единиц и свести их к ограниченному числу типичных "инвариантов", в какой-то мере характеризующих наиболее влиятельные лингвистические направления современности, то и в этом случае расхождения нередко окажутся принципиальными. Последние особенно связаны с понятием морфемы, которая, не говоря уже о многочисленных разногласиях более частного порядка, трактуется то в качестве единицы плана выражения языка, то в качестве единицы его плана содержания. В последнее время справедливо указывалось даже, что экстенсивная разработка соответствующей проблематики самыми различными направлениями современного языкознания начинает угрожать растворением фонологии и морфологии во множестве "фонологии" и "морфологии", нередко несводимых или с трудом сводимых к некоторому общему знаменателю. При существующей ситуации не приходится удивляться тому, что продолжающаяся разработка понятий фонемы и морфемы создает постоянную почву для фонологических и морфологических дискуссий, с неменьшей стабильностью обнаруживающих несоизмеримость исходной аксиоматики.

За последние пятнадцать лет появился целый ряд крупных статей и монографий, в значительной мере посвященных разработке теории фонемы и морфемы. Характерной особенностью почти всех этих работ является стремление развивать рассматриваемые понятия на базе какой-либо одной лингвистической концепции и, как говорят американские языковеды, с "позиций затмевания" взглядов своих оппонентов. Эти работы дают ясное представление о том, как понимается фонема или морфема в рамках той или иной конкретной лингвистической концепции, однако, естественно, не могут дать ответа на вопрос, чем объективно являются фонема и морфема в лингвистической теории в целом. При этом все еще нередко игнорируется то обстоятельство, что представители различных лингвистических направлений имеют в равной мере объективные основания соотносить сами термины "фонема" и "морфема" именно с теми понятиями, которые в силу определенных обстоятельств представляются в рамках каждой конкретной лингвистической концепции достаточно важными (так, например, по существу беспредметной представляется дискуссия на тему, является ли морфема в концепции 3. Харриса "настоящей" морфемой, имевшая место в дескриптивной лингвистике после выхода в свет его известной монографии). Более того, в некоторых случаях не проводится разграничения между онтологическим пониманием фонемы и морфемы как элементов языка-объекта и пониманием их как элементов метаязыка лингвистики.

Единство объекта лингвистики показывает, что как онтологическое, так и чисто методическое понимание фонемы и морфемы строятся на вполне тождественной эмпирической базе исследования. В итоге некоторые расхождения между различными концепциями фонемы или морфемы по сути дела оказываются терминологическими и могут быть преодолены без особых затруднений (так, например, расхождения между концепциями фонемы, сложившиеся в ленинградской и московской фонологических школах, справедливо расцениваются С.И.Бернштейном как в значительной мере терминологические). Такого рода унификаторские задачи уже давно и к тому же с достаточной остротой стоят перед современным языкознанием, и их решение будет способствовать созданию общего языка лингвистики. Однако данная работа ни в коей мере не направлена на решение задач унификации метаязыка и затрагивает ее лишь попутно. Между тем перед языкознанием стоит, несомненно, значительно более важная задача – задача поисков юго общего и различного, что имеет место в трактовке сущности фонемы и морфемы как лингвистических единиц (на важность систематического сопоставления фонологического и морфологического "планов" указывает, в частности, Е.Курилович). Решение этой задачи предполагает перенос центра тяжести существующей контроверзы на проблему сущности лингвистической единицы как таковой. Актуальность такого рода исследований состоит в том, что они, не претендуя на выдвижение сколько-нибудь новых идей в разработке той или иной конкретной интерпретации фонемы и морфемы, с необходимостью ставят перед теорией метода столь важные для современного этапа развития языкознания вообще задачи систематизаторского характера.

Чтобы постановка вопроса о соотношении фонемы и морфемы не вылилась в проблему по преимуществу терминологического характера, требуется определенная систематизация рассматриваемого материала, а также ограничение проблематики конкретными рамками. Должно быть очевидным, что, например, сопоставление понятий фонемы и морфемы в том виде, как они излагаются в глоссематической теории Л.Ельмслева (фонема – единица плана выражения, откуда ее квалификация в качестве "таксемы выражения", морфема – единица плана содержания, квалифицируемая как "таксема содержания"; еще одна единица, присутствующая в схеме последователя глоссематической доктрины К.Тогебю, – морфофонема, характеризуется последним в качестве единицы, одновременно принадлежащей обоим планам языка), с собственно лингвистической точки зрения оказывается малоэффективным. Повидимому, не принесет эффекта и сопоставление понятий фонемы, морфемы и, добавим, лексемы, как они сложились в схеме, ставшей к настоящему времени почти традиционной, и согласно которой фонема есть единица так называемого "дифференциального" уровня языка, морфема – единица плана выражения, уже вступающая в связь с планом содержания, и, наконец, лексема – единица плана содержания. Вместе с тем абстрактная (т.е. вне связи с конкретными концептуальными предпосылками) постановка вопроса о некоторых общих характеристиках фонемы или морфемы, например вопроса об их инвариантности, об изоморфизме их внутренней структуры и т.п., приводит к возникновению очередных лингвистических псевдопроблем. В связи со сказанным фонема и морфема получают здесь ограничительную интерпретацию лингвистических единиц плана выражения языка, достаточно широко распространенную в современном языкознании и восходящую в конечном счете еще к идеям И.А.Бодуэна де Куртенэ.

С другой стороны, следует подчеркнуть необходимость расщепления утвердившихся, по-видимому, в большинстве направлений современного языкознания синкретических по своему существу понятий фонемы и морфемы, объединяющих принципиально гетерогенные явления. Синкретизм обоих рассматриваемых понятий вытекает в первую очередь из того факта, что как фонема, так и морфема, характеризуясь согласно преобладающему определению как единицы языка-объекта, в то же время предполагают существенно варьирующие по разным направлениям процедуры их вычленения, логически приводящие к построению разных объектов, которые могут претендовать исключительно на некоторый методический статус, а именно – на статус моделей для соответствующих понятий. Нетрудно поэтому видеть целесообразность обособленного рассмотрения явлений последнего порядка в рамках теории метода.

Данная работа имеет методическую направленность. Лингвистическая единица определяется в ней как компонент лингвистической модели, т.е. как некоторое методическое построение, которым так или иначе оперирует лингвист в ходе формирования им понятия той или иной языковой единицы. Хотя поддержанное Р.Якобсоном высказывание Нильса Бора о том, что если для естествоиспытателя символы – это инструмент исследования, то для лингвиста – это прежде всего объект исследования, в общем и справедливо, в дальнейшем самому же Р.Якобсону пришлось подчеркнуть, что используемые в языке данного языкового коллектива символы лингвист также перекодирует в символы метаязыка. Во избежание недоразумений методологического плана следовало бы, очевидно, и терминологически разграничить фонему и морфему языка-объекта, с одной стороны, и метафонему и метаморфему, с другой. Приходится иметь в виду, однако, что в лингвистической традиции термины "фонема" и "морфема" закреплены за явлениями обоих порядков: в частности, именно с метафонемой и метаморфемои имеют дело столь варьирующие от одного направления к другому процедуры построения "фонемы" и "морфемы" (такое терминологическое разграничение, впрочем, для явлений, соотносящихся не совсем аналогичным образом, проводят, однако, С.К.Шаумян, Р.Г.Пиотровский и некоторые другие: ср. пары фонемоид фонема, морфемоид морфема). Вместе с тем введение нового номенклатурного разграничения повело бы к дальнейшему усложнению лингвистической терминологии. Следует к тому же учитывать, что понятие, уже введенное в практику языкознания Г.Пильхом под термином "метафонема", являет собой только более или менее отдаленную аналогию понятию фонемы как лингвистической единицы. Таким образом, за исключением специально оговариваемых случаев автор оперирует только одной из двух терминологических систем современного языкознания – методической.

Работа посвящается рассмотрению некоторых вопросов построения аналитических (или анализирующих) моделей фонологической и морфологической структур языка и, таким образом, лишь косвенно связана с методикой описательного анализа конкретных языков, традиционно занимающейся воспроизведением психолингвистической модели языковой структуры. В ней затрагивается преимущественно рассмотрение общих черт и специфики фонологического и морфологического моделирования и прежде всего рассмотрение сущности фонемы и морфемы как лингвистических единиц (или "единиц анализа", как говорит сложившаяся в области построения аналитических моделей языка терминология), т.е. компонентов различных лингвистических моделей в их сходствах и различиях. Вместе с тем вопрос о соотношении фонемы и морфемы как лингвистических единиц с их психолингвистическими коррелятами здесь затрагивается лишь в меру необходимости. С другой стороны, целью автора является освещение методологической стороны моделирования фонологической и морфологической структуры языка.

Данное рассмотрение ограничивается классом так называемых линейных фонем и морфем и оставляет в стороне их "суперсегментные" разновидности ввиду совершенно недостаточной разработанности общей теории последних (объем понятия морфемы здесь также сужен до подведения под данную категорию только собственно морфологических элементов и исключения так называемых словообразовательных морфем). Если принять во внимание существующее в лингвистике соотнесение третьей лингвистической единицы – лексемы – также с планом выражения языка (такое соотнесение было, в частности, предложено на IX Международном конгрессе лингвистов У.Коутсом), то предлагаемые выводы, по-видимому, должны быть распространены и на понятие последней. В соответствии со ставящимися задачами работа состоит из трех основных разделов. Первый посвящен истории разработки понятия лингвистической единицы в языкознании и рассмотрению физической, психологической и реляционно-физической интерпретаций фонемы и морфемы; второй – общим предпосылкам и сущности моделирования фонологической и морфологической структур языка; третий – проблеме параллелизма в методике вычленения и в абстрактном строении фонемы и морфемы как лингвистических единиц.

Из трех представленных в современном языкознании разновидностей структурной лингвистики – таксономической, цепочечной и трансформационной – работа в своей методической части в наибольшей степени приближается к первой. Это не значит, что здесь разделяются скептические взгляды, высказанные в разное время Ч.Хоккетом, Р.Якобсоном, Д.Болингером и некоторыми другими относительно возможностей трансформационной модели по рождающей грамматики, хотя, конечно, ни трансформационная грамматика, ни цепочечная, занимающая в ряде отношений промежуточное место между двумя остальными, не могут соотноситься со сколько-нибудь особыми этапами в развитии языкознания, сменяющими так называемый таксономический этап. Напротив, едва ли имеются основания сомневаться в том, что все три конфликтующие до настоящего времени модели фактически лишь дополняют друг друга, служа решению различных задач. Хорошо известно, например, что построение некоторых таксономических рядов является важной предпосылкой для дальнейших трансформационных преобразований текста (при редукции фразы к основной структуре, при разработке конкретных морфонемных правил и т.п.). Вместе с тем невозможно игнорировать и самостоятельную объяснительную силу таксономической модели. Вопреки настойчивым декларациям, содержащимся в дескриптивистских исследованиях 40-х годов, согласно которым синхронная лингвистика не имеет дела с объяснительным аспектом изучения языка, построенные в них системы понятий объективно дают таксономические объяснения. Так, Б.Блок и Дж. Трейгер писали в своем методическом руководстве, что для того "чтобы объяснить факты, описанные лингвистом, последний прослеживает формы языка ретроспективно и сравнивает их с соответствующими формами в родственных языках. В терминах лингвистической науки единственный ответ на вопрос "почему?" является историческим утверждением". Однако произвольность ограничения объяснительных аспектов науки планом истории объекта более чем очевидна. Поэтому напрашивается вывод, что критика Н.Хомским разрабатывающейся в современном языкознании таксономической модели языка оказывается недостаточно правомерной, хотя она и совершенно справедливо обращает свое внимание на ее действительно уязвимые места (например, в области таксономической фонологии таковыми квалифицируются более или менее завуалированная апелляция к универсальным фонетическим допущениям, принцип дополнительной дистрибуции, обычная оценка взаимоотношения фонологии и морфофонологии и т.п.). Едва ли имеются основания поэтому сомневаться в достаточной актуальности дальнейшей разработки последней.

Об авторе

Выдающийся отечественный языковед, кавказовед. В 1952 г. окончил филологический факультет Ленинградского государственного ордена Ленина университета им. А.А. Жданова по специальности "Грузинский язык и литература". С 1954 г. и до конца жизни был сотрудником Института языкознания АН СССР, в последние годы возглавлял отдел кавказских языков. В 1955 г. защитил кандидатскую диссертацию, а в 1965 г. – докторскую диссертацию по теме "Этимологический словарь картвельских языков". В 1988 г. ему было присвоено ученое звание профессора по специальности "Кавказские языки". Круг научных интересов: теоретическое языкознание, эволюция языка, сравнительная грамматика, этимология, типология, ареальная лингвистика.

Г.А. Климов был членом Главной редакции "Лингвистического атласа Европы", членом Европейского общества кавказоведов, а также членом редколлегии серии томов "Этимология" и ответственным секретарем журнала "Вопросы языкознания". В 1995 г. стал Лауреатом Государственной премии Российской Федерации в области науки и технологий.

Г.А. Климовым издано более 380 работ, из них 18 монографий. Среди них: "Типология языков активного строя" (М., 1977; 2-е изд. М.: URSS, 2009), "Принципы контенсивной типологии" (М., 1983; 2-е изд. М.: URSS, 2009), "Вопросы методики сравнительно-генетических исследований (М., 1971), "Основы лингвистической компаративистики" (М., 1990; 2-е изд. М.: URSS, 2009), а также кавказоведческие исследования: "Кавказские языки" (М., 1965; нем. пер. – 1969), "Введение в кавказское языкознание" (М., 1986; нем. пер. – 1994), "Типология кавказских языков" (М., 1981) и др. Некоторые монографии переведены и изданы за рубежом.