Леруа Э. Догмат и критика.
Пер. с фр. Изд. стереотип.

Оглавление

Из предисловiя

Около двухъ летъ тому назадъ, 16 апреля 1905 г., мною была напечатана въ "Quinzaine" статья подъ заглавiемъ: "Что такое догматъ?", где въ качестве философа, жаждущаго продумать свою веру, и верующаго, озабоченнаго успехомъ проповеди, я обращался съ некоторыми вопросами къ богословамъ и апологетамъ.

Почему я избралъ эту форму вопросовъ, вместо положительнаго развитiя мыслей? Изъ уваженiя къ темъ, кто оффицiально призваны учительствовать. Я предпочелъ, чтобы ответъ исходилъ отъ нихъ, надеясъ этимъ выразить мое намеренiе всецело сообразоваться съ принципомъ iерархiи, божественно установленной въ Церкви. И, несмотря на то, что я не встретилъ должной оценки этой сдержанности и уважительности, въ которыхъ некоторые хотели видеть лишь неискреннюю и трусливую осторожность, я и доныне остаюсь при томъ же взгляде. Но пусть будетъ известно: этимъ я вовсе не хочу сказать, что я лично испытываю хотя малейшее затрудненiе согласовать веру и разумъ, что я, какъ католикъ, хоть сколько-нибудь колеблюсь и сомневаюсь въ своемъ долге.

Въ сущности моею целью было изложить известные факты, которые я имелъ случай наблюдать вокругъ себя, а также опытъ, вынесенный мною изъ общенiя съ интеллектуальнымъ мiромъ неверующихъ. Богословамъ, думалось мне, надлежитъ, после обмена мненiй, высказать свое сужденiе по предложенной мною схеме. Себя я считалъ лишь свидетелемъ, дающимъ показанiя о томъ, что виделъ и ощущалъ, христiаниномъ, излагающимъ нечто изъ своего жизненнаго опыта.

Это намеренiе не было понято. Въ немъ усмотрели хитрость или злую волю, вызовъ или иронiю. Заговорили о томъ, что вопросъ поставленъ "непочтительно и дерзко". Ужъ не хотели ли сказать, не смея въ томъ сознаться, "назойливо"? Но, спрашиваю я, какъ могъ я быть еще более почтительнымъ, если только единственная прiемлемая и удовлетворяющая почтительность не должна была состоять въ безразличномъ и неразумномъ молчанiи? Можно ли считать нескромнымъ поставленный мною вопросъ? Некоторыя газеты поспешили это заявить, и, напримеръ, "Siecle" нашелъ очень забавнымъ, что католики не могутъ согласиться между собою въ определенiи того, что такое догматъ. Я, конечно, не разделяю этихъ чувствъ. Желая выяснить вопросъ, я не хотелъ и не думалъ выступать въ роли нарушителя тишины и спокойствiя. Но выраженiя, подобныя вышеприведеннымъ мною, очевидно, направлены къ тому, чтобы внушить такое дурное предположенiе, и ихъ-то я, въ конце концовъ, нахожу недостаточно уважительными. Что касается меня, то, перечитавъ все написанное мною и чувствуя себя готовымъ еще разъ повторить то же самое, я заявляю вместе съ Фонсегривомъ: "Виноваты ли мы въ томъ, что высказались во всеуслышанiе, что, будучи католиками, мы имели достаточно уверенности въ своей религiи, чтобы осмелиться заговорить открыто, ясно и громко? И разве мы показали бы более уваженiя къ нашимъ верованiямъ, если бы стали говоритъ робко и тихо, какъ будто у изголовья умирающаго?" Это нужно разъ навсегда понять. Мы не тайные протестанты, не рацiоналисты, стыдящiеся самихъ себя. Мы ищемъ лишь веры во всемъ ея величiи, безъ сделокъ и торга. Мы нимало не желаемъ быть бунтовщиками или эксцентричными. Но мы настолько твердо веримъ, что не боимся смотреть прямо въ глаза действительности и открыто говорить то, что видимъ; мы придаемъ столько значенiя божественному слову, что хотимъ продумать его всеми силами нашей души, заранее уверенные, что мы найдемъ въ немъ жизнь и светъ безъ другихъ границъ, кроме границъ нашей собственной природы. Къ тому же мы чувствуемъ себя подъ покровительствомъ живого учительства Церкви, что позволяетъ намъ сохранять внутреннiй миръ въ то время, когда мы отдаемся самымъ смелымъ изследованiямъ. Наконецъ, мы слишкомъ уверены въ своемъ послушанiи законному авторитету, чтобы безъ страха подвергаться темъ доблестнымъ опасностямъ, которыя постоянно встречаются въ жизни. Но это послушанiе, какъ мы его понимаемъ, не есть лишь послушанiе, выражаемое въ формулахъ и жестахъ, а послушанiе глубокое, которое охватываетъ все наше существо, наше сердце, волю и разумъ; словомъ, послушанiе людей сознательныхъ и свободныхъ, а не молчаливыхъ рабовъ.

Между темъ, какъ только появилась статья "Что такое догматъ?", началась обширная полемика, продолжавшаяся целый годъ съ все большею и большею страстностью. И въ этой полемике приняли участiе не только серьезные журналы, что неудивительно, такъ какъ это ихъ естественное дело, но и ежедневныя газеты. После того, какъ мне былъ сделанъ упрекъ, что я затеялъ споръ по такому вопросу передъ обществомъ людей образованныхъ, но не спецiалистовъ, поспешили вынести пренiя на судъ толпы, уже совершенно некомпетентной и неподготовленной. Скандалъ былъ разыгранъ съ большимъ успехомъ, и имъ искусно воспользовались те, кто избрали ортодоксальность своею монополiей или вывеской и каждый разъ преследуютъ всякаго, кто осмеливается мыслить.

Я не стану возражать на полемику такого рода. Авторы ея, несмотря на все ихъ притязанiя, не представляютъ собою Церкви, а, такъ какъ, съ другой стороны, они не разбираютъ вопроса, а только осуждаютъ и анафематствуютъ, заменяя доказательства бранью, клеветой и доносомъ, то они не представляютъ ничего и съ точки зренiя иятеллектуальной. Насъ отделяетъ отъ нихъ нечто большее, чемъ вопросъ критики, – это вопросъ морали.

Къ счастiю раздавались и другiе голоса – людей честныхъ, безкорыстныхъ, прямыхъ, людей съ широкими взглядами, усиливающихся понять, ищущихъ лишь Царствiя Божiя, блага для душъ, света истины. Имъ я посвящаю эту книгу, а также всемъ темъ, известнымъ мне и неизвестнымъ, кто на нихъ походятъ. Она не нуждается въ другой защите, кроме словъ Фенелона, которыя могутъ быть взяты ея девизомъ: "Вместо того, чтобы вступать въ споръ, христiанину следуетъ лишь более объясниться и постараться удовлетворить техъ, кто встретилъ затрудненiя въ его первоначальныхъ объясненiяхъ". Если этого мотива недостаточно, прибавлю, что я не могу оставаться равнодушнымъ въ виду техъ мненiй, которыя мне приписываютъ; многiе познакомились съ моей статьей лишь по отрывочнымъ критическимъ отзывамъ, предвзятымъ толкамъ и опроверженiямъ, могущимъ ихъ смутить; это заставляетъ меня дать подлинный текстъ съ поясненiями, которыя становятся необходимыми въ виду публичности полемики. Надеюсь, что время, необходимое для успокоенiя умовъ, уже наступило.

Въ остальномъ я сохраняю свое первоначальное намеренiе. Я хотелъ поставить вопросъ, и только: все сопровождающiе его комментарiи и размышленiя служатъ лишь для того, чтобы уяснить смыслъ и значенiе этого вопроса, показать, что на него до сихъ поръ не дано еще удовлетворительнаго ответа, наконецъ, дать точно определенную тему для обсужденiя и изследованiя: кто же осмелится найти здесь данныя для обвиненiя въ ереси? Теперь я считаю свою роль въ этомъ деле исполненною. Я сказалъ все, что имелъ сказать; вопросъ поставленъ, этого никто не можетъ отрицать; теперь идеи сами совершатъ свой путь, и никто не въ силахъ ихъ остановить. Ответъ дастъ будущее. Быть можетъ, скоро мы увидимъ еще разъ, какъ то, что считалось дерзкимъ и соблазнительнымъ, получитъ общее признанiе, какъ нечто совершенно простое и всемъ известное...

Об авторе

Известный французский философ, представитель католического модернизма. Родился в Париже, в семье судовладельца из Гавра. В 1892 г., после завершения среднего образования, поступил в Высший педагогический институт на отделение естественных наук. В 1895 г. ему была присвоена степень агреже математики, а через три года он защитил докторскую диссертацию. После защиты преподавал математику в различных парижских учебных заведениях. В 1921 г. сменил выдающегося философа Анри Бергсона на кафедре философии в Коллеж де Франс, где преподавал до 1941 г. Член Академии моральных и политических наук с 1919  г., член Французской академии с 1945 г. Помимо философии занимался математикой, палеонтологией и антропологией.

Являясь последователем Бергсона (о котором написал книгу "Новая философия: Анри Бергсон", 1912), а также другом и единомышленником другого крупнейшего французского мыслителя П.Тейяра де Шардена, Леруа создал эволюционную концепцию, в которой попытался согласовать католические догматы с фактами, накопленными палеонтологией и антропологией, с новейшими открытиями в биологии. Исходя из бергсоновской идеи жизненного порыва, он рассматривал эволюцию как творческое становление, в истоках которого лежит духовная сила, действующая мысль. Именно Леруа, опираясь на идеи великого русского ученого В.И.Вернадского о биогеохимической основе биосферы, ввел в 1927 г. понятие ноосферы, или сферы разума; концепцию ноосферы он разрабатывал совместно с П.Тейяром де Шарденом. Эволюционные идеи были изложены Леруа в работах "Потребность в идеализме и факт эволюции" (1927), "Происхождение человека и эволюция интеллекта" (1931), "Введение в исследование проблемы религии" (1944), "Опыт о первой философии" (в 2 т.; 1956–1958) и др.