Буслаев Ф.И.Ак Историческая грамматика русского языка.
Книга 1: ЭТИМОЛОГИЯ. Кн.1. Изд. стереотип.

Оглавление

От издательства

За основу текста данного издания взят текст книги выдающегося русского филолога Ф.И.Буслаева (1818–1897) "Историческая грамматика русского языка", выпущенной в 1959 г. Государственным учебно-педагогическим издательством Министерства просвещения РСФСР. В издании 1959 г. орфография примеров из русских памятников сохранена преимущественно без изменений, в то время как авторский текст дается в современной орфографии.

Издательство сочло рациональным в отличие от издания 1959 г. выпустить две части "Исторической грамматики" отдельно двумя книгами, как это было сделано в 4-м (1875) и 5-м (1881) изданиях. При этом книга "Синтаксис" продолжает книгу "Этимология" и начинается с §106, сохраняя строгую преемственность.

Из предисловия к "Опыту исторической грамматики русского языка"

Руководства русской грамматики, долгое время употреблявшиеся в наших училищах, составляемы были по способу филологическому, заимствованному от филологов, то есть знатоков классической литературы (греческой и римской), которые пользовались этим способом в руководствах к изучению языков классических.

Для филолога язык есть только средство к познанию древней литературы. Он изучает грамматику не для того, чтобы отдавать себе отчет в этимологическом составе каждой грамматической формы; а для того единственно, чтобы удобнее и скорее достигнуть практической цели, состоящей в ясном понимании классических писателей и в умении правильно выражаться изустно и письменно на языке этих писателей. Грамматики, в смысле науки, он не понимает; она для него есть только искусство правильно говорить и писать.

В этимологии он не останавливается на разборе звуков, приставок и окончаний; и все внимание обращает на изучение склонений и спряжений, как такого предмета, в котором сведения необходимы учащемуся при самом вступлении его в область чужого языка. Зато с особенным тщанием филолог обрабатывает синтаксис, которого правила состоят в ближайшей связи с изучением образцовых писателей и с употреблением языка их, устным и письменным. Так как классические языки дошли до нас преимущественно в литературных произведениях; то само собою разумеется, что филологическая грамматика ограничилась только речью литературною, правда, речью образцовою, но книжною, а не живою, разговорною, которая для потомства погибла невозвратно, вместе с поколениями, ее употреблявшими. Таким образом, уча говорить на языке мертвом, филологическая грамматика составила свой особенный, образцовый язык, на котором, вероятно, никогда не говорили ни греки, ни римляне; но который художественно был обработан их литературою. Из сказанного явствует, что филологи не имели ни повода, ни охоты обращать внимание на язык разговорный, не возделанный искусством.

При всех недостатках своих в теоретическом понимании языка, филологическая грамматика имеет неоспоримое достоинство в отношении практическом. Хотя она ограничивается только правилами, извлеченными из художественной речи писателей образцовых, и вовсе не знает законов языка, которыми объясняются происхождение, существо и видоизменения грамматической формы: однако, направляя все свои замечания к практической цели, учит правильно говорить и писать на каком-либо языке. Хотя ее правила, ни на чем, кроме большинства грамматических случаев, не основанные, только обязательны, но нисколько не убедительны для учащихся; хотя исключения, которыми она сопровождает грамматическое правило, не будучи объясняемы из законов языка, должны быть заучиваемы наизусть, как неправильности, случайно в языке очутившиеся: однако вековой опыт доказал, что многие поколения выучивались отчетливо языкам классическим по этому филологическому способу, единственно оттого, что грамматика постоянно имела в виду ближайшую цель свою – практическое изучение языка. Филолог не разумел внутреннего состава грамматической формы, но умел ее правильно употреблять и ясно понимал ее в том значении, в каком встречается она у писателя образцового. Самое учение наизусть, естественно усиленное вследствие безотчетности правил и исключений, приносило значительную пользу учащимся: потому что, в усвоении чужого языка, многое должно приобретаться памятью и навыком; а сверх того самый характер, или гений какого бы то ни было языка, как отдельного органисма, усвояется не путем отвлеченного знания, а постоянным заучиваньем грамматических форм и практическим упражнением: чему всеми, зависящими от нее, средствами способствовала грамматика филологическая.

Грамматисты, принимаясь за составление грамматики родного языка, взяли себе в образец филологическую языков древних, совершенно выпустив из виду то обстоятельство, что отношение учащихся к чужому и к родному языку не одинаково: вследствие чего польза филологического способа значительно убавилась, а неудобства увеличились.

Грамматику родного языка, пошедшую по филологическому пути, можно назвать практическою, не потому, чтобы она действительно была такова; а потому, что в практическом применении полагала она единственную цель свою: имела в виду научить правильному употреблению родного языка, не только письменному, но и устному. Эта грамматика определила круг своих действий следующим образом.

1. Она ограничилась речью только писателей образцовых, преимущественно ближайших к современности, признав грубым, неправильным и недостойным науки все то, чего не находила у них. – При содействии Готшеда и Аделунга, более ста лет держалось в Германии это ограниченное понятие о грамматике родного языка. У нас ведет оно свое начало от первых времен нового периода русской литературы, вызванного преобразованиями Петра Великого. Уже Сумароков, в языке Ломоносова, осуждал выражения, усвоенные будто бы "от привычки худого и простонародного употребления"; а в грамматике его видел порчу языка, потому что составитель ее пользовался народною речью, видоизменяемою по местным говорам.

Такая исключительность в выборе грамматического материала, весьма понятная в грамматике языков мертвых, но вредная для языков живых, могла еще иметь некоторый смысл в литературе, уже твердо установившейся, какова литература народов западных. Впрочем, и там писатели даровитейшие, как напр. Гете, восставали против стеснительных мер готшедовской грамматики. В литературе же юной и свежей, какова наша, никоим образом не могла установиться эта разборчивая нетерпимость, которая исключает из грамматических правил все, чего не находит у образцовых писателей. Потому грамматика Ломоносова должна была уступить место руководствам, принявшим за образец речь карамзинскую; но дальнейшие успехи нашего языка в сочинениях Грибоедова, Крылова, Пушкина, уже не нашли себе оправдания в этих руководствах; вследствие чего, первый, художник и знаток русского слова, Пушкин увидел себя в странном противоречии со многими параграфами принятой в его время грамматики. В настоящее время, следовало бы, вновь пересмотрев грамматические правила, присовокупить к ним все то, что было прибавлено или изменено, в письменной речи, Пушкиным и его современниками. Но и в этом случае, грамматика представила бы те же препятствия будущим успехам языка, какие были замечены и в прежних руководствах. Мертвящее начало, заимствованное в готшедовскую грамматику, из грамматики языков мертвых, останется в ней до тех пор, пока она не обратится к родному языку, как к живому слову, вечно юному и неистощимо богатому, в его видоизменениях исторических и местных (§5); и пока не определит правильного отношения некоторых нововведений и особенностей, внесенных в нашу речь творениями образцовых писателей, к тому живому целому, которое называем языком родным. Только тогда авторитет образцов, не противореча живому слову, и не стесняя, а подкрепляя дарования, принесет нашей литературе желаемые плоды.

2. Не зная законов языка, практическая грамматика ограничилась правилами. Руководства, составленные по методе Готшеда и Аделунга, до того были далеки от всякого понятия о законах, по которым образуются грамматические формы, что подвели под общий уровень с явлениями языка, основанными на его внутреннем построении, многие чисто формальные орфографические приемы. Так, напр., в главе о правописании, помещались правила об употреблении буквы nь, которой значение определяется только историею славянского языка; и вместе с тем – правила об употреблении прописных букв в начале каждого стиха или в наименовании действующих лиц басни, правила, составленные на основании только условно принятого обычая. – Конечно, благовоспитанный человек, как на письме, так и во всех своих действиях, обязан сообразоваться с общепринятыми правилами приличия; но грамматика должна строго отличать принятое обычаем от того, что основано на внутренних законах языка. Так, напр., в ней должно быть упомянуто, в виде правила, об употреблении nь в речениях болnье, менnье: но здесь же должно быть сказано, что это общепринятое начертание противоречит законам языка (§§25 и 69). Только тогда для учащихся будет занимательна эта наука, когда они станут ясно понимать ее; а чтобы ясно понимать изучаемый предмет, нужно отдавать себе в нем отчет; правила же и исключения, которыми наполнялись готшедовские и аделунговские руководства, тем отличаются от законов языка, что безотчетны, и оттого трудно усвояются и легко выходят из памяти.

Об авторе

Буслаев Федор Иванович

Выдающийся филолог, педагог, историк искусства. Академик Петербургской академии наук (1860). В 1838 г. окончил Московский университет. Учился у лингвиста И. И. Давыдова, историка и этнографа М. П. Погодина, литературоведа С. П. Шевырева. Преподавал русский язык в московских гимназиях. В 1847–1881 гг. — профессор Московского университета.

В круг его научных интересов входили история русского языка, сравнительное языкознание, палеография, история русской и западноевропейской литературы, фольклор русского народа и народов Востока, этнография, история искусств, археология. В исследованиях по русскому языку выступил сторонником сравнительно-исторического метода. Ф. И. Буслаев стремился установить связь истории языка с жизнью народа, с его нравами, обычаями, преданиями и верованиями. Он также занимался филологическим исследованием и изданием древних рукописей. В литературоведении и фольклористике Ф. И. Буслаев — один из основоположников отечественной мифологической школы; ему принадлежит выдающаяся роль в формировании в России научного изучения литературы и народной поэзии, древнерусского и византийского искусства.