Богданов А.А., Скворцов-Степанов И.И. Курс политической экономии.
Книга 1: Докапиталистической эпохи. № 56. Кн.1. Изд. 5

Оглавление

Предисловие к четвертому изданию

В то время, когда составлялся этот том "Курса" и печатались первые три издания, его общее построение не встречало возражений принципиального свойства. Политическая экономия в ее марксистской трактовке рассматривалась, как историческая наука, изучающая производственные отношения в их развитии. Такие воззрения на политическую экономию представлялись бесспорными, само собой разумеющимися, единственно отвечающими общим научным воззрениям нашего времени.

Казалось бы, нельзя требовать последовательного и неуклонного проведения диалектической точки зрения в биологических науках, нельзя признавать великим завоеванием диалектики новейшие воззрения на строение вещества, – и одновременно в общем подходе к изучению общественных отношений делать большой попятный шаг к той точке зрения, которую Энгельс называл статической. Казалось бы, нет ни теоретико-познавательных, ни методологических оснований для того, чтобы ограничить исторический охват политической экономии эпохой капитализма, да и эту последнюю рассматривать в своеобразном, крайне ограничительном разрезе: изучать отношения чистого капитализма со стороны условий их равновесия. Хотя бы при этом особо подчеркивалось, что это равновесие неустойчивое, подвижное, однако ясно, что при таком подходе к предмету неизбежно более выпячиваются статические моменты, а моменты движения, т.-е. диалектического процесса, оказываются затемненными и отодвинутыми на второй план. В политическую экономию и в особенности в определение ее предмета вносится таким образом насильственное упрощение с целью приблизить ее к математическим наукам, в особенности, к механике.

Ограничение исторического охвата политической экономии рамками развитых капиталистических отношений обосновывается двумя главными соображениями. Во – первых, политическая экономия возникла из потребности раскрыть закономерность тех "стихийно-действующих" общественных сил, которые с развитием товарного производства вырвались из-под контроля человека и начали воздействовать на его жизнь с неумолимостью законов природы. Во – вторых, специфической особенностью капиталистического способа производства является та совершенно исключительная роль, которая принадлежит здесь закону стоимости, за спиной производителей регулирующему все экономические отношения. Где нет этой специфичности, где производство не является анархическим, там нечего делать политической экономии, задача которой заключалась именно в разгадке этой особенности общественного производства, управляемого слепыми законами рынка.

Легко раскрыть, что это – не аргументация, а яркий пример petitio principii, который в качестве такового мог бы фигурировать в учебниках логики: в виде доказательства, как, бесспорное, здесь приводится то самое, что требуется доказать. Несомненно, что политическая экономия при своем возникновении и в свой классический период видела всю свою задачу в изучении стихийных закономерностей товарно-капиталистического общества. И столь же несомненно, что раскрытие товарного фетишизма дает ключ к разгадке стихийных процессов, развертывающихся в капиталистическом обществе. Но каким образом из этого может следовать, что только капиталистическое общество и составляет объект теоретической экономии? Не правильнее ли признать, что такое ограничение в известных случаях является делом педагогической целесообразности, а вообще-то оно произвольно? Существуют ли какие-нибудь основания для того, чтобы определения, с которыми известная наука выступила в известный период своего развития, выдавать за определения этой науки вообще? И не правильнее ли будет, если в условиях, среди которых возникала и развивалась наука, мы станем искать причины тех ограничительных определений, с которыми она выступала в ту или иную эпоху?

Для экономистов-классиков это не представляет никаких затруднений: они не знали и не хотели знать докапиталистических форм, они едва распознавали остатки последних среди капиталистических отношений, они не видали исторического, преходящего характера самого капиталистического способа производства, вообще отличались в этом отношении своеобразною слепотой. Не позволительно ли слепоту, характеризующую определенный период в истории науки, возводить в принцип науки?

По распространенному в настоящее время утверждению (с которым практика, к счастью, в той или иной мере расходится), теоретическая политическая экономия имеет дело только с чистыми категориями развитого капиталистического общества. Последнее же предполагает полное, завершившееся отделение производителя от средств производства, окончательное подчинение капиталом земельной собственности, унаследованной от феодальной эпохи, – следовательно, в частности, ренту только в форме дифференциальной ренты, – и вместе с тем господство чисто-капиталистических отношений в земледелии: земельный собственник, являющийся просто получателем дифференциальной ренты, капиталистический арендатор и наемный рабочий. Далее, для того, чтобы все экономические категории умопостигаемого капитализма развернулись во всей их чистоте, необходимо предположить, что конкуренция действует совершенно свободно, не ограниченная никакими естественными или искусственными монополиями, хотя бы они представляли необходимый продукт развития самих же капиталистических отношений.

Согласно нередким за последние годы воззрениям, экономическую науку в первую очередь интересуют, как упомянуто выше, условия равновесия, а не условия движения. Печать незаконченности ложится на всю экономическую науку. Абстрагированные от реального капитализма чистые капиталистические категории превращаются в самоцель и составляют все содержание науки вместо того, чтобы служить незаменимым орудием познания капиталистической действительности, как она существует. Остаются вне кругозора чистой политической экономии или же, в лучшем случае, привлекаются под углом зрения "исторических экскурсов" или "прикладной экономии" такие моменты и формы, без познания которых немыслима теория современного капитализма: процесс (или хронические, затяжные, опять и опять возобновляющиеся процессы) первоначального накопления, развитие техники, сопровождающееся быстрыми революционными превращениями количественных изменений в качественные, экономическое своеобразие колоссальных масс мелко-буржуазных производителей, в особенности земледельческих, которые не являются ни капиталистическими предпринимателями, ни представителями феодальной собственности, ни наемными рабочими, – и в которых однако эксплоатация открывает слабые, независимые пункты и как в "предпринимателях", и как в "земельных собственниках", и как в "наемных рабочих". И уже совсем не укладывается в чистые капиталистические категории современная эпоха капитализма, когда монополистические тенденции вступают в борьбу со свободой конкуренции.

Различия в воззрениях на задачи политической экономии можно было бы иллюстрировать на следующем примере из другой научной области.

Исчерпываются ли задачи того отдела механики, который изучает законы падения тел, исследованием этого явления в чистых условиях, при которых отвлечены, абстрагированы все другие моменты, кроме притяжения земным шаром? По аналогии с воззрениями, довольно распространенными в настоящее время среди наших экономистов, на этом задачи механики заканчиваются.

Напротив, для того понимания науки, которое характеризует Маркса и Энгельса, это – только первая стадия в раскрытии законов падения тел в реальной действительности, чрезвычайно важная, абсолютно необходимая, но все же только начальная стадия. Для того, чтобы более приблизиться к реальным явлениям, необходимо учесть сопротивление воздуха; а этот вопрос сводится к более общему вопросу о сопротивлении газов при разном давлении и разных скоростях движущегося тела и разрешается таким же методом, как предыдущий вопрос, т.-е. постановкою его в чистых условиях, с устранением всех привходящих условий. Затем приходится учесть влияние центробежной силы, развиваемой движением земли вокруг своей оси увеличивающейся с приближением к экватору, уменьшающейся с приближением к полюсам. Далее, надо принять во внимание легкую сплюснутость земного шара у полюсов. Таким образом, после установления этого ряда чистых законов, прикладная механика может наперед вычислить силу тяжести для каждой параллели земного шара и наперед определить, сколько качаний фактически сделает на ней в минуту секундный маятник, например, московской длины. Еще большее уточнение будет достигнуто, если удастся ввести в учет плотность пород, залегающих в данном пункте в земной коре, рельеф местности и т.д.

Продолжая аналогию, спросим себя: исчерпываются ли задачи науки для Маркса и Энгельса изучением "падения тел" в абстрактных чистых условиях: в безвоздушном пространстве, на неподвижной земле, представляемой в виде не сфероида, а правильного шара?

Ответ, который дают в своих работах Маркс и Энгельс (а на новой ступени развития дал Ленин), коротко можно формулировать следующим образом. Капитализм не создавал своих отношений каким-то мистическим способом "из самого себя" и не существовал от века. Ему предшествовал феодализм с преобладающе натуральным строем хозяйства, с прямым внеэкономическим принуждением, с прочной связью между производителем и средствами производства, со своими собственными закономерностями. Капитализм развивался из феодализма, частью взрывая и уничтожая средневековые отношения, частью подчиняя их себе, частью сам приспособляясь к ним: действуя то революционно, то реформистски. Громадный кусок феодализма сохранился и до позднейшего времени. Он оказывает многосложное влияние и на условия формирования рабочего класса, и на его общее положение и выдвигает по отношению к деревне громадный крестьянский вопрос (а также вопрос о колониях и полуколониях). С другой стороны, чистые формы абстрактного капитализма, еще не охватив всей реальной экономики, уже загнивают, теснимые монополистическими формами капитализма, своеобразие которых мы выражаем словами "финансовый капитал", "империализм" и т.д.

Значит, политическая экономия Маркса и Энгельса (а также Ленина) пользуется абстрактными категориями для изучения реального капиталистичeского общества, как оно развивалось и существует в настоящее время. Не законы падения тел в чистых условиях лабораторного опыта, а сила тяжести в реальных условиях ее проявления.

Теория чистого абстрактного капитализма, без теоретического познания тех экономических форм, которые он находит на пути своего развития, не дает науке достаточного ключа к познанию реального капитализма.

Чтобы показать это, обратимся к прямым заявлениям Маркса и Энгельса, из которых с полной бесспорностью вытекает, что такое понимание их воззрений на задачи экономической науки совершенно правильно.

***

В марте 1868 г. Маркс занялся "между прочим" работами "старика Маурера" о строе древне-германских учреждений (строй средневековой марки, деревни и т.д.). В связи с этим он писал Энгельсу:

"В человеческой истории происходит то же, что в палеонтологии. Вещей, которые лежат под самым носом, принципиально, вследствие ослепления известной предвзятостью не видят даже самые крупные головы. Позже, когда придет время, удивляются, повсюду открывая следы того, чего не замечали раньше. Первая реакция против французской революции и связанного с нею просветительства была естественна: стали все видеть по-средневековому, в романтическом освещении. Вторая реакция – и она соответствует социалистическому направлению, хотя те ученые (как Маурер) и не подозревают, что она тесно связана с ним, – состоит в том, чтобы за средневековьем увидать первобытную эпоху каждого народа... Вот пример, насколько все мы ослеплены этой предвзятостью: как раз на моей родине, на Гунсрюккене, древне-германская система сохранялась до последних годов" и т.д. ("Briefwechsel", IV. В., стр.29. См. также стр.24). (Маурер убедил Маркса, что, вопреки русским народникам, наша община ни в малейшей мере не может претендовать на оригинальность.)

Вы думаете, что, сказав "капитализм" или "империализм", вы исчерпали всю современную экономику? Нeт, в ней до сих пор живет еще и средневековье, а если приглядитесь к ней повнимательнее, то за средневековьем откроете и первобытные времена. И во всяком случае "вещи" в современном мире, как их застает революция, получат неполную, искаженную характеристику, если вы увидите в них только капитализм или только империализм и вследствие ослепления предвзятостью запросто сбросите со счетов, что на-ряду с ним сохраняется еще – и в каких громадных размерах! – и "средневековщина", "феодализм". Перешагнуть через "средневековщину" вы можете только в абстракции, а если попробуете попросту игнорировать в революционной борьбе, в "реальном движении", то будете наказаны "вещами, как вы застаете их", но как, вы их не познали по своему ослеплению предвзятостью. Эти вещи активны. Это вам не какая-нибудь палеонтология!

Внимательнейший и строгий теоретический учет всего сложного переплета объективных отношений лежащий в основе принципиально, классово выдержанной и в то же время гибкой революционной практики, – в этом суть марксизма и ленинизма, в этом прежде всего суть их политической экономии.

Надо ли особо указывать, с какой глубиной исследовал Маркс явления ренты, в которой он раскрыл наследие феодальной эпохи, и какой громадный шаг вперед сделал он этим по сравнению с классиками? Именно в своей теории ренты Маркс показал, что "капитализм" не исчерпывает современной экономики, а Ленин, дальше разрабатывая эти воззрения, раскрыл, что громадные остатки феодализма ставят перед рабочим классом колоссальной важности революционные задачи, при разрешении которых он находит в крестьянстве боевого союзника.

Уже в 1847 году, в "Нищете философии" (нем. изд.1895 г., стр.144), Маркс писал:

"Рента в смысле Рикардо есть земельная собственность в ее буржуазной форме: т.-е. феодальная собственность, подчиненная условиям буржуазного производства".

Эту мысль, – конечно, в развитой форме, – мы встречаем и в III т. "Капитала", и в "Теориях прибавочной стоимости". "Где не существует земельной собственности, – фактически или юридичеcки, – там не может существовать и абсолютной земельной ренты. Эта последняя, а не дифференциальная рента является адекватным выражением земельной собственности" ("Theorien", II. В., 2. Th., стр.108). Следовательно, мы встречаемся с такими экономическими отношениями, которые созданы не капиталом, с которыми капиталу просто приходится считаться, как, с чем-то наперед данным, и которые поэтому не могут получить объяснения из внутренних отношений самого капитала (там же, стр.14).

Маркс определенно указывает, что для быстрого развития капиталистических отношений требуется не сохранение частной земельной собственности, являющейся феодальным наростом (Auswuchs) на капиталистических отношениях, а, напротив, ее уничтожение посредством национализации ("Theorien", II. В., 1. Th., стр.208. Эту чрезвычайно красноречивую цитату мы приведем в конце предисловия).

Излишне напоминать, какую роль сыграл этот ход мыслей в выработке нашей революционной программы, – какое значение эта "палеонтологическая" изощренность взгляда приобрела в особенности в работах Ленина по аграрному вопросу и в его воззрениях на ту роль, которую могут сыграть в социалистической революции колониальные и полуколониальные страны...

Об авторах

Богданов Александр Александрович

Российский ученый-энциклопедист, политический деятель, врач, писатель-фантаст. Окончил медицинский факультет Харьковского университета (1899). Организатор социал-демократических рабочих кружков в Туле (1896–1899), член ЦК РСДРП в 1905–1910 гг., организатор партийных школ на о. Капри и в Болонье, член литературной группы «Вперёд» (1910–1912). Полковой врач в русской армии в начальный период Первой мировой войны (1914–1915). После Октябрьской революции — член Социалистической академии, профессор политэкономии Московского университета, эксперт по подготовке участия Советской России в Генуэзской международной конференции (1922). Участвовал в организации Общества межпланетных сообщений (1924). С середины 1920-х гг. сосредоточился на научных исследованиях в области трансфузиологии и геронтологии. Организатор и первый директор (1926–1928) первого в мире Института переливания крови в Москве. Создатель тектологии — общенаучной концепции, предвосхитившей кибернетику и теорию систем.

Скворцов-Степанов Иван Иванович

Известный советский государственный деятель, экономист, историк. Родился в Богородске (ныне Ногинск в Московской области), в семье фабричного служащего. В 1890 г. окончил Московский учительский институт. С 1891 г. — участник революционного движения, неоднократно был арестован и отправлялся в ссылки. Делегат IV съезда РСДРП (1906); выдвигался кандидатом от большевиков на выборах в Государственную думу. После Октябрьской революции 1917 г. вошел в первый состав советского правительства, был наркомом финансов. В 1919–1925 гг. — заместитель председателя Всероссийского совета рабочей кооперации. В 1925–1927 гг. — ответственный редактор газеты «Известия ЦИК СССР и ВЦИК», с 1927 г. — заместитель ответственного редактора газеты «Правда». С 1926 г. — директор Института В. И. Ленина при ЦК ВКП(б).

Автор работ по истории революционного движения, политэкономии, теории научного атеизма и других. Перевел на русский язык «Капитал» К. Маркса, этот вариант перевода В. И. Ленин считал лучшим.