|
Оглавление
Введение
Вариативность языка является одним из фундаментальных его свойств, обеспечивающих способность языка служить средством человеческого общения, мышления, выражения и объективации "проявлений действительной жизни". Внутриструктурные вариации вызываются как внутренними причинами, так и внешними. Так, например, вариативность в фонетической системе языка может иметь следующие основания. Во-первых, она обусловливается устройством органов речи и особенностями самого процесса речи. Во-вторых, – системными взаимоотношениями звуковых единиц. В-третьих, – потребностями функционально-стилистической дифференциации. В-четвертых, – наличием диалектных (пространственных и социальных) различий [Торсуев 1977, 3–4]. Если третье и четвертое основания действительны для всех ярусов (уровней) языка, то состав и комбинация чисто внутренних оснований могут меняться от яруса к ярусу. Следует также подчеркнуть, что внутренние основания, имманентные по своей сущности, отличаются от внешних своей "нелингвистичностью", поскольку категории функций (например, социально-стилистических), пространства (так же как и времени), структуры социума учитываются в связи с использованием и распределением создающихся внутри системы вариантов. Другое дело, что вариативность языка, социального по своей природе, существующего во времени, функционирующего в территориальном и социальном пространстве, может осуществляться только при наличии этих факторов. В регулировании процесса создания вариантов, в закреплении или упразднении вариантных форм, в использовании или неиспользовании их в коммуникативных целях главную и решающую роль играет фактор социальный. Свойство языка как устройства, приспособленного для целесообразной передачи мысли путем использования множественности проявлений внутренней структуры, дополняется не менее важным свойством множественности проявлений той части его внешней системы, которая служит для целесообразной передачи определенных типов информации в конкретной территориальной и социальной среде. Тот факт, что язык эволюционирует, было замечено давно. Сама направленность процесса изменения (прогресс? регресс?) в разные эпохи и в разных школах (философских, языковедческих) понималась по-разному. В оптимистических концепциях эволюция языка связывалась с общим великим законом усложнения материи и идеальной сферы деятельности человека и определялась как прогресс: более развитому мышлению и сознанию необходимо должен соответствовать более содержательный и лучше устроенный механизм языка. Однако направленность эволюции, линию прогресса можно видеть не только в совершенствовании структурных свойств языка, но и в постоянном улучшении его внешнесистемного (функционального) устройства. Для того чтобы признать эту привилегированную ось эволюции, необходимо избавиться от некоторых предубеждений. Подобно биологу, спрашивающему, "по какому праву млекопитающее – будь то даже человек – более прогрессивно и более совершенно, чем пчела или роза?", лингвист может усомниться в своем праве поставить литературный национальный язык выше бытового диалекта или жаргона. Многие биологи отвечают отрицательно на вопрос о том, прогрессирует ли жизнь в своих превращениях, и утверждают, что, начиная с некоторой степени дифференциации материн, нельзя научно установить никакого первенства среди таких выдумок природы, как млекопитающее, насекомое, цветок или кристалл. В основе подобного уравнивания лежит вовсе не поэтическое воображение и не тропеические приемы метонимии или метафоры, а научная доктрина, базирующаяся на отрицательном отношении к идее прогресса. Но вернемся к лингвистике. Те ученые, которые сосредоточивают все свое внимание на системе означающих и исключают элементы означаемого мира, а также социальную среду, рассматривают сопоставляемые языки (даже на самых различных стадиях их развития) или разновидности одного языка как организмы, довлеющие самим себе, равноценные с точки зрения системной организации. При такой постановке вопроса проблема прогресса в языке снимается. В настоящей работе мы не исследуем последовательно систему означаемых в сравниваемых языковых объектах, а сосредоточиваем взимание на качествах и свойствах их внешней (функциональной) организации. Общее направление развития одного и того же языка к единству, проявляющемуся в достижении все большей и большей сбалансированности внутренних вариаций языка с внешней вариативностью его функциональной системы можно считать основной закономерностью эволюции языка как некоего идеального объекта исследования. Однако обозначенная выше тенденция при изучении эволюции конкретного (исторического) языка может рассматриваться не как единственная, а как одна из возможных: при определенных экстралингвистических (социальных) условиях впутриструктурная вариативность языка не обязательно сопрягается с функциональной вариативностью. Отсутствие внешних импульсов к усложнению функциональных свойств языка не только приводит к нарушению баланса между потенциальными возможностями внутриструктурных и внешнесистемных вариаций, но вызывает регрессивное уменьшение и тех и других, что в конечном счете может свести язык до положения диалекта либо вовсе лишить его функциональной нагрузки (т.е. упразднить его). Для доказательства ряда теоретических положений, кратко изложенных выше, мы обратились к испаноязычному ареалу. Этот ареал (Испания и Латинская Америка) как объект лингвистического исследования проблемы вариативности представляет собой явление уникальное. Протяженность только испаноязычной американской территории с севера на юг составляет свыше 12 млн км (по воздуху); общая площадь неоиспанской зоны определяется в 10,5 млн кв. км. Испанский язык является официальным языком двух десятков государств. На нем говорят около 200 млн человек (по данным 2001 г. количество испаноговорящих составляет 400 млн человек (Ред.)). Поскольку предметом исследования является испанский язык с преимущественным вниманием к американской разновидности, в работе рассматриваются вопросы, связанные с объективными возможностями возникновения вариантных явлений и анализируются конкретные исторические условия формирования национальных американских вариантов единого испанского языка. В этой связи делается попытка определить факторы, дифференцирующие испанский язык на разобщенных территориях, и параллельно рассматриваются причины, снижающие действенность этих факторов. Хотя термин "американизм" широко используется в специальной лингвистической литературе, ученые вкладывают в него различный смысл. В связи с этим оказалось необходимым уточнить понятие дифференциального признака испанского языка Америки. Упорядочение опыта не предполагает обязательного увеличения конкретных фактов, касающихся специфики испанского языка Америки, но, безусловно, помогает выявлению действительного объема знаний до данному предмету. Операция по упорядочению требует в первую очередь сознательного и методологически оправданного отбора фактов и правильного их эшелонирования в соответствии с теоретическими задачами исследования. Отсутствие единого центра (вроде редакционной коллегии Испано-американского атласа или единого Института по исследованию испано-американской речи), который мог бы критически оценить новизну фактов и удостоверить их действительную ценность, заставляет исследователя, задавшегося целью выявить истинный объем знаний в этой области, кропотливо отбирать и сопоставлять частные факты, рассеянные в многочисленных работах по испано-американистике. В результате сопоставления и анализа уже известных фактов и привлечения вновь обнаруженных нами в отдельных случаях удалось внести некоторые коррективы, касающиеся не только географии распространения так называемых "американизмов", но и определить то место, которое реально занимает тот или иной вариантный языковой элемент в развивающейся системе единого испанского языка. Упорядочение опыта необходимо должно было коснуться сферы социальной стратификации американской речи, поскольку испанский язык Америки в отличие от обычного территориального диалекта функционирует не только в местных диалектах и просторечных формах, но и в обиходной форме литературного языка. Выяснение характера американских "отклонений" (генетическое или возникающее параллельно) требовало не только исторического подхода к изучаемым явлениям, развивающимся в американском ареале, но и соблюдение принципа охвата территории сплошного распространения испанского языка. Исторический подход к материалу вызывал в отдельных случаях необходимость обратиться к сходным или соотносительным явлениям в других романских языках. Подобные установки необходимо должны были привести к строгому отбору лингвистических фактов, подлежащих анализу. "Выборочный" принцип определялся как объектом и целью исследования, так и внутренними особенностями самого предмета изучения. Специфика сравнительного анализа разновидностей (вариантов) единого языка состоит, в частности, в том, что в результате отбора из рассмотрения исключаются все факты "совпадений", т.е. элементы, составляющие основной корпус языка. Для наблюдения отбираются в основном только те факты, которые, как это установлено наукой на данный момент, относятся к числу дифференциальных признаков. Приступая к изучению того или иного объекта, мы всегда что-то знаем о нем, а интуиция в лингвистическом и – шире – в филологическом исследовании но более "опасна", чем схемы, придуманные "до опыта". Одной из причин отсутствия американских языковых фактов в трудах по общероманскому языкознанию является относительно позднее развитие испано-американистики. Укоренившаяся установка на использование материалов старых письменных памятников также не способствовала введению в сравнительно-исторический обиход слишком живого ("новейшего") американского "диалекта". Сравнительная грамматика романских диалектов (включая американский "диалект") является важнейшей задачей историко-лингвистического исследования, и результаты его будут тем полнее и надежнее, чем шире будут привлечены диалектные данные различных ступеней их исторического развития вплоть до современности. Игнорирование (часто вынужденное) громадного испано-американского диалектного ареала, несомненно, затрудняет воссоздание реальной картины внутренних закономерных соотношений между развивающимися языками романской группы. Поскольку сравнительно-историческая грамматика романских языков (особенно в новое и новейшее время) должна делать упор на раскрытие общих закономерностей эволюции и на установление конкретно-исторических связей между раздельно существующими языками, то нельзя пренебрегать данными самых различных форм, в которых реально существует конкретный язык. Американский материал может быть полезен и для целей сравнительно-сопоставительного изучения романских языков в синхронном плане, поскольку в задачу подобных исследований входит не только установление общероманской структурной модели, но и выявление различных вариантов реализации этой модели, что позволяет наиболее точно и объективно определить специфику отдельного языка. Американский диалектный языковой материал необходимо должен учитываться в сравнительно-исторических исследованиях по романистике. Однако простое расширение материала за счет введения в романистический обиход данных американского ареала без уточнения методов его использования имеет сомнительную ценность как для общей теории развития романских языков, так и для исторической грамматики конкретного (испанского) языка. Между тем в трудах по сравнительно-историческому романскому языкознанию факты испано-американской речи либо совсем отсутствуют, либо приравниваются к фактам традиционных романских диалектов без учета совершенно особых социально-исторических условий функционирования американских вариантных форм. Еще Г.Шухардт, призвав лингвистов "обратить взоры за Атлантический океан", указал, что там, где все находится в процессе становления, "мы можем найти объяснение многих вопросов". К числу проблем общеязыковедческого характера, которые намечены Г.Шухардтом в связи с упоминанием о распространении испанского, португальского, французского и английского языков (примеры даются только из американо-английского варианта) в странах Нового света, можно отнести следующие: характер влияния туземных языков; специфичность экспорта языка (вопрос о том, вывозится ли один диалект или многие); внешние причины последующих расхождений с языками метрополий (например, иммиграция из разных стран); дальнейшая судьба экспортированного языка (влияние языка метрополии или автохтонное возникновение дифференциальных признаков) [Шухардт 1950, 130–132]. И все же факты испано-американской речи пока еще мало используются в работах общеязыковедческого характера. Исключение представляют собой, пожалуй, труды Э.Косериу, который широко привлекает данные испанского языка Америки (чаще всего хорошо известного ему уругвайского варианта) для подкрепления своих теоретических положений о соотношении "системы – нормы – речи", о логических основах изменения языка, об общих условиях языковых изменении и инноваций и т.д. [Coseriu 1952; 1954; 1958; русск. перев. см. Косериу 1963]. Отсутствие американских лингвистических атласов создает для научного изучения языковых особенностей американского ареала исключительно трудные условия по сравнению с объектами родственных диалектологических дисциплин в европейских странах, где картографирование при всех недостатках методов и самого исполнения превратилось в важный инструмент диалектологического исследования. Испанская диалектология не располагает в настоящее время сравнительной грамматикой диалектов. Принцип изучения всей территории распространения испанского языка в его национальных вариантах и диалектных разновидностях еще не принят на вооружение ни испанскими, ни американскими диалектологами. В связи с этим для отбора конкретных фактов пришлось обратиться к монографическим описаниям отдельных национальных ареалов, областей, провинций и районов, Трудность использования данных описательной американской диалектологии состоит в том, что при всем богатстве и разнообразии собранного материала в них нельзя обнаружить ни единых принципов описания, ни единых критериев оценки сходных явлений, ни единства пропорций в описании различных аспектов языка. Более подробная характеристика трудов этого жанра дается в историографическом очерке. В качестве источников языковой информации в настоящей работе использовались литературные тексты различных жанров и стилей, а такие записи фольклорных произведений. Привлечение этих материалов является традиционным в испано-американистике, так же как в испанской диалектологии и истории языка является традиционным использование фактов, фиксируемых в "региональной " литературе полуострова. Ценными источниками для выявления дифференциальных признаков американской речи служат исследования, которые специально посвящены языку писателя или частично затрагивают вопросы языковой писательской практики. Разумеется, книги, которые печатались в ранний колониальный период, не могут дать нам достаточного количества сведений для реконструкции живой американской речи той эпохи. Но даже из разрозненных данных возникает представление о некоторых дифференциальных признаках американских вариантов главным образом в области лексики; в меньшей мере в них фиксировались фонетические особенности и совсем редко – грамматические. Тексты раннего периода колонизации (произведения Лас Касаса, Бернала Диаса и др.) привлекались нами для выяснения хронологии анализируемых фактов, путей формирования первых американизмов и т.д. В целях воссоздания исторической перспективы развития ряда явлений мы использовали также современные испано-еврейские тексты и монографии, посвященные языку сефардов, который сохраняет и до настоящего времени архаические черты. Литературные тексты XIX–XX вв. представляли для нас интерес в двух планах: 1) как документы, отражающие в каком-то приближении обиходную речь (просторечие и диалекты); 2) как документы, свидетельствующие о местных (национальных и общеамериканских) особенностях литературной формы языка. В связи с первой задачей обращалось внимание на произведения костумбристского (бытописательского) направления, драматургические произведения. Для выяснения специфических особенностей американской речи на уровне литературного языка анализировались романы различных стилей, образцы научного жанра, поэтические произведения, которые в XIX в. в большинстве случаев не были столь тесно связаны с народной традицией, как мы это наблюдаем в испанской поэзии, а также газетные тексты. Выявление лексических американизмов облегчается тем, что к каждому художественному произведению, как правило, прилагается словарь местной лексики, составленный самим автором или издательством. Труднее всего обнаружить по текстам реальные фонетические особенности американской народно-разговорной речи. Технические возможности академической графики не настолько широки, чтобы обеспечить передачу фонетических особенностей местной речи. Самым существенным недостатком в этом плане является приравнивание особенностей фонологического уровня к фонетическому. В самом деле, явление žeismo, т.е. произношение ž вм. у (uruguažo вм. uruguayo) относится к числу фонетических, тогда как нейтрализацию фонем /ž/ : /у/ можно считать явлением фонологического порядка. В текстах же (например, в риоплатских) реальное žeismo не передается специальным графическим знаком, а используется графема у; при нейтрализации /ž/ : /у/ может появляться либо звук [у], либо [ž], но па письме он также передается через графему у. В текстах писателей ряда стран Америки позиционный вариант фонемы /s/ идентифицируется графикой с фонемой /h/ (bojque вм. bosque), что, безусловно, огрубляет реальный звук, появляющийся в этой позиции. У некоторых писателей этот звук передается графемой h : bohque. Кроме трудностей, возникающих из-за несовершенства техники воспроизведения живой речи, есть и такие, которые определяются своеобразием писательского отношения к интересующему нас объекту и сложившейся в литературе традицией отражения форм народно-разговорного языка. Показательна в этом отношении практика воспроизведения так называемого "языка гаучо". В течение XIX в. дробность испанского языка Америки становилась все более заметной, и некоторые писатели, особенно аргентинские романтики, по-новому осмысляют стихию родной речи. Из двух сталкивающихся норм: культурной городской ц сельского просторечия писатели-романтики и теоретики романтизма отдали предпочтение последней, эстетизировали ее и возвели в ранг национального языкового идеала (ср. [Carilla 1958, 209 сл.]). Язык обитателей пампы, пастухов-гаучо стал для многих аргентинцев, в том числе и для жителей Буэнос-Айреса, символом самостоятельного и независимого развития национального духа, знамением его силы и самобытности. Так возникает "литература гаучо", создаваемая на "диалекте гаучо". В основу "литературного диалекта гаучо" положены нормы разговорной речи обитателей Риоплатского побережья, жителей аргентинской пампы, в том числе пастухов-гаучо (до границ с Уругваем на севере). Анализ произведений, написанных на "диалекте гаучо", приводит к мысли о том, что в них отражен не реальный язык пастухов-гаучо, а некий типизированный образец "сельского языка". В нем сведены воедино все наиболее заметные фонетические и морфологические особенности, которые могли бы характеризовать любой тип провинциального просторечия. Эти речевые штампы продолжают использоваться писателями в эпоху, когда пастушья "вольница " перестала быть элементом социальной структуры аргентинского общества. Конные гаучо давно спешились, а их одежда и снаряжение хранятся теперь в музеях или используются как реквизит национальными фольклорными ансамблями. Использование языка гаучо стало чисто литературной традицией. Если в начальный период развития литературы гаучо "диалект гаучо", будучи надтерриториальным "диалектом", все же характеризовал определенный социальный тип речи (хотя бы в существенных своих признаках), то в последующую эпоху он все больше и больше терял свою социальную типовую гомогенность вследствие включения элементов более высокого (литературного) уровня. Вот почему при использовании источников такого рода необходимо соблюдать осторожность и проявлять осмотрительность. Вместо эстетизации "диалекта гаучо", которую можно наблюдать в поэме X. Эрнандеса, Р.Гуиральдес, отказавшись от романтической идеализации "пастушеского языка " и от натуралистического воспроизведения просторечия, художественно переплавляет, стилистически транспонирует как нормативную речь, так и lenguaje rural, достигая удивительной гармонии между этими, обычно противопоставляемыми, формами выражения, Подобный сплав явился результатом художественного творчества, который позволяет, однако, осмыслить процесс естественного становления местной культурной нормы языка. Не будет преувеличением сказать, что на принципиально сходных путях вырабатывалась и отрабатывалась литературная испанская норма, в формировании которой значительную роль сыграли такие писатели, как Сервантес, Св.Тереса, Лопе до Вега, а из более ранних Хуан Руис, Лопе де Руэда и др. Важным источником изучения "народного языка" латиноамериканских стран являются также записи фольклорных произведений. Однако трудно назвать хотя бы одно собрание рассказов, поэтических произведений устного творчества, которое могло бы быть во всем объеме использовано для исследования специфических особенностей народной речи. В книге были использованы только такие фольклорные записи, которые, на наш взгляд, более реально отражают фонетические и грамматические особенности устной речи. Для решения ряда теоретических вопросов мы считали принципиально важным воспользоваться достижениями отечественных языковедов, особенно в области диалектологии, взаимодействия лингвистических и экстралингвистических факторов и др. При изучении вертикальных изоглосс (социальная стратификация языка) испанские, а вслед за ними или вместе с ними и испано-американские исследователи принимают во внимание следующие положения. Территориальная вариативность проявляет тенденцию к стиранию, исчезновению, и вместе с тем несколько усиливается социальная стратификация речи, хотя признаки нивелировки можно заметить и в ней. Общая же тенденция к выравниванию является результатом двух процессов: "рурализация " городской речи п урбанизация сельской. Конкретный ("исторический") язык представляет собой некую суперсистему, объединяющую ее частные варианты территориального и социального характера. Исходным уровнем, с которого начинается научное построение стратификационной модели языка, является речь индивида. Выбор индивида в качестве отправного объекта изучения речи (а не группы индивидов, не муниципальной общности лиц) наилучшим образом соответствует идее языковой вариативности и вместе с тем дает возможность показать, что индивидуальные новшества возникают из потребностей коммуникации и управляются ею. В каждой территориальной группе людей существует языковое единство, некая региональная норма (invariance). Внутри группы постоянно происходит варьирование, которое действительно только в пределах этой группы. Этот диатопный лингвистический объект подразделяется на социальные страты (диастратная вариативность). При всех различиях индивидуальной речи индивид, будь он образованным крестьянином, малообразованным или совсем неграмотным, является членом одного лингвистического блока, характеризующегося единой территориальной нормой. В более крупный блок наряду с речью крестьянина может входить речь рыбака, ремесленника с подобной же социальной стратификацией. Несмотря на то что речь неграмотного крестьянина отличается от речи полуграмотного ремесленника, крестьянин и ремесленник не теряют возможности общаться, преодолевая горизонтальную и вертикальную вариативность речи. Обстоятельства социального характера, влияющие на язык (внешняя лингвистика), при всей разнонаправленности их воздействий, подчиняются целям и задачам коммуникации внутри социума, что находит отражение в некоей усредненной норме (внутренняя лингвистика). Так процесс преодоления вариативности в акте коммуникации делает и внешнюю и внутреннюю лингвистику просто лингвистикой, призванной, однако, учитывать и внеязыковые и внутриязыковые факторы. Идиолект, сколь бы индивидуален он ни был, всегда входит в состав коллективного говора, определяющего самые существенные признаки индивидуальных говорений. Если идиолект непременно включается в коллективный говор какой-то социальной группы города, то групповой говор вливается в языковой коллектив города. Городской говор, как бы он ни отличался от говора деревни (или другого города), входит в состав более крупных и сложных единств: областей, провинций, стран (или ряда стран, как в случае с испанским языком), т.е. все варианты территориального и социального характера в конечном счете составляют язык в целом как некую систему систем. Об авторе
 Степанов Георгий Владимирович Крупнейший советский специалист в области романской филологии, испанист с мировым именем. Доктор филологических наук. Академик АН СССР, член множества иностранных академий наук. Был награжден многочисленными орденами и медалями: Орденом Отечественной войны (1958), медалью «За оборону Ленинграда» (1968), орденом Трудового Красного Знамени (1975), орденом Октябрьской революции (1981) и др.
Родился в г. Бийске. В 1937 г. поступил на романское отделение филологического факультета Ленинградского государственного университета. Университет окончил лишь после Великой Отечественной войны, в 1947 г. В 1951 г. защитил кандидатскую, в 1967 г. — докторскую диссертацию. С 1971 г. и до конца жизни заведовал сектором романских языков в Институте языкознания АН СССР. В 1972–1981 гг. преподавал в Московском государственном педагогическом институте иностранных языков им. М. Тореза. С 1974 г. — член-корреспондент, с 1981 г. — академик АН СССР. Г. В. Степанов — автор множества работ, в числе которых учебные пособия, а также историко-литературные очерки об испанских писателях и поэтах. Он перевел произведения крупнейших испанских авторов, среди которых П. Бароха, В. Бласко Ибаньес, Х. Валера, М. Х. де Ларра. Х. М. де Переда, М. де Унамуно и др. Большое место в научных работах Г. В. Степанова уделяется исследованию проблем теории, методики анализа и структуры художественного текста. Он также был блестящим лектором, многие годы посвятившим педагогической деятельности в университетах и педагогических институтах Петербурга и Москвы. |
|||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||