Неотложныя задачи современной мыслиI. Уже давно чувствовалось и многими было указано, что философская мысль въ современной Европе переживаетъ болезненный и длительный внутреннiй кризисъ, и что она нуждается въ коренномъ пересмотре своихъ общихъ проблемъ и въ радикальной переоценке началъ и понятiй, отъ которыхъ она отправляется въ своихъ построенiяхъ. Однако до сихъ поръ это сознавалось лишь какъ теоретическая потребность. Только въ наши дни потребность въ такомъ пересмотре и такой переоценке всехъ ценностей мысли и жизни превратилась въ настоятельную, жгучую и неотложную необходимость. Чемъ бы ни кончилась переживаемая нами грозная и кровавая борьба народовъ, после ея завершенiя мы уже не будемъ смотреть на жизнь, на мiръ, на чело веческую исторiю и на наше собственное будущее теми глазами, какими смотрели на нихъ раньше. Каковы бы ни были внешнiя последствiя великой войны, ея внутреннее и притомъ очень печальное значенiе уже успело раскрыться: она представляетъ великое крушенiе европейской культуры во всемъ томъ, что составляло, казалось, ея наиболее прочныя и драгоценныя прiобретенiя и ценности; и, что еще изумительнее, это крушенiе последовало прежде всего среди техъ народовъ, которые въ служенiи кулътуре видели весь смыслъ своего существованiя. Кровожадное одичанiе, варварское зверство, сознательная безчестность и безпощадность въ выборе средствъ истребленiя, грубое попранiе всехъ принциповъ человечности и права,-вотъ те новости, которыя принесла растерявшемуся человечеству внезапно грянувшая всемiрная война. Неизбежнымъ результатомъ такой войны должно явиться полное измененiе самочувствiя въ современномъ человеке. Ведь, мы серьезно думали, что стоимъ у светлаго завершенiя историческаго процесса, что его страдная пора уже миновала и ея кровавый трагизмъ разсеялся,-что осталось сделать немного шаговъ, и водворится лучезарное и непоколебимое царство правды, разума, свободы, мира и безмятежнаго всечеловеческаго счастья. Можно ли такъ смотреть сейчасъ? Готово ли человечество къ земному раю и что ему для этого дала современная культура? я не хочу впадать въ преувеличенный пессимизмъ. Ведь и современная война, какъ все человеческое, имеетъ два лица и два аспекта. Если въ ней съ небывалой интенсивностью сказалась человеческая злоба, циническая жадность, безсердечная жестокость, то съ другой стороны, она наполнила мiръ такими светлыми подвигами самоотверженiя, скромнаго самопожертвованiя, великодушнаго мужества, которые тоже, казалось, отошли въ далекое прошлое и среди насъ уже стали невозможны. Но вотъ что важно и интересно: где чаще встречаются примеры такого высшаго и человечнаго героизма, – среди признанныхъ носителей современной европейской культуры, зли среди техъ нацiй, которыя не заявляли или даже вовсе и не имели поводовъ заявлять какiя-нибудь претензiи на культурное руководительство остальнымъ человечествомъ? Конечно, сейчасъ судить трудно; но все-же представляется, что-когда и кончится война, и когда мы полнее ознакомимся съ отдельными фактами, не поколеблется тотъ общiй выводъ, который мучительно продиктованъ человечеству ходомъ событiй за последнiе годы: самый культурный народъ на земле, по его собственной самооценке, и во всякомъ случае одинъ изъ наиболее культурныхъ и съ точки зренiя совершенно объективной исторической оценки, сумелъ сочетатъ несомненныя проявленiя фанатическаго самопожертвованiя и безпощаднаго патрiотизма съ самой высокой ступенью безстыдства, низости и безчеловечной жестокости, какъ въ прiемахъ веденiя военныхъ действiй, такъ и въ своей внешней политике. Патрiотическiй фанатизмъ не есть что-нибудь новое въ людяхъ,-это одно изъ самыхъ элементарныхъ и прочныхъ наследiй прошлой исторiи. Но явное и сознательное отреченiе отъ всего, чемъ христiанство въ теченiе многихъ вековъ старалось смягчить дикое варварство первобытной войны,-отреченiе во имя тупого и практически безсмысленнаго принципа: война-такъ война!-есть въ современномъ человечестве нечто въ самомъ деле новое и совсемъ неожиданное. Раньше этотъ принципъ, конечно, неоднократно высказывался и проводился въ жизнь отдельными лицами, выражая ихъ индивидуальное кровожадное настроенiе; но онъ въ первый разъ превратился въ непоколебимое убежденiе огромной нацiи, украшенной всеми преимуществами умственнаго образованiя и матерiальной культурности. Это действительно есть – историческая новость притомъ богатая самыми скорбными последствiями для будущаго: она воочiю, съ неотразимою ясностью показываетъ. какъ легко смывается съ современныхъ людей поверхностный налетъ высшихъ требованiй человеколюбiя и гуманности, которыя казались, такимъ устойчивымъ прiобретенiемъ современнаго сознанiя. Показываетъ она, пожалуй, и нечто худшее: что этого налета и теперь уже нетъ, или его почти нетъ,-если съ нимъ такъ легко распрощался громадный, очень просвещенный народъ съ колоссальнымъ и христiанскимъ историческимъ прошлымъ, когда онъ, ничемъ не понуждаемый, свободно вступалъ на избранный имъ катастрофическiй путь. Это очень грозный урокъ исторiи и очень грозное предостереженiе. Этимъ прежде всего въ корне колеблется взглядъ, который пользовался большой популярностью: что объ основахъ высшихъ гуманныхъ требованiй намъ можно теперь уже не заботиться, что они обратились во вторую натуру современнаго человека или готовы въ нее обратиться, что онъ съ ними рождается, въ нихъ воспитывается и съ ними неизбежно считается, какъ бы при этомъ онъ ни думалъ, къ чему бы ни стремился и во что бы ни верилъ. Если бы это въ самомъ деле было такъ, если бы люди уже органически достигли высшаго моральнаго уровня, наше будущее, разумеется, было бы прочно обезпечено. Чего бы не достигло такое органически доброе человечество, при его современномъ огромномъ могуществе надъ природой, при колоссальномъ и непрерывномъ росте современной техники, при все более ослепительныхъ новыхъ открытiяхъ современной науки? Но допустимъ только, что такой органической добродетели въ человечестве пока еще нетъ,-а, можетъ быть, ея и никогда не будетъ,-что въ человеке по прежнему сталкиваются и борются противоположныя силы и стремленiя, каждое изъ которыхъ, всецело овладевъ его волею, прiобретаетъ въ немъ настоящую внутреннюю безмерность, и что такое одоленiе стремленiями не само собой совершается, а зависитъ отъ самого человека и прежде всего отъ того, чего онъ вообще ищетъ въ жизни и какъ понимаетъ жизнь,-и тогда картина будущаго неизбежно становится загадочною и даже жуткою. Ведь тогда въ будущемъ открыты всякiя возможности; тогда все будетъ зависеть отъ того, какими будутъ люди и какими будутъ народы. Предположимъ, что безчеловечiе, злоба, жестокость, грубость, моральная безпринципность, не только не уменьшатся, но разрастутся, въ какое страшное орудiе взаимнаго истребленiя и уничтоженiя всего лучшаго, что создали люди раньше, обратятся чудеса будущей техники и открытiя будущей науки? Между темъ какое основанiе думать, что въ идущихъ за нами поколенiяхъ непременно победитъ доброе Конечно, терять надежды никогда не следуетъ, но все же нельзя закрывать глаза и на то, что современность въ этомъ случае скорее даетъ противопоказанiе. Несмотря на могучiй ростъ техники, науки и просвещенiя за последнiя 40–50 летъ, нравственный уровень человечества едва ли поднялся противъ прежняго, скорее онъ резко упалъ. Постепенное огрубенiе и въ области мысли, и въ области чувствъ, и въ области жизненныхъ идеаловъ облекалось въ самыя разнообразныя формы и замечалось уже давно. Но обо всемъ этомъ еще можно было спорить. Великiй опытъ разразившейся войны съ ея безпросветнымъ кровавымъ кошмаромъ едва ли оставляетъ место для какихъ-нибудь сомненiй. я говорю здесь не только о лютомъ патрiотизме Германцевъ; ведь съ другой стороны, когда, напр., была возможна такая безумная вакханалiя обмана, грабежа и всяческаго предательства, какая происходитъ кругомъ насъ? И отдельные люди, и целые народы живутъ и действуютъ сообразно съ темъ, какъ они думаютъ, во что верятъ и къ чему стремятся. Этимъ, по крайней мере, определяется самое основное въ ихъ жизни и деятельности,-этимъ диктуется общiй смыслъ ихъ существованiя и коренной тонъ ихъ внутренняго самочувствiя. Объ этихъ истинахъ часто и охотно забывали, но о нихъ съ убедительной наглядностью напомнили переживаемыя нами кровавыя испытанiя. Нетъ культуры самой въ себе, которая делала бы святымъ всякое зло, совершаемое во имя ея, и нетъ отвлеченныхъ ценностей въ себе, которыя замкнуты въ какомъ-то потустороннемъ мiре абстрактныхъ возможностей, – которыя никакъ не соприкасаются и не имеютъ ничего общаго съ реальнымъ смысломъ мiра и жизни, и которыя, съ другой стороны, нисколько но зависятъ отъ исканiй человеческой мысли и настроенiй человеческой воли. Это не реальности, это даже не идеи,-это словесныя знамена и лозунги, которыми потерявшiй все действительныя духовныя ценности человекъ ублажаетъ себя въ своемъ культурномъ самодовольстве, полагая, что въ нихъ онъ имеетъ нечто неизмеримо более возвышенное, утонченно трансцендентальное, а главное критически научное, нежели въ отжитыхъ и наивныхъ представленiяхъ о Боге, о грехе и правде, о любви, какъ истинномъ двигателе всего живого, и о безконечной ценности человеческой души. Немецкiя словесныя изобретенiя и словесныя знамена последнихъ десятилетiй могли вносить маленькое украшенiе въ будничную регулярную жизнь,-особенно, когда объ этой жизни были уверены, что она идетъ настоящимъ и нормальнымъ ходомъ ж отвечаетъ самымъ изысканнымъ требованiямъ идеальной оценки. Но что съ ними делать въ эпоху катастрофическую, когда все признанныя оценки поколебались и когда передъ потрясеннымъ человечествомъ неотступно стали вопросы о наиболее существенныхъ для него реальностяхъ: о его собственномъ будущемъ, о действительномъ смысле человеческой исторiи, о реальномъ смысле человеческаго существованiя вообще, а черезъ это и о коренныхъ и действительныхъ двигателяхъ мiровой жизни? Чему здесь поможетъ самая утонченная схоластика громкихъ, но туманныхъ словъ? Сейчасъ указанные вопросы всегда безпокоили мысль человека,-все религiозныя я философскiя системы выросли изъ ихъ посильнаго решенiя. Однако далеко не всегда въ равной степени чувствуется ихъ серьезность. И отдельные люди, и целыя эпохи иногда отъ нихъ упорно отворачиваются. Въ исторiи человеческой мысли и человеческихъ настроенiй замечается огромное колебанiе въ подъеме и паденiи жизненнаго значенiя этихъ вековечныхъ проблемъ. Когда это значенiе падаетъ, люди охотно отмахиваются отъ нихъ, убежденно утверждаютъ, что ихъ нельзя решить (обыкновенно и философы въ подобные историческiе перiоды доказываютъ то же самое)-въ действительности ихъ и не хотятъ решать. И причина тому простая: на самомъ деле, они уже оказываются решенными,-только въ узкомъ и поверхностномъ масштабе. Въ этомъ случае страшно много зависитъ отъ настроенiя. Представимъ себе человека счастливаго, который доволенъ и собой и другими, который одинаково уверенъ и въ прошломъ, и въ будущемъ, который непоколебимо убежденъ, что онъ и до сихъ поръ все делалъ, какъ надо, и въ будущемъ все будетъ делать, какъ надо, и что выйдетъ изъ этого опять-таки все, какъ надо. Разве его жизнь не получаетъ для него полный и законченный смыслъ? И зачемъ ему еще спрашивать о какомъ-то высшемъ, вековечномъ смысле жизни? Зачемъ ему вопросы о Боге, о душе, о свободе или несвободе воли, о конечной цели существованiя,-ведь они и трудны, и неприятны, и мучительны, если ими серьезно увлечься, а главное, они такому человеку вовсе не нужны, они только могутъ помешать ему бороться за счастье, действовать, упиваться красотой жизни. И ведь такъ могутъ чувствовать себя не только отдельныя лица, бываютъ перiоды, когда такъ чувствують себя огромныя общества. И что особенно важно,-въ значительной мере такъ чувствовало себя все европейское человечество последнихъ столетiй. Само собой понятно, что въ такой субъективной игре самочувствiй и самооценокъ возможны всякiя варiацiи: можно, напримеръ, быть очень недовольнымъ своимъ прошлымъ, но за то темъ крепче верить въ ближайшее будущее и въ свое могущество надъ нимъ. Существенно то, что въ изображаемыхъ случаяхъ смыслъ жизни полагается въ близкомъ, всегда доступномъ, эмпирически наличномъ или готовомъ получить наличность. Но вообразимъ того же счастливаго человека, о которомъ мы сейчасъ говорили, переживающимъ полное разочарованiе и трагическое крушенiе всехъ своихъ надеждъ. Будущее непоправимо обмануло все его ожиданiя, онъ серьезно изверился и въ своемъ прошломъ. Его ближнiе оказались мелкими и злыми негодяями, да и въ самомъ себе онъ испуганно заметилъ явныя черты некрасиваго негодяйства. Ведь это довольно обычная житейская исторiя. Что произойдетъ съ внутреннимъ мiромъ такого человека? Что ему делать и какъ ему жить въ обступившемъ его непробудномъ мраке? Неужели въ этомъ одномъ весь смыслъ его жизни, да и какой же это смыслъ? Или есть въ жизни и еще что-то, о чемъ онъ не думалъ, чего онъ не зналъ, и это что-то и есть единственно настоящее въ ней? Очевидно, такому человеку только два выхода: или полное паденiе духа, отчаянiе, быть можетъ, самоубiйство,-или онъ долженъ стать другимъ и взглянуть на мiръ совсемъ другими глазами. Такъ бываетъ съ отделъными людьми. Но не стоитъ ли иногда подобная альтернатива и предъ целыми народами, эпохами, быть-можетъ, человечествомъ? Одною изъ наиболее характерныхъ особенностей современнаго европейскаго мiросозерцанiя является его геоцентризмъ, -не въ астрономическомъ смысле признанiя земли за реальный центръ механизма вселенной, а въ моральномъ смысле сосредоточенiя всехъ человеческихъ целей на интересахъ и условiяхъ земного существованiя. Задачи человека развитого и научно образованнаго все на земле. Только эмпирически наглядное, чувственно данное намъ понятно, только съ этимъ мы и должны считаться въ нашихъ действiяхъ и нашихъ планахъ. Начало бытiя и его высшая цель,-то, откуда все пошло и къ чему оно идетъ,-намъ недоступны и нечего объ этомъ думать. Истинная суть и настоящая реальность вещей трансцендентны для нашего пониманiя, будемъ же искать удовлвтворенiя на ихъ феноменальной поверхности. Таковы почти общепринятые догматы современныхъ мыслящихъ людей, хотя формулы, въ которыхъ выражаются эти догматы, очень различаются между собой. Такiе взгляды возникли не случайно, съ основанiемъ можно доказывать, что они явились необходимымъ, а во многихъ отношенiяхъ и плодотворнымъ продуктомъ предшествующихъ историческихъ условiй,-но въ настоящее время насъ интересуетъ не ихъ историческая необходимость, а ихъ ценность по существу. Въ такой принципiальной оценке предпосылокъ геоцентризма въ морали теперь более настоятельная нужда, чемъ когда-нибудь. Дело въ томъ, что въ теснейшей связи съ новыми моральными теченiями, последовало страшное паденiе христiанскаго нравственнаго идеала и вообще серьезнаго сознанiя обязательности высшихъ гуманныхъ требованiй. Это едва ли должно казаться страннымъ: какъ говорить объ абсолютномъ долге, который мы обязаны выполнить, какъ бы ни протестовали противъ его требованiй наши наклонности и вкусы, когда въ жизни ничего абсолютнаго нетъ и когда ничего абсолютнаго мы никогда понять не можемъ? И если даже по какимъ-нибудъ соображенiямъ мы понятiе абсолютнаго долга сохранимъ, почему наша абсолютно обязательная нравственная деятельность должна непременно подчиняться христiанскимъ заповедямъ всечеловеческой любви и безконечной ценности человеческой души, а также уверенiямъ гуманитарной этики, что человекъ всегда есть цель въ себе и поэтому никогда не можетъ быть обращаемъ только въ средство? Что мы знаемъ о душе и почему мы во всехъ другихъ людяхъ должны видеть равноправныя цели въ себе, когда они принадлежатъ къ различнымъ народностямъ, разнымъ общественнымъ классамъ, разнымъ государствамъ? Неужели даже и на земле нетъ ничего дороже и выше ничтожной и случайной человеческой индивидуальности? Эти недоуменiя вполне естественны и въ то же время совершенно ясно, что ихъ нельзя разрешить на почве только моральныхъ соображенiй: они продиктованы целымъ мiросозерцанiемъ,-у нихъ совершенно определенная теоретическая основа. Поэтому действительную оценку современныхъ моральныхъ критерiевъ можно получить лишь въ результате коренного пересмотра основныхъ предположенiй господствующаго научно-философскаго мiросозерцанiя. Лев Михайлович ЛОПАТИН (1855–1920) Известный русский философ и психолог. В 1875–1879 гг. учился на историко-филологическом факультете Московского университета. Там же в 1885 г. стал приват-доцентом, в 1892 г. – профессором. Параллельно преподавал философию на Высших женских курсах и в гимназиях. С 1894 по 1918 гг. – редактор журнала "Вопросы философии и психологии" (вначале с Н.Я.Гротом, затем с В.П.Преображенским и С.Н.Трубецким, а с 1905 г. – единственный редактор вплоть до закрытия журнала). С 1899 по 1918 гг. – председатель Московского психологического общества. В философском творчестве Л.М.Лопатина можно обнаружить влияние идей В.С.Соловьева (с которым они были друзьями детства), Г.Лейбница, Р.Г.Лотце, А.Шопенгауэра. Он развивал идеалистическую теорию, определяемую как "монистический спиритуализм". По его представлениям, весь мир есть совокупность деятельных существ, происходящих от абсолютного начала и наделенных духовностью, которая для внешнего наблюдателя проявляется как материальное. Философские идеи Л.М.Лопатина оказали большое влияние как на его университетских учеников (П.А.Флоренского, С.Л.Франка), так и на тех, с кем ему приходилось полемизировать, в том числе Н.А.Бердяева и Л.И.Шестова. |