Васильев Л.М. Современная лингвистическая семантика Изд. стереотип.

Оглавление

Предисловие

В предлагаемом учебном пособии автор стремится отразить современное состояние лингвистической семантики и изложить свои взгляды по ее важнейшим проблемам. Главное внимание уделяется принципу системности в семантике, т.е. языковые значения как основные единицы семантической системы рассматриваются в их всевозможных связях: в их отношении к единицам плана выражения (фонетическим и грамматическим), к различным типам семантических парадигм и полей, к семантическим моделям предложения и структуре высказывания, к семантическим и понятийным категориям. В связи с этим, с одной стороны, дается краткая характеристика всех основных единиц языка и его общего устройства как системы систем, а с другой – значительное внимание уделяется не только анализу природы значения как одного из типов языкового знания, но и анализу внутренней структуры значений, их структурно-функциональных типов, анализу словарей, в которых отражаются системные связи значений. В книге приводятся краткие сведения из истории лингвистической семантики, дается самая общая характеристика основных современных ее направлений и оценка применяемых в ней методов.

При характеристике природы, типов и системных связей языковых значений основное внимание автор сосредоточивает на тех вопросах, которые не получили еще в лингвистической литературе однозначного решения или достаточного освещения. Авторская трактовка таких вопросов не всегда совпадает с известными точками зрения. Для вузовского пособия это вполне допустимо и даже желательно, если, разумеется, концепция автора достаточно аргументирована.

При написании пособия использована обширная научная литература, но, учитывая учебный характер издания, ссылки на нее даются только в необходимых случаях (в квадратных скобках цифра курсивом указывает номер публикации в списке литературы, остальные цифры – тома и страницы).

Условные сокращения

англ. – английский, польск. – польский безл. – безличный, русск. – русский болг. – болгарский, с.-х. – сербскохорватский лат. – латинский, фр. – французский нем. – немецкий, чешек. – чешский перен. – переносный

Из введения

Из истории лингвистической семантики

Известный французский ученый П. Гиро делит семантику на лингвистическую, психологическую и логическую [23J]. Кроме того, существует так называемая общая семантика и семантическая философия. В этой книге речь пойдет о лингвистической семантике.

Предметом лингвистической семантики является языковое мыслительное содержание, т.е. содержание, заложенное в словах, морфемах, грамматических формах, синтаксических конструкциях естественного языка. Однако так широко – как семантический аспект всех уровней языка: лексики, морфологии и синтаксиса – предмет лингвистической семантики стал пониматься не так давно (начиная в основном с работ английского семасиолога Ст. Ульмана [250]). Ранее же семантикой (семасиологией) называли главным образом учение о лексических значениях, а грамматические и словообразовательные значения изучали в грамматике (большое внимание уделялось им, например, в трудах В. Гумбольдта, Г. Штейнталя, Г. Пауля, К.С. Аксакова, А.А. Потебни, И.А. Бодуэна де Куртенэ, Ф.Ф. Фортунатова). Термином "семантика" нередко обозначается и сам предмет лингвистической семантики как науки, т.е. языковое мыслительное содержание (языковая семантика).

В качестве самостоятельного раздела науки о языке лингвистическая семантика (семасиология) возникла в XIX в. Ее основоположниками считают обычно немецкого ученого X. Рейзига и французского языковеда М. Бреаля (им принадлежит и название этой науки: термин "семасиология" ввел Рейзиг, а термин "семантика" – Бреаль), у нас – М.М. Покровского. Это не значит, конечно, что раньше семантическим аспектом языка вовсе не занимались. Проблема значения и обозначения, в частности проблема языка, мышления и действительности, интересовала ученых и в античные времена, и в период средневековья, и в эпоху Возрождения. Но почти до конца XIX в. вопросы семантики были объектом философии, логики, риторики, грамматики и лексикографии. Особенно глубокий анализ содержательной стороны языка (лексических и грамматических значений) мы находим в трудах В. Гумбольдта и А.А. Потебни.

Своей первейшей задачей лексическая семантика (семасиология) считала исследование смысловой этимологии и истории отдельных слов или групп слов (такой характер имеют труды и основоположников семасиологии [243, 225, 155]); отсюда интерес к составлению этимологических и исторических словарей, столь характерный для второй половины XIX и начала XX в., но не угасший, впрочем, и позднее. Как правило, эта задача решалась в соответствии с требованиями сравнительно-исторического языкознания (исследования А.А. Потебни, М.М. Покровского, М. Бреаля, А. Мейе и др.). Но способы ее решения были разными. В исследованиях, ориентированных на психологию (под влиянием главным образом теоретических трудов Г. Штейнталя, Г. Пауля и В. Вундта), основное внимание уделялось изучению типов изменения значений и поиску причин этих изменений в психике говорящих – отдельных индивидуумов или народов (труды К. Эрдмана, Э. Велландера, Г. Шпербера, Г. Стерна, Г. Кронассера и др.). В работах же ономасиологического и культурно-исторического направлений (исследования школы "слова и вещи", возглавляемой австрийским ученым Г. Шухардтом, советской школы Н.Я. Марра, французской социологической школы Г. Маторе и Б. Кемада, антропологической лингвистики в США и др.) главный упор делается на изучение реалий, обусловливающих изменения в лексико-семантической системе языка, на изучение языка в связи с материальной и духовной культурой народов. Все эти задачи остаются актуальными и для современной лингвистической семантики.

В первый период своего существования семантика, как, впрочем, и языкознание в целом, была преимущественно исторической (диахронической) дисциплиной. Лишь во второй четверти XX в. под несомненным влиянием "Курса общей лингвистики" Ф. де Соссюра и трудов И.А. Бодуэна де Куртенэ, ратовавшего, как и де Соссюр, за синхронное изучение прежде всего живых языков и диалектов, наряду с диахронической стала интенсивно развиваться синхроническая лингвистика, в которой атомарный принцип младограмматиков (Лейпцигской школы) был заменен принципом системности (структурности). Сначала синхроническая лингвистика сосредоточила свои усилия на фонологии и грамматике (труды Н.С. Трубецкого, P.O. Якобсона, А. Мартине, представителей Пражского лингвистического кружка, Ленинградской и Московской фонологических школ, Женевской школы, глоссематики, дескриптивной лингвистики и др.). Семантика в ранних течениях структурализма или вообще игнорировалась, или изучалась в очень незначительной степени. Вскоре, однако, стало ясно, что и структурная лингвистика не может успешно развиваться без разработки вопросов семантики.

Первые попытки создания структурной (системной) семантики были предприняты немецким ученым Й. Триром. Они оказались, как известно, не вполне удачными. Но идеи Трира были тем не менее подхвачены и критически осмыслены многими учеными, общими усилиями которых в 30–50-е годы была заложена научная база для создания структурной семантики.

Особенно быстро структурная семантика (и синхроническая и диахроническая) стала развиваться в 60-е годы. Ею активно начали заниматься даже те ученые, которые раньше были убежденными противниками всякого ментализма [221], Интерес к семантике был обусловлен прежде всего теми неудачами, которые постигли ученых при попытке описать конкретные языки на чисто формальной основе, а вместе с тем и успехами, достигнутыми при системном изучении фонологии и грамматики. Острая потребность в разработке проблем семантики на иной научной основе была осознана, в частности, в теории порождающих моделей языка (в генеративной грамматике), на базе которой или отталкиваясь от которой родились некоторые новые направления зарубежной лингвистической семантики.

Русская семасиология как учение о собственно языковом, а не логическом содержании развивалась в русле новейших идей мировой науки о языке, а иногда и опережала их. Значительное влияние на нее оказывали, в частности, прогрессивные идеи В. Гумбольдта, Г. Штейнталя и других крупных языковедов того времени. Вместе с тем она вносила в теорию и практику семасиологических исследований много самобытного.

Большое влияние на развитие общей теории значения и изучение грамматических значений оказал А.А. Потебня. Заслугой этого ученого является разграничение языкового и неязыкового ("внеязычного") мыслительного содержания. К языковому содержанию он относил "ближайшие значения", а к "внеязычному" – "дальнейшие значения". Первые имеют общенародный, абстрактный характер, а вторые – личный: "...ближайшее значение слова народно, между тем дальнейшее, у каждого различное по качеству и количеству элементов, – лично " [157, 20]. "Ближайшее значение слова, одно только составляющее предмет языкознания", по мысли Потебни, пусто "сравнительно с содержанием соответствующего образа и понятия ", т.е. оно не заключает в себе всей "полноты содержания, свойственной понятию и образу", а лишь указывает на него, является его представителем [157, 20]. Поэтому языковое содержание, представленное ближайшими значениями, Потебня считает формальным, знаковым: "...содержание языка состоит лишь из символов внеязычного значения и по отношению к последнему есть форма. Чтобы получить внеязычное содержание, нужно бы отвлечься от всего того, что определяет роль слова в речи, напр, от всякого различия в выражениях: "он носит меч", "кто носит меч", "кому носить меч", "чье дело ношенье меча", "носящий меч", "носитель меча", "меченоситель", "меченосец", "меченоша", "меченосный"" [157, 72]. Языковое содержание "есть только форма другого содержания, которое можно назвать лично-объективным на том основании, что хотя в действительности оно составляет принадлежность только лица и в каждом лице различно, но самим лицом принимается за нечто существующее вне его. Это лично-объективное содержание стоит вне языка" [158, 119]. Трудно переоценить также важность мыслей Потебни о "внутренней форме " слова, о своеобразии строя, семантической структуры каждого языка (ранее эта идея получила глубокое обоснование в исследованиях В. Гумбольдта), о систематизирующей роли грамматических значений и категорий по отношению к лексическим, об исторической изменчивости содержания грамматических категорий, о центральном положении учения о значении в науке о языке и многих других.

Сходные, но менее ясные и четкие мысли о необходимости разграничения собственно языкового ("грамматического") и неязыкового ("логического") содержания высказывали К.С. Аксаков и В.П. Сланский. Последнему принадлежат также интересные соображения о простейших содержательных элементах языковых знаков, предвосхитившие в какой-то мере идеи современного компонентного анализа значений [29].

К концепции А.А. Потебни о формальности языкового (знакового) содержания по отношению к неязыковому мыслительному содержанию очень близко учение И.А. Бодуэна де Куртенэ о трех типах знания: языковом, интуитивном (непосредственном) и научном (теоретическом). Языковое знание – это "воспринимание и познание мира в языковых формах" [27, 95]. Семасиологию (семантику) в соответствии с этим Бодуэн де Куртенэ определяет как науку "о значении слов, т.е. о сочетании языковых и внеязыковых представлений ", а в "ассоциации представлений внеязыковых с представлениями исключительно языковыми" он видит сущность языка [27, 11, 70–71], т.е. признает, как и Потебня, семантическое содержание главным в языке.

Принцип содержательной формальности языка, предполагающий различение языкового и неязыкового ("внеязычного", "логического") содержания, стал после трудов К.С. Аксакова, А.А. Потебни, В.П. Сланского и И.А. Бодуэна де Куртенэ традицией в русском и советском языкознании. Наибольшее развитие эта традиция получила в работах Ф.Ф. Фортунатова, A.M. Пешковского, М.М. Покровского, Л.В. Щербы, И.И. Мещанинова и В.В. Виноградова.

Ф.Ф. Фортунатов определяет семасиологию как "отдел языковедения, в котором изучается история значений в данном языке или в данных языках (следовательно, и в человеческом языке вообще)" [201, I, 193], но фактически он рассматривает в своих работах и синхронный аспект языковых значений. Язык для него представляет собой "совокупность знаков главным образом для мысли и для выражения мысли в речи", а процесс мышления "состоит в образовании чувства соотношения между представлениями как частями одной цельной мысли" [201, I, 111, 116], т.е. понимается им психологически [207, 24–31]. Фортунатов выделяет два типа представлений: представления самих предметов мысли и представления звуковой стороны слов ("представления знаков для мышления"), выступающие в процессе речемыслительной деятельности "заместителями" первых. Он говорит о языковых знаках двоякого рода: с "формальными " (грамматическими) и "неформальными" (лексическими) значениями; при этом первые рассматриваются как часть, "принадлежность" вторых. Формальные значения "состоят в способности представлений части звуковой стороны знаков языка быть выделяемыми в качестве представлений таких принадлежностей знаков языка, которые образуют данные знаки из других знаков, изменяя значения последних" [201, I, 124]. Например, в представлениях русских слов руку, ногу, воду и т.п. звук у в конце может сознаваться как изменяющий известным образом значения, данные в словах рука, нога, вода и т.п. Неформальные значения в их отношении к формальным называются также реальными, или материальными, т.е. "дающими материал для изменений, образуемых знаками языка с формальными значениями" [201, I, 124]. В ряде своих работ Фортунатов, как и Потебня, дает прекрасные образцы анализа "формальных" значений (например, значений залога, наклонения, времени, сказуемости и др.), обращая при этом внимание на их объективную принадлежность языку. "Тот, кто не привык думать об отношении языка к мысли, замечает главным образом лишь внешнее проявление, обнаружение связи, существующей между мышлением и языком: язык представляется средством для выражения наших мыслей. "..." Однако стоит лишь повнимательнее присмотреться к процессу нашего мышления, чтобы убедиться в том, что слова не составляют лишь какой-то внешней оболочки по отношению к явлениям мысли и что односторонним и потому неправильным является взгляд на язык только как средство для выражения мыслей. Ближе к истине то определение языка в его отношении к мышлению, по которому язык представляет собой не только средство для выражения мыслей, но также и орудие для мышления "..." явления языка по известной стороне сами принадлежат к явлениям мысли" [201, И, 434–435].

Продолжая традиции Потебни и Фортунатова, много наблюдений над семантикой грамматических форм и синтаксических конструкций сделал в своей книге "Русский синтаксис в научном освещении" и в ряде других работ A.M. Пешковский.

А.А. Шахматов, как и его учитель Ф.Ф. Фортунатов, трактует языковое содержание в психологическом плане, хотя это не мешает ему проникать в самую глубинную его сущность. Основной единицей языка Шахматов считает предложение: "...в языке бытие получили сначала предложения; позже путем расчленения предложений, основанного на взаимном их сопоставлении и влиянии, из них выделились словосочетания и слова для самостоятельного (хотя весьма ограниченного и случайного) бытия и употребления (обычно же слова и словосочетания обретаются в составе предложения)" [209, 17]. Предложение, по его определению, "это единица речи, воспринимаемая говорящим и слушающим как грамматическое целое и служащая для словесного выражения единицы мышления" [209, 19]. Психологической основой мышления является "тот запас представлений, который дал нам предшествующий опыт и который увеличивается текущими нашими переживаниями; психологическою же основой предложения является сочетание этих представлений в том особом акте мышления, который имеет целью сообщение другим людям состоявшегося в мышлении сочетания представлений" [209, 19]. Этот умственный акт автор называет коммуникацией, соотнося его не только с утвердительными и отрицательными предложениями, соответствующими логической пропозиции (суждению), но и со всеми другими типами предложений (вопросительными, побудительными и т.д.). Простейшая коммуникация "состоит из сочетания двух представлений, приведенных движением воли в предикативную (т.е. вообще определяющую, в частности зависимую, причинную, генетическую) связь" [209, 19]. "Обычным посредником между коммуникацией и предложением, в котором коммуникация находит себе выражение, является внутренняя речь, т.е. облеченная в слуховые, частью зрительные знаки мысль; во внутренней речи впервые конкретизируются те сложные, расплывчатые образы, которые сочетались в коммуникации " [209, 20].

В качестве членов коммуникации выделяются психологический субъект (господствующее представление) и психологический предикат (зависимое представление). Во внешней речи первому соответствует грамматическое подлежащее (или состав подлежащего), а второму – грамматическое сказуемое (или состав сказуемого). Между грамматическими и психологическими категориями Шахматов, в отличие от Фортунатова, усматривает тесную внутреннюю связь. "Мы постоянно встречаемся с несоответствием языковых форм предложения, – заявляет он, – психологической коммуникации; но несоответствие не тождественно с противоречием; положительному и последовательно проведенному требованию грамматики не может противоречить психологическая природа соответствующих грамматическим формам представлений. Таким образом, мы можем утверждать, что подобно тому, как в предложениях птица летит или мать больна подлежащим всегда при всяких условиях останется птица и мать (хотя бы на словах летит или больна лежало усиленное ударение, хотя бы такое усиленное ударение сопровождалось перестановкой: летит птица, больна мать), так же точно в соответствующем психологическом суждении субъектом или господствующим представлением будет всегда представление о птице, о матери, а зависимым – представление о признаках летит, больной" [209, 23].

В итоге предложению дается такое определение: "...это простейшая единица человеческой речи, которая в отношении формы является одним грамматическим целым, а в отношении значения соответствует двум вошедшим в нарочитое сочетание представлениям простым или сложным" [209, 29]. Из него следует, что "между предложением и психологическою коммуникацией) наблюдается прямая связь, такая же связь, как между словом и его значением; предложение является воспроизведением коммуникации средствами языка. "..." В каждом предложении (насколько, впрочем, оно не является предложением сокращенным) должны быть члены, соответствующие основным элементам коммуникации, выражающие словесно сочетание психологического субъекта и предиката" [209, 29–30]. Этот принцип лег, как известно, в основу шахматовского учения о типах предложений и их составе. В согласии с предлагаемой Шахматовым концепцией "название предмета в предложении будет всегда грамматическим подлежащим в отношении к сочетавшемуся с ним глаголу или прилагательному" и соответственно психологическим субъектом [209, 25], ибо, согласно утверждению Г. Пауля, разделяемому Шахматовым, "всякая грамматическая категория возникает на основе психологической " [757, 315].

Другие типы синтаксических значений, равно как и значения грамматических категорий, Шахматов также соотносит с соответствующими психологическими представлениями (понятиями), подчеркивая при этом "конкретизм членов коммуникации и расчлененность предложения" [209, 28]. Все представления он делит на четыре типа: представления о субстанциях (лицах или предметах), представления о качествах-свойствах, представления о действиях-состояниях и представления об отношениях. С этими типами Шахматов соотносит классификацию частей речи, синтаксическую в своей основе. Грамматическую категорию он определяет как "представление об отношении (к другим представлениям), сопутствующее основному значению, вызываемому словом" [209, 420], а грамматическое значение языковой формы противопоставляет "реальному" (лексическому) значению: "Реальное значение слова зависит от соответствия его как словесного знака тому или иному явлению внешнего мира; грамматическое значение слова-это то его значение, какое оно имеет в отношении к другим словам" [209, 431–432]. Таково в общих чертах учение Шахматова о содержательной стороне языка. Оно оказало влияние не только на последующие научные лингвистические теории, но и на методику преподавания русского языка в школе и вузе.

О системном характере языка впервые заговорил выдающийся немецкий ученый В. Гумбольдт. Затем об этом писали Г. Штейнталь, Ф. де Соссюр, И.А. Бодуэн де Куртенэ (в отличие от де Соссюра он признавал системность языка и в диахронии), Н.В. Крушевский и др. Системный характер лексики раньше всех осознал (задолго до немецких теоретиков семантического поля Г. Ипсена, А. Йоллеса, Й. Трира, В. Порцига) замечательный русский филолог М.М. Покровский. Уже в 1896 г. в книге "Семасиологические исследования в области древних языков" он заявляет: "...история значений известного слова будет для нас только тогда понятной, когда мы будем изучать это слово в связи с другими словами, синонимическими с ним и, главное, принадлежащими к одному и тому же кругу представлений" [154, 75]. Первая глава этой книги – "Ассоциация слов, сходных или прямо противоположных по значению. Влияние одних из этих слов на другие" – начинается со следующего тезиса: "Слова и их значения живут не отдельной друг от друга жизнью, но соединяются (в нашей душе), независимо от нашего сознания, в различные группы, причем основанием для группировки служит сходство или прямая противоположность по основному значению. Понятно уже a priori, что такие слова имеют сходные или параллельные семасиологические изменения и в своей истории влияют одно на другое; понятно также, что эти слова употребляются в сходных синтаксических сочетаниях" и "могут иметь свои собственные формальные особенности" [154, 82–83]. Этот тезис иллюстрируется далее глубоким и всесторонним анализом групп слов, связанных со сферой представлений 'собираться и собрание ', 'язык', 'мера и вес', 'игры и зрелища', 'обед, пир' и др., а также анализом семантического аспекта различных морфологических категорий.

Принципу анализа языковых явлений по "сферам представлений ", под которыми автор понимает "известные стороны нашего быта или группу однородных явлений внешнего или духовного мира" [154, 29], большое внимание уделяется также в работах Покровского "О методах семасиологии", "Материалы для исторической грамматики латинского языка" и др. Семасиологию отдельного языка, особенно древнего, в ранних своих работах ученый еще не мыслит без сравнения его с другими языками, хотя уже и тогда он сочувственно отнесся к мысли М. Бреаля о том, что исходным пунктом для семасиолога должен служить его родной язык. Этим, а также приверженностью к психологической и социальной сторонам языковых явлений он отдает дань времени, в частности концепции одного из своих учителей – Ф.Ф Фортунатова. Но в работе "Соображения по поводу изменения значений слов" Покровский итожит свои многолетние размышления так: "...каждый семасиолог должен предварительно упражняться в области своего родного и особенно современного языка, потому что только в нем легче наблюдать самые тонкие изгибы и варианты семасиологического процесса и, в особенности, говорить с уверенностью о забвении первоначального этимологического значения данного слова; между тем этой уверенности больше не существует в отношении более древнего периода, будь то даже в области родного языка, так же как ее нет в отношении иностранных языков, как бы их хорошо ни знать" [154, 55].

Значительный теоретический вклад в разработку семантического аспекта грамматики, а также в лексикографию внес Л.В. Щерба. О связи языка с мышлением он говорит так: "Единство языка и мышления сводится в конце концов к тому, что средства выражения, начиная от простого звучания и кончая самыми тонкими синтаксическими и иными формами, абсолютно неотделимы от соответственных понятий: слова перестают быть словами, если отнять у них их значение" [219, 352–353]. В другой работе он высказывается еще более решительно: "Совершенно ясно, что весь язык сводится к смыслу, к значению. Нет смысла, нет значения – нет языка" [219, 153].

Исходя из этого принципа грамматическую категорию Щерба определяет как единство содержания и формальных признаков, подчеркивая ведущую роль содержания (смысла): "Существование всякой грамматической категории обусловливается тесной, неразрывной связью ее смысла и всех формальных признаков..." [219, 80].

Характеризуя части речи как грамматические категории, Щерба постоянно указывает не только на их формальные особенности, но и на их категориальные значения: предметность – у существительных, качество-у прилагательных, действие – у глаголов и т.д. Лексическое грамматическому противопоставляется как единичное типовому, причем системная организация языковых фактов признается им как в грамматике, так и в лексике. Кроме того, и в лексике и в грамматике Щерба строго различает два аспекта: формальный и семантический: "С одной стороны, все индивидуальное, существующее в памяти как таковое и по форме никогда не творимое в момент речи – лексика, и с другой стороны – все правила образования слов, форм слов, групп слов и других языковых единств высшего порядка – грамматика. И тот и другой отдел, само собой разумеется, со своей семантикой" [279, 51]. В основе значений, по мнению Щербы, лежат понятия. Однако содержание научных понятий (терминов) он считает необходимым отграничивать от языковых значений: "Прямая (линия) определяется в геометрии как 'кратчайшее расстояние между двумя точками '. Но в литературном языке это, очевидно, не так. Я думаю, что прямой мы называем в быту 'линию, которая не уклоняется ни вправо, ни влево (а также ни вверх, ни вниз)'" [219, 280]. Напоминая о том, что "при говорении мы часто употребляем формы, которых никогда не слышали от данных слов, производим слова, не предусмотренные никакими словарями, и, что главное и в чем, я думаю, никто не сомневается, сочетаем слова хотя и по определенным законам их сочетания, но зачастую самым неожиданным образом, и во всяком случае не только употребляем слышанные сочетания, но постоянно делаем новые", ученый имеет в виду "и правила сложения смыслов, дающие не сумму смыслов, а новые смыслы" [219, 24], предвосхищая тем самым современную теорию валентности. В работах Щербы немало и других мыслей о категориях языка, объективно существующих (это он неоднократно подчеркивал) в единстве их содержания (значения) и формы (формальных признаков).

Идеи Щербы и его предшественников о грамматической категории как единстве формальных признаков и соответствующего им языкового содержания плодотворно развивает И.И. Мещанинов. "Грамматические категории, – полагает он, – устанавливаются по грамматическим формам, передающим те понятия, которые вкладываются в основу выделяемых грамматических категорий. Другими словами, в грамматическую категорию входят грамматические понятия и грамматическая форма, или грамматическое понятие, выражаемое через грамматическую форму" [138, 250]. Рассуждая о частях речи как лексических группах, которые выявляются в их грамматических категориях, ученый подчеркивает тесную связь семантики слов с их функционированием в составе высказываний: "Вне синтаксического его использования слово остается выразителем отвлеченного представления о предмете или понятии и в значительно большей степени входит в словарь языка, чем в его разговорную речь" [138, 246].

Особенно большой вклад внес Мещанинов в типологическое изучение взаимосвязи лексических и грамматических (в частности, синтаксических) значений. Результатом этой огромной работы является учение о понятийных категориях. "Понятийными категориями передаются в самом языке понятия, существующие в данной общественной среде. Эти понятия не описываются при помощи языка, а выявляются в нем самом, в его лексике и грамматическом строе. Те понятийные категории, которые получают в языке свою синтаксическую или морфологическую форму, становятся... грамматическими понятиями " [138, 238]. Например, "субъект и предикат (логические) будут понятийными категориями. Они же, выявляясь в синтаксическом строе предложения, становятся грамматическими понятиями подлежащего и сказуемого" [138, 238]. Понятийные категории оказываются при определенных условиях также и категориями сознания, в том или ином виде выражающимися в языке.

Подытоживая сказанное о способах выражения понятийных категорий в языке и об их отношении к грамматическим категориям, Мещанинов пишет: "...1) понятийная категория выявляется в семантике слов, в синтаксических построениях и в оформлении слова, 2) синтаксически и морфологически выявляемая понятийная категория становится грамматическим понятием, 3) грамматические понятия, выявляясь в синтаксическом строе и морфологии, должны получать в них свои грамматические формы, 4) грамматические формы, образующие в языке определенную систему, выделяют те грамматические категории, по которым проводится деление на члены предложения и части речи" [138, 239]. И у членов предложения, и у частей речи устанавливаются общие свойства, обнаруживаемые во всех языках, "дающих членение предложения и членение лексического состава". Мысли Мещанинова о строе разносистемных языков и его концепция понятийных категорий нашли широкое применение в современной теории универсалий, в теории семантических полей, в теории функциональных грамматик.

Заслуга В.В. Виноградова как семасиолога состоит прежде всего в том, что он подвел итог предшествующим разработкам семантического аспекта грамматических категорий (морфологических, синтаксических, словообразовательных) в русской науке и наметил дальнейшие пути их изучения. Наряду с тем он разработал оригинальную типологию лексических значений, классификацию устойчивых сочетаний слов и теорию форм слова. Они сыграли важную роль в развитии лексической и синтаксической семантики. Нельзя не отметить и того огромного вклада, который внес Виноградов в изучение эстетических функций слова в художественных произведениях. Его многочисленные труды в этой области явились исходной базой для развития современной семантики текста.

Мы остановились лишь на главных этапах истории лингвистической семантики и на трудах крупнейших представителей отечественного языкознания, хотя история семасиологии богата и многими другими славными именами.

Об авторе

Васильев Леонид Михайлович

Доктор филологических наук, профессор Башкирского государственного университета, почетный академик АН Башкортостана, заслуженный деятель науки Республики Башкортостан.

Основные труды: «Семантика русского глагола» (М., 1981), «Современная лингвистическая семантика» (М., 1990; переизд. в URSS), «Системный семантический словарь русского языка. Предикатная лексика» (Уфа, 2005), «Теоретические проблемы общей лингвистики, славистики, русистики» (Уфа, 2006), «Общие проблемы лингвистики: теория и методы» (Уфа, 2007).