Дицген И. Аквизит философии.
Пер. с нем. Изд. 4

Оглавленiе

Предисловие

Подобно тому, какъ отецъ заботится о своемъ ребенке, такъ и авторъ заботится о своемъ произведенiи. Быть можетъ мне удастся несколько усилить впечатленiе, получаемое отъ чтенiя этой книжки, если я разскажу о томъ, при какихъ условiяхъ она появилась въ светъ.

Хотя я родился въ 1828 году, темъ не менее моя сознателъная жизнь началасъ лишь съ такъ называемаго "безумнаго года" (1848).

Я изучалъ ремесло своего отца въ его собственной мастерской, когда изъ "Кельнской газеты" я узналъ, что въ Берлине народъ победилъ прусскаго короля и завоевалъ себе "свободу". Отныне эта свобода стала для меня прежде всего предметомъ размышленiя. Тогдашнiя партiи "крикуновъ" и "бунтовщиковъ" болтали и говорили о ней направо и налево. Но чемъ чаще мне приходилось объ этомъ слышать, – и я не могъ при этомъ не воодушевляться, – темъ более неопределеннымъ, туманнымъ и расплывчатымъ становилось для меня самое понятiе свободы, которое вращалось въ моей голове, какъ "мельничное колесо". Психологи уже подметили, что далеко не одно и тоже значитъ: восторгаться какимъ-нибудь предметомъ и понимать его. Съ какимъ чувствомъ, напримеръ, крестьяне-католики поютъ свои вечернiя молитвы, – а, ведь, они совершенно ничего не понимаютъ по-латыни.

Что такое политическая свобода? Где ея начало и где ея конецъ? Где и какъ мы приходимъ въ данномъ случае къ положительному, несомненному познанiю? Въ партiяхъ центра, у "конституцiоналистовъ", равно какъ и у буржуазныхъ "демократовъ" спорамъ и раздорамъ не было тогда конца. Ничего другого здесъ и нелъзя было ожидать. Здесь было тоже самое, что и въ протестантизме, где всякiй являлся непогрешимымъ истолкователемъ слова Божiя.

Газеты крайняго направленiя, "Neue Preussische Zeitung" – за веру, короля и отечество – и "Neue Rheinische Zeitung" – органъ демократiи, натолкнули меня однако на мысль, что свобода имеетъ нечто въ роде субстанцiоналънаго базиса.

Въ наступившiе затемъ годы реакцiи во время пребыванiя въ деревне я имелъ досугъ проверить свои догадки. Герлахъ, Сталь и Лео съ одной стороны, Марксъ и Энгелъсъ съ другой, оказали мне здесь большую услугу.

Какъ далеко ни расходились въ своихъ выводахъ коммунисты и литераторы изъ "Kreuzzeitung", все-же я чувствовалъ и читалъ у нихъ между строкъ, что обе крайнiя партiи исходили въ своихъ требованiяхъ изъ имевшейся у нихъ на лицо фундаментальной предпосылки. Обе оне имели начало и конецъ. Оне знали, чего хотели, – и это заставляло думать, что въ ихъ философiи было нечто общее. Прусскiе юнкера основывали свой ополченскiй крестъ, который они въ качестве девиза прикалывали къ головному убору, на исторически сложившемся, матерiальномъ, королевскомъ военномъ могуществе и на положительномъ, черно-отпечатанномъ, библейски-божественномъ откровенiи, охраняемомъ жандармерiей въ рясахъ. Но совершенно такимъ-же безспорнымъ, несомненнымъ и матерiальнымъ былъ и исходный пунктъ коммунистовъ, – а именно: растущая сила народныхъ массъ съ определенными пролетарскими интересами, сила, основанная на исторически прiобретенной производительности труда. Духъ обоихъ враждебныхъ между собою лагерей проистекалъ изъ аквизита философiи, и прежде всего изъ гегелевской школы. Оба они были вооружены прiобретенiемъ философiи 19 столетiя, которое они не просто механически восприняли, но снабжали его свежей пищей, какъ живое существо.

Въ то время, въ начале 50-хъ годовъ, появилась въ печати небольшая брошюра Сталя, одного изъ литераторовъ "Kreuzzeitung", подъ заглавiемъ "Противъ Бунзена". Этотъ Бунзенъ, интимный другъ царствовавшаго тогда прусскаго короля Вильгельма IV, былъ въ то время прусскимъ посломъ въ Лондоне. Если не считать его прочихъ заслугъ, онъ былъ просто либеральный фразеръ, интересующiйся вопросомъ о религiозной и политической терпимости.

Противъ такого влiянiя Бунзена и направлена была вышеупомянутая брошюра Сталя. Она прекрасно иллюстрировала, что терпимость можетъ проповедыватъ только расплывчатый вольнодумецъ, для котораго религiя и отечество стали индиферентнымъ, безразличнымъ деломъ. Религiозная вера, если только она действительно является истиной и обладаетъ действительной силой, должна была бы двигать горами. Такая вера ни въ коемъ случае не будетъ терпимой и равнодушной, но будетъ вести свою пропаганду огнемъ и мечемъ.

И какъ Сталь отстаивалъ религiю юнкеровъ, въ существованiи которой они были заинтересованы, такъ и философъ Фейербахь говорилъ въ пользу неверующихъ революцiонеровъ. Оба они были двойниками, или вернее, тройниками авторовъ "Коммунистическаго манифеста" въ томъ смысле, что свобода не представлялась имъ въ форме какой-то туманной фантасмагорiи, но была существомъ, облеченнымъ въ плоть и кровь.

Во время этихъ моихъ переживанiй для меня стало проясняться, что прiобретенное философiей понятiе, въ данномъ случае, понятие свободы, должно иметь такой смыслъ. Свобода – это все еще абстрактная идея. Чтобы осуществить ее въ действительности, необходимо придать ей конкретную, спецiальную форму.

Политическая свобода вне времени и пространства есть просто безсмыслица. Подъ покровомъ фантастическаго идеала свободы "конституцiоналисты" или "либералы" скрываютъ свободу денежнаго мешка. Они правы, когда они стремятся къ единству Германiи подъ верховнымъ владычествомъ Пруссiи, или желаютъ иметь республику съ великимъ герцогомъ во главе. Но и юнкера также правы, стремясь къ свободе прусскаго юнкерства. Но еще более правы коммунисты, – ибо они стремятся къ пролетарской свободе, которая связана съ матерiалънымъ благополучiемъ народныхъ массъ, давая полный просторъ развитiю матерiальныхъ производительныхъ силъ.

Изъ этихъ переживанiй и выводовъ ясно видно, что истинная свобода и идеальное право составляются изъ отдельныхъ свободъ и отдельныхъ правъ, другъ другу противоречащихъ и вместе съ темъ вполне мыслимыхъ. Отсюда само собой вытекаетъ та излагаемая въ нижеследующемъ произведенiи логика, что для ума нетъ необходимости совершать экскурсiи въ сферу трансцендентнаго, чтобы орiентироваться въ полномъ противоречiй реальномъ мiре.

Такъ я отъ политики пришелъ къ фнлософiи, отъ философiи къ теорiи познанiя, которую я предложилъ вниманiю публики въ появившемся еще въ 1869 году и теперь уже давно разошедшемся произведенiи "Сущность головной работы человека". Дальнейшее изученiе общей природы познавательной способности содействовадо углубленiю и расширенiю моихъ спецiалъныхъ знанiй. Поэтому теперь вместо новаго изданiя моего прежняго произведенiя я влилъ старое вино въ новые меха.

Наука, излагаемая мною ниже, очень ограничена по своему объему, но темъ глубже она обоснована, и ея выводы имеютъ немаловажное значенiе. Темъ самымъ, мне кажется, оправдывается частое повторенiе однихъ и техъ-же положенiй въ различной форме. Ограниченiе своей задачи одной, небольшой областью не нуждается въ оправданiи. Что не затронуто однимъ, то остается задачей для другяхъ.

Можно, пожалуй, еще объ одномъ поспорить: что и въ какой мере изъ этого "аквизита философiи" приходится на долю автора и что на долю его предшественниковъ. Но это решить невозможно, и было-бы переливанiемъ изъ пустого въ порожнее – трудиться надъ разрешенiемъ этого вопроса! Все равно, кто вытащилъ теленка изъ колодца; важно, что онъ спасенъ. Впрочемъ, все это произведенiе трактуетъ о взаимной связи и зависимости всехъ вещей, что, ведь, для решенiя вопроса о "моемъ" и "твоемъ" имеетъ весьма важное значенiе.

Об авторе

Известный немецкий философ. Кожевенный мастер, философскую эрудицию приобретший путем самообразования. В 1864–1869 гг. жил в Санкт-Петербурге. Его работы высоко ценили Л.Фейербах, К.Маркс и Ф.Энгельс, с которыми он был лично знаком. Дицген самостоятельно пришел к диалектическому методу в философии, которым пользовался с большим мастерством. Он обосновывал тождество сознания и бытия и искал пути преодоления противоречия между материализмом и идеализмом. В советское время это расценивалось как "ошибки" Дицгена. Сейчас способы прочтения философских текстов стали другими, в связи с чем появилась возможность нового прочтения Дицгена.