Лурье С.Я. Геродот Изд. 2, испр.

Оглавление

Вместо предисловия

Греко-Персидские войны начала V в. до н. э. – одна из самых ярких страниц в истории человечества, и можно с уверенностью сказать, что некоторое представление об этих войнах имеется у любого культурного человека. Не все читавшие в юности об Аристиде и Фемистокле помнят биографии этих деятелей, но наверное у каждого читателя более или менее сохранилась в памяти известная общая картина этой волнующей эпохи греческой истории. Картина эта приблизительно такова.

Огромное войско восточных варваров, подгоняемое бичами, под командой восточного деспота обрушилось на маленькую и бедную, но свободолюбивую страну Элладу. Гибель или порабощение этой страны казались неизбежными. Но произошло почти чудо, – благодаря единодушию и высокой культуре греков им удалось наголову разбить в десятки раз превосходившее их по численности персидское войско и приостановить дальнейшее распространение Персидской державы на запад. Такой героический подвиг, естественно, мог быть совершен только при полном единодушии между различными группами греческого народа и при беззаветной преданности греческих вождей эллинскому делу.

У Геродота, бывшего почти современником Греко-Персидских войн, мы с изумлением встречаемся с целым рядом фактов, противоречащих этим предпосылкам. Еще за восемь лет до военных действий между греками и персами послы Афин, в которых тогда правил великий законодатель Клисфен, принадлежавший к знатнейшему афинскому роду Алкмеонидов, без всякого давления со стороны персов дали им "землю и воду", и тем признали персидский суверенитет над Афинами. Во время Марафонской битвы те же Алкмеониды обвинялись в сочувствии вторгшимся в Аттику персам. Знаменитый Фемистокл тотчас же после победы при Саламине (одержанной, главным образом, его гением) начал вести политику, имевшую целью сближение с Персией и разрыв со Спартой. Позже он бежал к персам и кончил жизнь в роли подчиненного персидскому царю правителя Магнесии.

Спартанский регент Павсаний, одержавший знаменитую решающую победу при Платеях, вел переговоры с персами, короткое время даже правил в Малой Азии (в Колонах) под верховной властью персидского царя и в конце концов был казнен по обвинению в тайных сношениях с последним.

Впоследствии величайший из афинян, Перикл, как и указанные его предшественники, стремился к разрыву с "близкой к Афинам по крови" Спартой и заключил с персами в 448–447 г, так называемый "Каллиев мир", которым, как установила нынешняя наука, был признан суверенитет Персии над греческими городами Малой Азии.

Как объяснить то, что вожди греческих государств так скоро забыли уроки Греко-Персидских войн и, вместо того чтобы стремиться к объединению для совместной борьбы с варварами, разжигали борьбу между греческими городами и наперерыв стремились сблизиться с Персией?

Плутарх, историк, живший через 600 лет после Греко-Персидских войн, видит объяснение в непомерном честолюбии этих людей, которые, по его мнению, были готовы даже на предательство, лишь бы усилить свое влияние. Но допустим, что все эти великие греки были предателями. Как же объяснить тогда, что, по свидетельству Геродота, некоторые крупные греческие государства – Фессалия, Беотия, Аргос – во время персидского нашествия сочувствовали персам, а подчас и сражались на их стороне, а в сражавшихся с персами городах не было единодушия: "Отказавшие персам в земле и воде были в большом страхе... ибо широкие массы населения не желали вести войну и сильно сочувствовали персам". Не можем же мы считать, что народные массы материковой Греции состояли сплошь из предателей! И как мог бы выиграть войну такой народ, если к тому же и наиболее выдающиеся его вожди были изменниками?

Еще более странно, что картину тесного единства греков и общей ненависти к насильникам-варварам мы находим у Плутарха, настолько же отдаленного хронологически от Греко-Персидских войн, насколько мы отдалены, например, от войн Тамерлана. Что же касается Геродота, писавшего через несколько десятков лет после Греко-Персидских войн и имевшего еще возможность беседовать с многочисленными их участниками, то при внимательном чтении его труда можно обнаружить, что он был таким же "предателем греческого дела", как Фемистокл, Павсаний или Перикл. Немецкий ученый Говальд объясняет это тем, что Геродот был представителем "кулеческой культуры" ("Kaufmannskultur"), единственным принципом которой было: "Все доходы хороши, лишь бы были барыши". Вряд ли читатель, хотя бы бегло ознакомившийся с изумительной по художественности и глубоко гуманной книгой Геродота, примет без протеста такую оценку.

Понять и представить воззрения человека, которому мы обязаны наиболее достоверным рассказом о Греко-Персидских войнах и одновременно – первой книгой по истории, – и является главной целью нашей работы.