Розин В.М. Типы и дискурсы научного мышления Изд. 4

Введение

Тема "типы научного мышления" дополняет другую – "типы наук", но науки в данном случае я буду рассматривать преимущественно в плане составляющих их форм мышления и деятельности. В связи с этим часто в качестве синонимов будут использоваться термины "наука", "научное мышление", "научная деятельность", "научное познание" (в других контекстах эти понятия разводятся). В методологии науки исследование обычно начинается с проблематизации интересующего методолога материала. Я тоже не буду нарушать традицию.

На наших глазах происходит изменение структуры и организации научных знаний и форм научной деятельности. Одни исследователи обращают внимание на новый, более интенсивный, характер взаимодействия общественных (социальных), естественных и гуманитарных наук, другие – на "грядущий синтез" этих наук. Третьи же – на то, "что начинает ломаться веками утвердившееся членение науки на отдельные ее отрасли и зарождается принципиально новый подход к самой основе того, что именуется наукой" [58, с.36; 2, с.84]. Все эти процессы заставляют по-новому решать ряд традиционных для философии науки и методологии вопросов, в частности, вопрос о единстве и специфике различных форм научного мышления.

Обычно в философско-методологической литературе особенности типов научного мышления и связанных с ними наук – естественных, гуманитарных и общественных (социальных) определяются, исходя из специфики предметов изучения и методов исследования: утверждаются характерные и различные для естественных, технических и гуманитарных (общественных) наук методы изучения и научные предметы. Например, Б.Г.Юдин различает естественные и общественные науки по "предельным проблемам" (фактически, предметам изучения). Для естественных наук такими проблемами являются: "Что есть природа?" и "Что есть жизнь?", а для общественных – "Что есть общество (или человек, или деятельность, или культура, или язык, или дух и т.п.)" [138, с.180–181]. Ю.А.Шрейдер склоняется, скорее, к различению по методам: "В сущности, традиционное различие между общественными и естественными науками – это различие установок в обращении с материалом, с наличной эмпирией. Оно проявляется в часто неосознанном принятии различных "эвристик"" [131, с.70].

Другой критерий различения – соотношение субъективного и объективного моментов "в содержании знания": если в естественной науке, утверждает Б.М.Кедров, "субъективный момент должен быть сведен к нулю", то в общественных (гуманитарных) науках "субъективный момент органически входит во все их содержание, поскольку их объектом служит сам человек как социальный субъект, т.е. как человеческое общество" [58, с.46].

В.Г.Федотова, обсуждая специфику гуманитарных и социальных наук, предлагает использовать понятие "исследовательской программы". "Существует, – пишет она, – несколько точек зрения:

1) Разделение наук по предмету: социальные науки изучают общие социальные закономерности, структуру общества и его законы, гуманитарные науки – человеческий мир.

2) Разделение наук по методу: социальные науки – это те, в которых используется метод объяснения, гуманитарными называются науки, где базовым методологическим средством является понимание.

3) Разделение наук одновременно по предмету и методу. Это предполагает, что специфический объект диктует специфические методы.

4) Разделение наук в соответствии с исследовательскими программами. Мы придерживаемся последней точки зрения" [118, с.134].

В данном случае В.Федотова противопоставляет социальные науки гуманитарным. Но чаще гуманитарные науки противопоставляются естественным (фактически, первые две точки зрения у В.Федотовой – это та же самая оппозиция). Приведу еще два примера той же оппозиции на материале психологии и культурологии.

В 1937 году в работе "Исторический смысл психологического кризиса" создатель советской психологии Л.С.Выготский пишет: "Существуют две психологии – естественнонаучная, материалистическая, и спиритуалистическая: этот тезис вернее выражает смысл кризиса, чем тезис о существовании многих психологий; именно психологий существуют две, то есть два разных непримиримых типа наук, две принципиально разные конструкции системы знания... Вслед за Мюнстербергом все видят различие не в материале или объекте, а в способе познания, в принципе – понимать ли явления в категории причинности, в связи и в принципиально тождественном смысле, как все прочие явления или понимать их интенционально, как духовную деятельность, направленную к цели и отрешенную от всяких материальных связей" [24, с.381].

Суть и различие естественнонаучного и гуманитарного подходов в культурологии понимается не совсем одинаково. Например, Л.Ионин называет эти подходы "объективистским" и "культурно-аналитическим", а Б.Ерасов – говорит о "гуманитарном (понимающим) культуроведении" и "социальной культурологии". Все многообразие социологических концепций культуры, по мнению Ионина можно свести к двум направлениям: "объективистскому, якобы естественнонаучному, с одной стороны, и культурно-аналитическому – с другой. Их главное различие заключается в том, что в первом социальные явления – структуры, институты рассматриваются как объективные "вещи" (в этом смысле основоположником данного направления является Эмиль Дюркгейм), не зависящие от идей и мнений членов общества, в то время как во втором те же явления трактуются как существующие исключительно посредством самих этих идей и мнений... Это различие не всегда прямо осознаваемо в конкретных социологических концепциях, однако носит достаточно принципиальный характер" [49, с.64–65]. А вот понимание этой оппозиции Б.Ерасовом.

"Конечно, – пишет он, – прежде всего культуроведение – гуманитарная наука, основанная на постижении внутренних закономерностей и структур культуры в ее различных "представительных" вариантах: литература, искусство, язык, мифология, религия, идеология, мораль и наука. В каждом из этих вариантов существует своя система "постижения" тех смыслов и знаний, которые необходимы для понимания текстов, образов, положений и принципов...

Социальная культурология предполагает иную модальность в отношении к культуре, основанном на объективном и аналитическом, не "погруженном", а "отстраненном" взгляде на культурную жизнь общества... Наряду с понимающим вхождением в культуру необходимо и познавательное выяснение функций культуры в обществе. Необходим причинно-следственный анализ, соотнесенный с теоретической концепцией. Последовательное вживание в ту или иную систему культурных образов может означать превращение зрителя или исследователя в приверженца этой системы..." [48, с.5–6, 24].

Позиция Ерасова очень характерная. Он, как и многие современные ученые, думает, что гуманитарная наука ограничивается только постижением (пониманием) культурных явлений, не доходя до теоретических обобщений, что такое постижение с необходимостью субъективно, в отличие от объективного изучения в естественных науках, что гуманитарная наука пользуется "индивидуализирующим методом", позволяющим "воссоздать объект в его подлинности и уникальности", в то время как естественнонаучный подход описывает не отдельные объекты, а обобщенные типы, причины и следствия явлений (см. [48, 23–28]).

Понятно, что при таком понимании различий этих двух подходов вопрос о правильном методе изучения культуры должен стоять достаточно остро. Хотя Б.Ерасов решительно становится на позицию объективного подхода к изучению культуры, а Л.Ионин – на позицию понимающей социологии культуры, оба исследователя, как показывает анализ их работ, тем не менее, периодически при решении определенных задач вынуждены "сидеть на двух стульях", то есть соединять естественнонаучный и гуманитарный подходы. Но это означает, что помимо чистых подходов, вероятно, можно говорить также о смешанном – гуманитарно-естественнонаучном подходе. Если, конечно, речь не идет об эклектике.

Нужно заметить, что большая часть культурологов придерживается гуманитарной ориентации. Однако большинство представителей социологии культуры и ряд других культурологов разделяют естественнонаучный подход. Например, Э.А.Орлова, характеризуя свой подход, пишет: "Изучение динамики культуры позволяет понять не только то, чем являются ее составляющие и почему, но и то, каково их происхождение, какие преобразования они претерпели и что с ними может случиться... понимание механизмов динамики культуры, особенно на микроисторической шкале времени, открывает широкие возможности для разработки помощи людям при их адаптации в сложном и изменчивом социокультурном окружении за счет изменения стереотипов поведения, структур взаимодействия, навыков, ценностных ориентаций и т.п." [81, с.18, 19]. Другими словами, Э.Орлова, подобно всякому адепту естественнонаучного подхода, хотела бы на основе культурологических знаний прогнозировать и рассчитывать процессы динамики культуры, а также создавать условия для целенаправленного, точного их преобразования.

Интересно отметить, что сходную программу в уже цитированной статье сформулировал Л.С.Выготский. Анализируя ситуацию в психологии, Л.Выготский квалифицирует ее как кризисную и формулирует три тезиса, которые, с его точки зрения, должны помочь его преодолеть. Во-первых, он указывает практическую (по сути инженерную) цель психологической практики ("психотехники") – управление психикой, контроль за ней. Во-вторых, подчинение целей развития психологической науки прикладным задачам психологии. В-третьих, безусловное превращение психологии в естественную науку. "Не Шекспир в понятиях, как для Дильтея, – пишет Л.Выготский, – но психотехника – в одном слове, то есть научная теория, которая привела бы к подчинению и овладению психикой, к искусственному управлению поведением... Мы исходили из того, что единственная психология, в которой нуждается психотехника, должна быть описательно-объяснительной наукой. Мы можем теперь добавить, что эта наука, пользующаяся данными физиологии (подобно тому, как Э.Орлова предлагает для культурологии использовать социологию. – В.Р.), и, наконец, экспериментальная наука" [24, с.389, 390].

На проблему соотношения в культурологии естественнонаучного и гуманитарного подходов можно взглянуть еще с одной стороны. В гуманитарно ориентированных исследованиях культура чаще рассматривается как сложившаяся. Однако в культурологии можно исследовать также: кризис той или иной культуры, ее распад (гибель), формирование новой культуры, различные процессы трансформации культурных институтов или других культурных образований. При решении подобных задач культуролог вынужден сочетать гуманитарные и естественнонаучные методы познания. Например, он прослеживает и описывает изменение экономических и социальных отношений, обусловивших культурную динамику, то есть обращается к экономической и социологической наукам. Анализирует, как формировались новые знаковые системы и языки (это одно из необходимых условий любых изменений в культуре), для этого он обращается к семиотике и языкознанию. Выявляет и описывает новые идеи и представления, овладевающие сознанием представителей культуры, или новые способы обучения; это уже компетенция психологии и педагогики. При решении подобных задач культуролог не только сопоставляет изучаемую культуру с другими и характеризует ее, но и изучает, как правильно утверждает Э.Орлова, изменение, развитие, динамику культурных процессов. Именно здесь он вынужден сочетать естественнонаучные и гуманитарные идеалы познания. Но, конечно, в культурологии, как мы уже отмечали, реализуется и самостоятельный естественнонаучный подход; особенно широко – в социологическом варианте этой молодой дисциплины. В этом последнем случае культура описывается с помощью категорий "социального взаимодействия", "социальной динамики", "социальной организации", "социальных институтов", "ценностей", "социальных норм" и ряда других, хорошо известных из социологии.

Однако и в этом случае, также как и в гуманитарно ориентированном исследовании, хорошее культурологическое исследование вынуждено дополнять себя, так сказать, противоположным подходом. А именно, хорошее социологическое изучение культуры в определенном отношении не может не быть гуманитарно ориентированным, должно дополнять естественнонаучные методы гуманитарными.

Таким образом, мы получаем следующую классификацию культурологических подходов: гуманитарный, естественнонаучный и два смешанных – гуманитарный подход, дополненный естественнонаучным, и естественнонаучный, дополненный гуманитарным. Продолжим проблематизацию.

В настоящее время спецификация наук и видов научного мышления по отдельным признакам явно является недостаточной; требуется специальное методологическое исследование, позволяющее охарактеризовать как специфику, так и единство естественных, гуманитарных и общественных (социальных) наук. Необходимость в подобном исследовании диктуется двумя соображениями: принципиальным изменением структуры современного научного познания и отсутствием удовлетворительной концепции науки, выражающей это изменение и позволяющей методологически удовлетворительно различить отдельные формы научного мышления. Рассмотрим оба эти момента.

В свое время, как известно, четкую концепцию науки предложили логические позитивисты. В предложенную ими концепцию входили: ценностная ориентация на образцы естественной науки и математики, представления о формально-логическом строении научного знания (теории), принципы верифицируемости и фальсифицируемости научной теории, сведение функций философии только к логическому языку науки, полный отказ от метафизики. Однако работы философов и историков науки позволили сделать вывод, что эта концепция не объясняет реальные процессы и механизмы развития и функционирования науки. Ныне убедительно показана "неадекватность неопозитивистского образа науки с характерными для него чертами – универсализацией форм рациональности, присущих естествознанию и математике" [139].

Анализируя в начале XX столетия кризис европейских наук, Гуссерль выступил против "притязаний естествознания представить господствующий в них тип рациональности в качестве единственно научного и претендующего на универсальное применение". В результате, по утверждению Гуссерля, "за подлинное бытие мы принимаем то, что в действительности есть метод, и математически конструируемый мир идеальных сущностей постепенно вытесняет тот реальный мир, который всегда воспринимался нашим сознанием... Причины кризиса заключены в натуралистическом объективизме, превратившем человека в объект. Науки, с их установкой на изучение внешнего мира, с характерной для них концепцией рациональности, не в состоянии ответить на экзистенциальные вопросы человека" [73, с.72–74].

Н.С.Юлина, разбирая взгляды Ричарда Рорти, акцентирует внимание на другой стороне неопозитивистской программы. "Мечта аналитических философов о научности, считает Рорти, построена на вере, а именно вере в возможность обоснования знания. Можно сказать, что она составляет стержень, сердцевину идеологии фундаментализма, по-другому, идеологии верификационизма или оправдательности. Ее динамика – поиск ясных и четких критериев знания, демаркация истинного от ложного. Провал верификационистской стратегии неопозитивистов не был частичной неудачей одной из частных теорий. Он свидетельствовал о невозможности обоснования знания вообще, о том, что платоновко-декартовско-кантианская традиция руководствовалась мифом – верила в Истину" [140, с.15].

Но разве стремление к Истине не определяет характер и направленность научного мышления? Оказывается, это когда-то очевидное положение сегодня подвергается сомнению рядом серьезных исследователей. Чтобы в этом убедиться, рассмотрим две проблемы, активно обсуждаемые в последнее время в науковедении и философии науки.

Первая касается отношений, связывающих традиционные логико-методологические представления науки с представлениями, которые складываются в подходах, где анализируются различные факторы и условия (психологические, социологические, культурологические, семиотические и пр.), определяющие функционирование или эволюцию (формирование) науки. Проблема в том, что эти подходы или жестко противопоставляются друг другу или же один подход редуцируется к другому. Возражая против такой практики, В.Казютинский пишет, что "противопоставление логико-методологических и социально-психологических критериев концептуальных революций, а тем более исключение последних из философско-методологического анализа динамики науки нельзя считать оправданным" [50, с.112].

Напротив, К.Кнорр, как показывает Л.Маркова, увлекшись психолого-социологическим подходом, фактически исключает из анализа науки именно логико-методологические представления. "Если, – пишет Л.Маркова, – вернуться к началу статьи и задуматься еще раз, насколько оправданны экстравагантные заявления Кнорр об отсутствии в лаборатории природы как предмета изучения, истины, объективности, воспроизводимости результатов, логики, теории и т.д., то придется констатировать тенденцию Кнорр погрузиться в мир эмпирии и уйти от какого бы ни было логического, теоретического обсуждения действительно существующих проблем" [71, с.126–127].

Вторая проблема, отчасти связанная с первой, возникла при обсуждении так называемого постмодернистского проекта. Ее суть – в отказе постмодернистов от фундаментальных критериев научного познания – объективной истины, обоснованности научного знания, возможности теоретически незаинтересованного познания и прочее. Н.С.Юлина, анализируя взгляды Ричарда Рорти и отдельные аспекты постмодернистского проекта, пишет: "Главное, что, по мнению Рорти, характеризует современную эпоху, – это крах фундаментализма. Человеку нужно трезво посмотреть на себя и понять, что он представляет собой не что иное, как поэтическое существо, творящее свой мир с помощью метафор для ориентации в среде и обретении смысла в той историческом сообществе, в котором он живет" [140, с.15, 37].

В отличие от постмодернистов многие современные философы науки занимают в решении указанной дилеммы противоречивую позицию: с одной стороны, они соглашаются, что нужно учитывать влияние на науку различных социокультурных и психологических факторов, но с другой – пытаются при этом сохранить основные характеристики науки, полученные в рамках традиционного логико-методологического подхода, когда положительные исследования науки еще не сложились. Вот два характерных примера – высказывания Е.Мамчур и Н.Юлиной.

"В человеческом познании, утверждает Хайдеггер, "действительность истолковывается в свете идей, и мир взвешивается ценностями", и от этого факта естествознанию никуда не уйти. Это верно, что в науке существует фильтр объективных критериев (он действует на "длинном пробеге" теорий), который в конце концов отсеет то, что противоречит познаваемому объекту, что способствует неадекватной репрезентации объекта в теории. Благодаря такому фильтру наука и оказывается обладающей особым, по сравнению с другими формами интеллектуальной деятельности людей, статусом. Тем не менее изолировать научное познание от тех культурных наслоений, которые выдержали испытание "фильтром", оказывается невозможно" [70, с.3–4]. Итак, с одной стороны, действие "фильтра", очевидно, это как раз опора на истину, объективность, общезначимость, познание законов природы, воспроизводимость опыта и т.п., с другой – признание обусловленности науки факторами культуры, личности ученого, языка, но такими, подчеркивает Е.Мамчур, которые "выдержали испытания "фильтром"". Может быть, это и так, я даже готов согласиться, но каков конкретный механизм "фильтрации"?

"Рорти, – пишет Н.Юлина, – конечно, прав, утверждая, что эссенциалистски и фундаменталистски обосновать истину невозможно. Современная когнитивная культура действительно принимает на вооружение инструментализм и прагматизм. Поппер, тоже антифундаменталист и ярый критик эссенциализма, говорит еще сильнее: невозможно представить рациональные аргументы в пользу основы рациональности – веры в разум. Последнее ввергло многих современных философов в "отчаяние разума". Тем не менее, понимая, может быть, больше других когнитивные трудности обоснования истины и реализма, Поппер настаивает на принятии истины за регулятивный идеал" [140, с.88]. Через пару страниц, подводя итог обсуждению, Н.Юлина пишет: "Еще раз выразим наше убеждение: без самокорректирующих механизмов, построенных на идеале объективной истины, романтические философские теории (в них, показывает Юлина, "истина" заменяется регулятивными идеалами "образ", "метафора", "картина". – В.Р.) оказываются в опасности превратиться в "закрытые" и сугубо идеологические построения, в потенции могущие быть использованными различного рода манипуляторами" [140, с.92, 88].

Я согласен, что Е.Мамчур и Н.Юлина точно констатируют суть дилеммы: от истины (объективности, общезначимости, обоснованности знания и прочее) отказаться нельзя, но и иметь с ней дело, учитывая современное состояние научного познания, трудно. Многие философы науки, признавая безусловную пользу современных социокультурных и психологических исследований науки, одновременно отстаивают традиционный идеал науки, то есть понимают науку кантиански или даже докантиански. Для них до сих пор образцом науки выступает математика и естествознание, а объектом – натуралистически понимаемая природа. Но уже для Канта природа – это не столько "вещь в себе", сколько то, что возникает на пересечении "категоризации" и "опыта". Так, хотя Кант и пишет, что человек "сам связывает, синтезирует, определяет опыт", что он имеет "возможность как бы a priori предписывать природе законы и даже делать ее возможной", но при этом не забывает подчеркнуть, что эта возможность не произвольна. "Однако даже и способность чистого рассудка не в состоянии a priori предписывать явлениям посредством одних лишь категорий большее число законов, чем те, на которых основывается природа вообще как закономерность явлений в пространстве и времени. Частные законы касаются эмпирически определенных явлений и потому не могут быть целиком выведены из категорий, хотя все они им подчиняются. Для познания частных законов вообще необходим опыт, хотя в свою очередь знание об опыте вообще и о том, что может быть познано как предмет опыта, дается нам только упомянутыми априорными законами" [53, с.210, 313].

Но, как мы знаем, Кант думал, что система категорий, которой может пользоваться человек, константна, поскольку определяется Творцом, да и опыт он считал ограниченным "кругом", очерченным той же божественной личностью. Сегодня, "стоя на плечах" историков науки и культуры, никто не сомневается, что в ходе развития науки и категории меняются, и, тем более, опыт. Знаем мы также, что то понимание природы, которое характерно для современного естествознания ("как написанной на языке математики" и реализуемой в технике), сложилось достаточно поздно (не раньше XVIII–XIX веков), что в античности и в средних веках природа понималась совершенно иначе (см., например, работы А.В.Ахутина). Наконец, не секрет, что сегодня обсуждаются проекты пересмотра естественнонаучной идеи природы. "Природа, – пишут И.Пригожин и И.Стенгерс, – создавалась не для нас, и она не подчиняется нашей воле. Как сказал Жак Моно, наступило время ответить за прежние авантюры человека... последние три века процесс "познания часто отождествлялся с "умением манипулировать". Но естественные науки нельзя рассматривать лишь как проекты господства над природой. Они ведут с ней также и диалог, целью которого вовсе не является подавление одного собеседника другим"" [96, с.95]. Здесь, конечно, кое-что напутано. Если уж естественные науки создавались для овладения силами и энергией природы, то они как раз и являются "проектами господства над природой". Хотя человек – дитя природы, но, как метко заметил А.Ахутин, формулируя кредо естественнонаучного подхода, "в природе нет ничего принципиально недоступного человеку. Человек – исчезающе малая величина во Вселенной – несет, однако, в себе ее тайну и ключ, с помощью которого он может властвовать над этим джином" [9, с.20]. В то же время понятно, что природа, ведущая "диалог" с человеком, который ее познает, существенно отличается от природы, написанной на языке математики и реализуемой в технике.

Но вернемся к проблеме различения разных типов наук и оценки их значения. Сегодня "гуманитарное знание уже перестает рассматриваться как низшее или несовершенное по сравнению с естественнонаучным" [131, с.82], происходит изменение и реального значения разных наук. Так, относительная доля естественных наук в общем объеме наук все больше сокращается, а доля и значимость технических, гуманитарных и социальных наук постоянно увеличивается. Возрастает также значение нетрадиционных комплексных научных дисциплин, таких, например, как экология или синергетика. Налицо разнообразие научных дисциплин. Однако выработанный в философско-методологической литературе идеал "строгой" науки по-прежнему ориентирован прежде всего на естественнонаучные формы познания, прототипом которых послужили физика и математика (см., например, [130]). В результате методологические исследования постоянно выявляют неадекватность этого идеала как гуманитарным и социальным наукам, так и современным нетрадиционным научным дисциплинам. Еще в конце XIX – начале XX столетия была показана ограниченность использования такого идеала организации знания в исторической науке (Виндельбанд и Риккерт), в психологии (Дильтей), в социологии (М.Вебер), позднее, по сути дела, ту же задачу в литературоведении решал М.Бахтин, в языкознании – А.Лосев и В.Абаев. На первых этапах обсуждения критика естественнонаучного анализа в отношении гуманитарных наук сводилась к следующим двум моментам. Гуманитарная наука изучает уникальные, индивидуальные объекты, а естественная имеет дело лишь с обобщенными случаями, в которых особенности единичного случая не представлены. Объекты гуманитарных наук имеют ценностную и рефлективную природу, т.е. теоретическое знание об объекте, полученное исследователем, так или иначе влияет на сам объект. Все эти моменты, например, можно найти в исследованиях М.Бахтина [11, с.281, 349, 285, 287]. В дальнейшем была показана и проанализирована роль в гуманитарных науках обобщений и абстрагирования, но параллельно по-прежнему сохраняется представление о том, что гуманитарные науки изучают уникальные объекты.

Если вначале (Рикерт, Дильтей) естественные и гуманитарные науки резко противопоставлялись, рассматривались как чужеродные, то в настоящее время между ними устанавливаются связи. "Противопоставление гуманитарных и естественных наук, – пишет М.Бахтин, – было опровергнуто дальнейшим развитием гуманитарных наук. Одновременность художественного переживания и научного изучения. Их нельзя разорвать, но они проходят разные стадии и степени не всегда одновременно" [11, с.349]. "Гуманитарные науки, – усиливает мысль Бахтина Г.Д.Гачев, – все более прибегают ныне к методам точных наук... идя на сближение с естественными, пользуются методами и результатами последних" [32, с.109].

Кажется, все ясно. Однако, когда М.Бахтин пытается охарактеризовать специфику гуманитарной науки, он опять же указывает на то, что в ней изучаются уникальные объекты, "неповторимые индивидуальности" ("высказывания личности"), которые по самой своей сущности не допускают "ни каузального объяснения, ни научного предвидения" [11, с.285]. И хотя действительно гуманитарные науки используют в некоторых своих областях естественнонаучные методы ("Гуманитарные науки, скрепя сердце, подались на некоторый поклон точным наукам и впустили в себя маленькую толику оттуда (математические методы и лингвистика, структурализм, семиотика и т.д." [32, с.115]), тем не менее, они, во-первых, переосмысливают эти методы на свой гуманитарный лад, во-вторых, фиксируют их малую эффективность по сравнению с традиционными собственно гуманитарными методами исследования. В целом, приходится признать, что не ясно, в чем же заключается специфика гуманитарных наук и форм мышления, почему все-таки нельзя человека или общество изучать так же, как в естественных науках, каковы реальные отношения этих двух полярных видов научного мышления.

Неадекватность идеала "строгой" науки особенно заметна в нетрадиционных научных дисциплинах. С одной стороны, их представители часто ориентируются на стандарты естественнонаучного построения знания, с другой – реальная организация и типы этих знаний носят эмпирический характер, описывают множество отдельных, не сводимых друг к другу случаев, имеют различные ценностные ориентации. Кроме того, нетрадиционные дисциплины сходны как с естественными, техническими, так и с гуманитарными науками. Например, теоретические конструкции градостроительной науки явно имеют ценностную природу (в разных градостроительных концепциях во главу угла ставят культурологические, инженерно-технологические, эстетические, экологические и другие требования и ценности). С одной стороны, в градостроительной теории описываются идеальные, обобщенные типы, относительно которых устанавливаются градостроительные нормы, с другой – одновременно стоит задача теоретического описания отдельных, уникальных градостроительных структур – новых типов жилища, экспериментальных жилых районов, реконструируемых поселений и т.п.

Наконец, критика идеала "строгой" науки распространилась и на саму методологию и историю науки. Сомнению подвергаются кардинальные вопросы существования науки, так что сегодня можно выявить две противоположные точки зрения на дальнейшее развитие науки. Одни исследователи пытаются отстоять исконные научные ценности – традиционный образ науки (истинность и точность научных знаний, их обоснованность и проверяемость, непротиворечивость), а также традиционные представления о науке как инструменте познания законов природы, а другие, наоборот, подвергают эти ценности и представления сомнению и отрицанию. Представители второго направления утверждают, что научные ценности и представления о науке, выработанные в конце XIX и в XX столетии, в настоящее время не обеспечивают эффективного развития теоретического мышления, особенно в области изучения человека и общества. Поэтому они отказывают данным научным ценностям в жизнеспособности, т.е. считают их неадекватными современной ситуации, или утверждают, что то, что сейчас называют наукой, в действительности уже не наука в традиционном смысле. Все эти позиции, направления отражают реальное положение дел в развитии современных научных исследований. С одной стороны, происходит явная модификация науки, она начинает играть другую роль в обществе, особенно при распространении принципов и приемов исследования на биологические и социальные явления. Устанавливается более тесная связь науки с инженерией и проектированием, меняются границы между различными научными предметами, прежняя классификация наук перестает быть эффективной, в науку включаются системотехника и учение об управлении и нововведениях, эргономика и другие дисциплины, не удовлетворяющие традиционным принципам построения научных теорий, так что встает закономерный вопрос: науки ли это? С другой стороны, все возникшие таким образом образования появляются в результате развития науки, научных методов исследования, только перенесенных на новые области и явления, и потому приобретающих новые формы. Что понимать под наукой, что в нее включать, зависит не только от самой науки, но и от различных науковедческих дисциплин (методологии, философии, логики и т.д.), от того, как и на основании каких принципов они сумеют задать целостность возникающих и традиционных направлений и содержания науки.

Наконец, есть еще один исключительно важный момент, заставляющий заново специфицировать естественные, гуманитарные и социальные науки и формы научного мышления, а также понять их единство и взаимозависимость. В последние годы все яснее становится, что естественнонаучное познание и связанная с ним техническая деятельность "есть не просто наблюдение, но активная деятельность в космосе, и их успехи небезразличны к здоровью космоса, к гигиене Вселенной!.. Взаимоопыление проблем гуманитарных и естественных наук, – развивает свою мысль Г.Гачев, – есть не прихоть праздного ума, но назревшая историческая потребность самого человечества, даже исходя из простого корыстного вопроса о возможностях и путях продолжения его существования: выживем ли?" [32, с.121].

Таким образом, в настоящее время в философии науки и методологии сложилась новая ситуация. Безусловно, назрел вопрос о создании такой концепции науки и научного мышления, которая бы, с одной стороны, разрешала указанные проблемы и трудности, с другой – обобщала результаты, полученные в последние десятилетия (так были описаны механизмы и этапы развития науки, нащупаны отдельные интересные представления, объясняющие в методологическом, социологическом, психологическом или культурологическом ключе различные реальные моменты функционирования науки). Необходимость концептуального обобщения диктуется как задачей ускорения самих исследований науки, так и требованиями методологического обеспечения и систематизации науки.

В рамках науковедческих дисциплин методология берет сегодня на себя задачу осмысления нового статуса науки и ее организации. Эта задача, с нашей точки зрения, направила методологию на исследование не только функционирования науки, но и ее развития. В отличие от традиционного логического анализа теорий, знаний как готовых продуктов научного познания, для современной методологии вся история науки в ее различных процессах становится объектом исследования. При этом методология сталкивается с труднейшей проблемой: как возможен объективный анализ истории научных идей, представлений, понятий, знания и пр.? В методологических исследованиях для анализа истории науки в качестве средств применяются концептуальные схемы и гипотезы, отражающие представления исследователей как о самой науке, так и о процессах ее развития. В зависимости от того, какие средства выбирают исследователи, один и тот же текстовой материал, фиксирующий исторические проявления науки, описывается и объясняется по-разному, и в связи с этим в истории науки выявляются различные закономерности и законы. Например, по-разному понимая науку, К.Поппер и Т.Кун дают разные объяснения "революционных" этапов ее развития: Поппер рассматривает их как становление новых теорий в результате фальсифицирующей деятельности ученых, а Кун – как построение и образование новой "нормальной науки" в ходе отрицания рядом ученых старых научных "парадигм" и создания новых. Любое объективное исследование привносит дополнительные идеи и представления, внешне чуждые имманентному движению мысли, открытию. Объективное исследование объясняет их, исходя из каких-либо привходящих соображений. Это всегда модернизация и схематизация, более грубая или более тонкая. В то же время отказаться от объективного исследования, рациональной "реконструкции истории" (по выражению И.Лакатоса) методология не может. Нереконструированная история ее мало интересует.

Сопоставление существующих в настоящее время в методологии концептуальных схем и представлений о науке и ее развитии показывает, что, несмотря на наличие резкой полемики между представителями разных направлений методологии, логики и науковедения, каждое направление выявило и проанализировало в своих схемах и представлениях определенные реальные аспекты науки или ее становления. В этом смысле схемы и представления советских науковедов и западных историков науки (А.Койре, Т.Куна, К.Поппера, И.Лакатоса) и других исследователей науки не столько отрицают друг друга, сколько дополняют.

Поэтому цель и задачу методологического исследования науки и ее формирования я вижу в том, чтобы развернуть такие представления о науке и научной деятельности, которые бы учитывали различные аспекты и характеристики науки, полученные в сложившихся направлениях методологии, логики и науковедения. Эти представления, образующие своего рода концепцию, должны строиться, исходя из учета ряда соображений. Прежде всего необходимо выявить природу и границы естественнонаучного идеала науки.

Сегодня, характеризуя науку, исследователи, как правило, указывают несколько ее особенностей: наука – это специфическая форма отражения действительности, одна из форм общественного сознания; она является специализированной деятельностью по получению научных знаний, выявлению законов природы, на основе которых происходит преобразование практики (наука как производительная сила); в науку также включают результаты познавательной деятельности (теории, законы, картины мира) и социальную организацию этой деятельности (наука как социальный институт). Указанными характеристиками науки для нашей цели трудно воспользоваться хотя бы потому, что они ориентированы на образец естественной науки и, кроме того, составлены из отдельных, не согласующихся друг с другом (хотя и верных самих по себе) представлений. Новое представление о науке должно органически включать в себя, как равноценные, естественные, гуманитарные и социальные виды научной деятельности.

Эти виды научной деятельности нужно охарактеризовать, с одной стороны, как взаимосвязанные (в генетическом аспекте и в ходе использования), с другой – как специфические, особенные, различающиеся своими принципами, методами, предметами исследования. Имея в виду такие требования, рассмотрим под интересующим нас углом зрения основные прототипы науки, сложившиеся в истории. Речь пойдет об естественной науке Нового времени, а также гуманитарной и социальной науках, начавших формироваться со второй половины XX столетия. Обращение к прототипам науки вызвано тем, что научные виды деятельности – продукт длительного исторического развития, результат исторических процессов ассимиляции, дифференциации и интеграции научных знаний и методов. Просматривая в историческом аспекте разные типы наук, можно заметить, что в них при всех изменениях сохраняется некоторое ядро, инвариант. Так, и в античной науке, и в естественной науке Нового времени, и в гуманитарной и социальной науках действует познавательное отношение, подчинившее себе мыслительную деятельность по построению различных знаковых средств (знаний, моделей, идеальных объектов). В то же время характер познавательного отношения, регулирующие его принципы (например, понимание научной истины, целей и смысла науки, назначение научных знаний), особенности знаковых средств меняются в разных науках и различных формах научного мышления.

Оглавление

Об авторе

Розин Вадим Маркович

Российский философ, методолог и культуролог. Родился в Москве в 1937 г. Доктор философских наук, профессор, действительный член Академии педагогических и социальных наук. Работает в Институте философии РАН. Член редколлегии журналов «Мир психологии» и «Философские науки», член редакционного совета журналов «Идеи и идеалы» и «Психология ВШЭ», главный редактор журнала «Культура и искусство».

Один из первых учеников Г. П. Щедровицкого и активный участник Московского методологического кружка, а сейчас методологического движения. Начиная с середины 1970-х гг. развивает свое направление методологии, основанное на идеях и принципах гуманитарного подхода, семиотики и культурологии.

Путь В. М. Розина в философию был не совсем обычным. Философское образование он получил в процессе самообразования и участия в семинарах Московского методологического кружка. Для большинства его работ характерны высокая методологическая культура, глубокое знание материала, изощренность в теоретических построениях. При всем том пишет он предельно ясно и понятно. В. М. Розиным опубликовано более 550 научных работ, в том числе 80 книг и учебников.