1Жизнь человека коротка, неопределенна и непредсказуема несмотря на обилие предсказателей и на заведомо известный финал. Собственно наука и стала с начала XIX века одной из самых последовательных и по-прежнему одной из самых успешных попыток противопоставить этой непредсказуемости и неопределенности нечто определенное, предсказуемое и точное – законы природы, совокупность естественнонаучного знания. Может возникнуть вопрос, почему наука Нового времени, отмечающая момент своего рождения с VI века, здесь определяется как основа человеческих поисков твердой опоры, абсолюта только с XIX века. Относительная, как и всякая дата, дата начала XIX века выделена здесь вполне условно как завершение эпохи Просвещения с ее богоборческой направленностью, как конец Французской революции, заменившей идеи Божественного всевидения и предначертания идеями господства обожествляемого разума. Это время Блок определил так:
"Век девятнадцатый, железный, Ночь оказалась беззвездной, поскольку весь предыдущий XVIII век был потрачен на обоснование пустоты неба, которое не было более ни областью сакрального, ни свидетельством Божественного всемогущества. В пустом и темном мире человек оказался без Божественной опоры. Но опираться можно только на что-то внешнее себе, и человек в качестве такой внешней опоры принял науку, как носителя непреложной высшей истины и знания. Отныне человек заменил в своих явных и неявных рассуждениях и размышлениях об абсолюте Всевышнего, Всемогущего и Неизменного Бога всеобщей и неизменной, непреложной и безусловной научной истиной, наукой как таковой. Опору стали искать в науке как в чем-то высшем и независимом от человека, хранящем знания и истины, выходящие за пределы ограниченного человеческого бытия. Сложность состояла в том, что наука сама была созданием человека. Для того, чтобы служить человеку опорой, чтобы рассматриваться как абсолют, наука должна была быть отделена от человека. Она должна была предстать в идеале, как нечто, не зависимое от человека, безличное, объективное и внечеловеческое. Такой представляли себе науку к началу XX века, да и на его протяжении, сами ученые. Вопрос о том, каким образом требование подобной безличности и бесчеловечности может реализовываться в продукте человеческой деятельности, из содержания собственно научных работ, выносился всегда, однако именно ощущение приобщенности к чему-то выходящему за рамки человеческой повседневности и человеческих возможностей и составляло особую привлекательность труда ученого. Хотя сама задача независимости от человека не входила и не входит эксплицитно в требования, предъявляемые к науке, но она стала имплицитно присутствовать в нормах, которым наука должна удовлетворять. Наука вырабатывает свой собственный безличный язык со своей собственной системой обоснований и доказательств, представляя себя как некое безличное, внечеловеческое и истинное в данный момент времени знание, – эти особенности знания и составляли то, что определялось как объективность науки. Истинность полученного знания проверялась в подтвержденных на практике предсказаниях, полученных на основе теоретических построений, в количественном совпадении результатов расчетов, дающих правила, по которым изменялись природные явления. Полученные как дескриптивные научные данные оказывались прескриптивными для уж никак от человека не зависящих законов природы. Созданная человеком наука была объективной, хотя она и была создана человеком, и ничто вне человека этой объективности не гарантировало. Уже в этом обстоятельстве содержалась некоторая загадка. Почему наука не приводит к бессмыслице, а дает результаты, которые работают и работают всегда, независимо от того, кто конкретно использует эти научные результаты. Почему мы догадываемся о правилах, по которым функционирует этот мир, уже не говоря о том, почему вообще разнообразный и разнородный мир природы должен подчиняться и удовлетворять каким-то определенным правилам? Иначе говоря, почему созданная нами наука воспринимается нами как абсолютная истинная и безусловная опора системы понятий и представлений, описывающих точно и объективно окружащий мир? Объяснения этой странной особенности науки здесь мы попытаемся искать в свойстве ее человекоразмерности. В науке как создании человека не может не присутствовать след человека, делающего эту науку, но наука делается не только человеком, но и для человека, она должна ему соответствовать. Эти характеристические особенности науки: след в ней человека и ее соответствие человеческим масштабам можно определить как свойство науки иметь человеческую размерность. Понятие человекоразмерности как таковой явно нигде не объяснено, однако его смысл интуитивно ясен. Свойство человекоразмерности может быть приписано прежде всего тому, что выходит за границы человеческого, например, природному явлению, тогда человекоразмерность этого явления определяется отношением к человечеству в целом, к человеческому как таковому. Но человекоразмерное может выступать и как характеристика чего-то, что уже в своем возникновении связано с человеком, скажем, сооружения или понятия. Человекоразмерность в данном случае определяется уже отношением к отдельному человеку, человеку индивидуальному. Проблема человекоразмерности науки занимает в этой, такой очевидной, классификации особое место в силу двух обстоятельств: претензии науки на "внечеловечность" в силу своей природоцентричности и объективности и той особой ценностной нагруженности, которую получила наука в XIX веке как носитель истины, которая больше человека, истины абсолютной. Специфическое свойство соразмерности с человеческим, определенное как понятие человекоразмерности, было введено в трудах двух отечественных философов М.К.Мамардашвили и М.К.Петрова. Оба они применяли его по отношению к науке, хотя и в совершенно различных контекстах, причем для обоих оно было неким побочным понятием. Понятие человекоразмерности, определенное выше и анализируемое в данной книге, соответствует по смыслу использовавшемуся ранее, которое представляется наиболее удобным для применения при анализе соотношения человеческого в науке, поскольку оно позволяет рассматривать оба аспекта человеческого: человеческое как общечеловеческое, как субъектное, и человеческое как индивидуальное, как субъективное. Какие проблемы в связи с этим понятием возникают для науки, как эти проблемы отражаются на современном функционировании научного знания и какие тенденции в изменении формулировок и значимости этих проблем можно проследить на протяжении Нового времени – этот круг вопросов и будет рассмотрен в данной работе. 1В своих беседах М.К.Мамардашвили говорил о человекоразмерности греческих полисов и о том, что именно ею отчасти и могло объясняться само греческое чудо. Этой соразмерностью с человеком, могла объясняться, по его мнению, и вовлеченность гражданина античной Греции в полисную жизнь, то есть в жизнь своего государства. И в итоге такой личной, частной вовлеченности в общую жизнь возникло частное чудо битвы при Фермопилах, а отчасти и общее чудо греческой культуры. Очевидно, что в этом случае речь идет о соразмерности коллективного, социального, индивидуальному, человеческому. В этом смысле наука от человека отделена. Действительно, как наиболее характерная именно для науки Нового времени, как одна из важнейших особенностей научного познания в науке выделяется ее отделенность от обыденного познания, дел и интересов одного отдельного человека. Эта особенность научного познания может рассматриваться и как отражение "внечеловеческого" предмета исследования науки и как свидетельство "объективности", т.е., опять же, "внечеловечности" ее методов. Непримиримый критик науки Л.Шестов писал об этой особенности науки: "Наука не констатирует, а судит. Она не изображает, а творит истину по своим собственным, ею же созданным законам. Наука, иначе говоря, есть жизнь перед судом разума. Разум решает, чему быть и чему не быть. Решает он по собственным – этого нельзя забывать ни на минуту – законам, совершенно не считаясь с тем, что он именует "человеческим, слишком человеческим"". Однако разум, о котором говорит Шестов, – разум, обладающий совершенно особенным статусом, – он в силах устанавливать или открывать (что именно – это предмет особого рассмотрения) в природе законы, которым уже ничто не в силах противиться: "...за все бесконечное существование мира ни разу не случилось, чтобы хоть один атом пропал и хоть один не то уж пудо – фунт, но золотнико – дюйм энергии растаял в пространстве? Ведь это самое настоящее, неслыханное чудо! Тем более, что, собственно говоря, никакого разума и нет. Попробуйте найти его, указать: ничего не выйдет. Чудес он творит как наиреальнейшее существо, а существования не имеет". 1Эта точка зрения Шестова как бы повторяет недоумение, высказанное почти веком раньше, еще одним философом, настаивавшим именно на человекоразмерности и изначальной человечности мира, как такового, – А.Шопенгауэром. Шопенгауэр удивляется той же чудесной особенности науки: "Можно изумляться, что природа ни разу не забывает своих законов, что, например, если закон природы требует, чтобы при встрече известных веществ при определенных условиях совершалось какое нибудь химическое соединение, образование газов или горение, то всегда, как только эти условия сходятся... сейчас, как и тысячу лет назад, должное явление происходит немедленно, без какой либо отсрочки. Живее всего поражает нас это чудо при очень сложных комбинациях, явлениях..." В этом высказывании и вскрыты те противоречия внутреннего характера, с которыми сталкивается всякий, анализирующий науку как человеческую деятельность, поскольку эта деятельность явно превосходящая масштаб самого деятеля и приводящая к тому, что некоторые построения человеческого разума становятся отражениями порядка, в который сам человек как существо природное входит лишь как составная часть. Но вместе с тем именно идея порядка в природе, отражения этого порядка в законах природы, постигаемых и открываемых человеком, и вызывает возражения в современной философии. Возникающие при подобном подходе трудности имеют как онтологический характер, например, при постановке вопроса о способах существования и независимого задания самих законов, так и гносеологический – в том, что касается способов познания этих законов и проверки их адекватности некоему предзаданному и существующему вечно абсолюту. Способы разрешения этих трудностей внутри науки или в методологии науки ищутся чаще всего на пути релятивизации всяких претендующих на статус абсолюта концепций, равно и как на пути связанного с этой релятивизацией очеловечения и субъективизации научного знания и его критериев истинности и объективности. Можно утверждать, что отчасти проблема связана еще и со способом описания науки. Мы полностью разделяем мнение, что новизна подхода Т.Куна состояла не только в рассмотрении парадигмы и парадигмального сдвига (об этом в той или иной форме говорили и П.Дюгем и Г.Башляр и другие), но и в том, что он впервые сделал явный акцент на необходимости анализа не абстрактной схемы создания науки, но и обращения к реальной практике науки, к тому, как наука делалась на протяжении своей истории. Разумеется, такая оценка роли реальной практики отнюдь не означала замены анализа общего хода и логики рассуждения историческими прецедентами, не означала сведения методологии науки к ее истории, но вводила исторические данные как необходимую составляющую общей картины науки при построении самых общих методологических схем. С этой точки зрения можно, например, рассматривать введение принципа дополнительности в качестве основного методологического принципа, предложенного недавно В.Н.Порусом. Этот принцип и есть прежде всего новый принцип описания науки, когда рассматриваются как дополнительные трансцендентальные, коллективистские и индивидуально-эмпирические описания категорий теории познания. Этот подход можно рассматривать как одну из последних по времени попыток избежать релятивизации, основополагающих понятий эпистемологии, одновременно преодолевая недостатки классического подхода, прежде всего за счет того, что подобный подход включает в себя и возможности учета реальной истории науки. При таком подходе как раз роль того, что мы здесь определяем как человекоразмерность, становится явно выделенной и определенной как "индивидуально-эмпирическое" описание. Понятие человекоразмерности неявно входит и в современные теории философии науки, где преобладающей тенденцией является социальный конструктивизм. В этом контексте человекоразмерность выступает в противопоставлении человеческого как социального объективному как природному. Наибольшие сложности возникают при попытке объяснения успехов научного познания и успехов, при создании технических артефактов и при предсказании явлений природы. Зачастую предложенный выход-это отказ от анализа подобной проблемы как таковой. Здесь типичной фигурой является Б.Латур, в работах которого конкретный продукт научной деятельности – законченная научная теория возникает, как сложная цепь околонаучных интриг, совпадений и борьбы личностных интересов, что снимает вообще вопросы относительно истоков успехов научных теорий и их адекватности. Человекоразмерность возможно обнаружить в скрытом виде и в дискурсе "новых позитивистов", всячески отвергающих свою причастность, однако, к этому течению и значительно более близких в своих теориях к практике научной деятельности, нежели спекулятивные конструкты Латура. К новым позитивистам следует отнести Н.Кэртрайт, определяющую, как представляется, целое направление в современной философии науки. В работах Кэртрайт под сомнение ставится не истинность результатов науки, а масштабы, степень общности этих результатов. Наука при этом лишается претензии на выявление общих законов, претензии на фундаментальность и сводится к системе частных предсказаний для полуэмпирических зависимостей. При подобном подходе человекоразмерность науки сводится к доступности экспериментальной базы для создания новых проверяемых зависимостей, и если пользоваться методом Поруса, то можно сказать, что уровень трансцендентальной рефлексии здесь близок к нулевому, а для анализа и описания науки остается лишь коллективистский уровень, анализирующий коллективы исследователей, работающих внутри одной нормальной парадигмы и имеющих общие системы норм, предписаний, методов и представлений о способах построения теорий. В своих теориях Кэртрайт стоит на естественнонаучных позициях, причем выражает она точку зрения даже не просто ученого-естественника, а, скорее, ученого-экспериментатора, или специалиста прикладных наук. Последнее уточнение не относится собственно к Кэртрайт, поскольку при ее подходе все науки – прикладные. Подход Кэртрайт имеет отношение к понятию человекоразмерности, как оно трактуется в этой книге, поскольку его можно соотнести с требованием истинности научной теории, где истинности придается прагматическая трактовка, и правильная истинная теория должна отвечать требованиям предсказательности. При этом не только снимается требование соответствующей реальности истины, но и требование внутренней непротиворечивости. Нечто сходное имело место уже в XIX веке. Подход Кэртрайт означает полный разрыв между анализом научным и привнесением в этот анализ рассмотрения метафизических допущений, влияющих на ход научной деятельности. Но мы постараемся показать, что эта "смерть метафизики" означает не более чем рождение новой феодальной "метафизики лабораторий" с новыми критериями истинности и успеха, где вводится другая шкала человекоразмерности науки. В своем подходе к понятию человекоразмерности мы используем неявно свою интерпретацию этого понятия через предложенную В.С.Степиным расшифровку идеи парадигмального сдвига, где прямо рассматривается роль в этом сдвиге универсалий культуры. Именно универсалии культуры и могут служить инструментом выявления человечекоразмерности научных понятий, при этом само понятие истины никак не релятивизируется. Но хотя идеи дополнительности в рассмотрении изменений парадигм прямо не эксплицируются, но фактически именно с точки зрения трансцендентальной и коллективистской (в данном случае цивилизационно-культурологической) и дается анализ всех понятий внутри научной теории. Связь парадигмального сдвига и порожденных им изменений идеалов и норм научной деятельности с универсалиями культуры можно связать с понятием человекоразмерности обращаясь к идее сети метода, также рассмотренного Степиным. Когда набрасываются сети метода, вопрос о том, что определяет необходимость этого действия, равно как и о том, что определяет размер, форму и характер ячеек этой сети и есть по существу вопрос о прямом следе человека внутри научного знания. Собственно выявление неких специфических, характерных именно для нашего времени, типов, моделей подобных сетей и будет главной задачей данного текста. Содержание книги можно рассматривать еще и как попытку использовать универсализирующий аппарат философии при подходе к аналитически расчлененному миру научных понятий, помноженному на антисистемность и принципиальную хаотичность современных концептуальных пространств. Эти понятия включают в себя и некоторое противопоставление науки как деятельности противочеловеческой, и уж во всяком случае как деятельности внечеловеческой, философии как деятельности по выявлению в том числе и человеческого в мире и бытии, т.е. как деятельности, направленной на утверждение человеческого в безличном по отношении к нему миру. Как замечает по этому поводу В.В.Бибихин: "Философия спрашивает не о том, как все устроено, а о том, что это значит, что есть мир, что он целое, что все именно такое, какое есть, что бытие существует, а не нет его". Здесь будет использован метод исторического анализа модификаций внутринаучных способов рассуждения в сочетании с попытками проводить параллели между искусством как очевидным отражением человеческой субъективности и наукой, об амбивалентной природе которой будет еще многократно сказано ниже. В работе будут рассматриваться три взаимосвязанных блока проблем. Первый – это проблемы изменения внутринаучного дискурса как отражения вненаучных процессов и явлений. Решения вопросов этого блока можно трактовать как попытку решить, можно ли выделить на всем протяжении научной мысли последних двух веков нечто, что может трактоваться как сдвиг внутринаучного дискурса. Меняются ли внутринаучные критерии доказательности, обоснованности, наглядности под влиянием вненаучных, прежде всего внутрикультурных, а затем и социальных, факторов или речь идет лишь о процессе усложнения и усовершенствования внутринаучной строгости и обоснованности. Очевидно, что понятие "внутринаучное" не адекватно понятию "внечеловеческое", но к XIX веку естествознание выработало столь жесткую систему норм и правил, обладавших специфической автономией и определяемых прежде всего требованиями внутринаучного соответствия, что, как будет показано далее, некоторое противопоставление внутринаучное–человекоразмерное имеет право на существование даже без обращения к индивидуальному уровню. Второй – это рассмотрение соотношения науки и искусства, сравнения течений в науке со стилями в искусстве, попытки проанализировать, синхронны ли возникающие изменения или одни обуславливают другие, или они независимы. Рассматривается также сравнения науки как порождения технологий с искусством как порождением экономического принуждения. Третий блок проблем – это попытки выделения национального стиля внутри науки и личностного аспекта научного знания. С этим блоком непосредственно связаны и проблемы влияния массового человека на научное знание, равно как и проблемы индивидуального детерминирования наукой человека. В этот блок вопросов входит также анализ соотношения положения науки и социальная стабильность, наука и ценностные критерии, в том числе обыденная мораль и наука. В перечисленных выше блоках было определено, как именно будет решаться проблема человекоразмерности науки в данной книге. Насколько и в какой мере данный план оправдан, как и то, насколько он выполнен в данной книге – решать читателю. * * * Автор считает своей приятной обязанностью принести свою искреннюю благодарность тем, кто, зачастую не соглашаясь со сказанным, взял на себя труд прочесть эту книгу в рукописи и сделать ряд важных замечаний: Е.А.Мамчур, А.П.Огурцову, В.М.Розину, Е.А.Сидоренко, А.Л.Никифорову, Б.И.Пружинину, И.А.Акчурину, Э.В.Сайко, Ю.В.Сачкову, Н.В.Агафоновой, В.Д.Эрекаеву, А.И.Панченко, Т.Б.Князевской. И еще раз сказать огромное спасибо всем сотрудникам центра методологии и этики науки, секторов философских проблем естествознания и логики Института философии РАН и всего Института философии, творческая атмосфера в котором представляет собой редкий и замечательный пример дружелюбия и увлеченности своим делом, превращая работу в нем в источник радости.
|
2023. 720 с. Твердый переплет. 21.9 EUR
Книга «Зияющие высоты» – первый, главный, социологический роман, созданный интеллектуальной легендой нашего времени – Александром Александровичем Зиновьевым (1922-2006), единственным российским лауреатом Премии Алексиса де Токвиля, членом многочисленных международных академий, автором десятков логических... (Подробнее) URSS. 2024. 704 с. Твердый переплет. 26.9 EUR
В новой книге профессора В.Н.Лексина подведены итоги многолетних исследований одной из фундаментальных проблем бытия — дихотомии естественной неминуемости и широчайшего присутствия смерти в пространстве жизни и инстинктивного неприятия всего связанного со смертью в обыденном сознании. Впервые... (Подробнее) URSS. 2024. 800 с. Мягкая обложка. 37.9 EUR
ВЕРСАЛЬ: ЖЕЛАННЫЙ МИР ИЛИ ПЛАН БУДУЩЕЙ ВОЙНЫ?. 224 стр. (ТВЁРДЫЙ ПЕРЕПЛЁТ) 11 ноября 1918 года в старом вагоне неподалеку от Компьеня было подписано перемирие, которое означало окончание Первой мировой войны. Через полгода, 28 июня 1919 года, был подписан Версальский договор — вердикт, возлагавший... (Подробнее) URSS. 2024. 344 с. Мягкая обложка. 18.9 EUR
Мы очень часто сталкиваемся с чудом самоорганизации. Оно воспринимается как само собой разумеющееся, не требующее внимания, радости и удивления. Из случайно брошенного замечания на семинаре странным образом возникает новая задача. Размышления над ней вовлекают коллег, появляются новые идеи, надежды,... (Подробнее) 2023. 696 с. Твердый переплет в суперобложке. 119.9 EUR
Опираясь на новейшие исследования, историк Кристофер Кларк предлагает свежий взгляд на Первую мировую войну, сосредотачивая внимание не на полях сражений и кровопролитии, а на сложных событиях и отношениях, которые привели группу благонамеренных лидеров к жестокому конфликту. Кларк прослеживает... (Подробнее) URSS. 2023. 272 с. Мягкая обложка. 15.9 EUR
Настоящая книга посвящена рассмотрению базовых понятий и техник психологического консультирования. В ней детально представлены структура процесса консультирования, описаны основные его этапы, содержание деятельности психолога и приемы, которые могут быть использованы на каждом из них. В книге... (Подробнее) URSS. 2024. 576 с. Мягкая обложка. 23.9 EUR
Эта книга — самоучитель по военной стратегии. Прочитав её, вы получите представление о принципах военной стратегии и сможете применять их на практике — в стратегических компьютерных играх и реальном мире. Книга состоит из пяти частей. Первая вводит читателя в мир игр: что в играх... (Подробнее) URSS. 2024. 248 с. Мягкая обложка. 14.9 EUR
В книге изложены вопросы новой области современной медицины — «Anti-Ageing Medicine» (Медицина антистарения, или Антивозрастная медицина), которая совмещает глубокие фундаментальные исследования в биомедицине и широкие профилактические возможности практической медицины, а также современные общеоздоровительные... (Подробнее) URSS. 2024. 240 с. Твердый переплет. 23.9 EUR
Предлагаемая вниманию читателей книга, написанная крупным биологом и государственным деятелем Н.Н.Воронцовым, посвящена жизни и творчеству выдающегося ученого-математика, обогатившего советскую науку в области теории множеств, кибернетики и программирования — Алексея Андреевича Ляпунова. Книга написана... (Подробнее) 2023. 416 с. Твердый переплет. 19.9 EUR
Вам кажется, что экономика — это очень скучно? Тогда мы идем к вам! Вам даже не понадобится «стоп-слово», чтобы разобраться в заумных формулах — их в книге нет! Все проще, чем кажется. Автор подаст вам экономику под таким дерзким соусом, что вы проглотите ее не жуя! Вы получите необходимые... (Подробнее) |