Бодуэн де Куртенэ И.А. Языковедение и язык:
Исследования, замечания, программы лекций. Изд. стереотип.

Содержание

Некоторые общие замечания о языковедении и языке (отрывок)

Мм. гг.! Начиная лекции по части так называемой сравнительной грамматики индоевропейских языков, считаю небесполезным охарактеризовать сначала в общих чертах предмет наших занятий и определить его отношение к другим. Наука, часть которой составляет избранный мною предмет, – языковедение; следовательно, то, что относится к языковедению, вполне применимо и к сравнительной грамматике индоевропейских языков, хотя эта последняя обладает также некоторыми специальными, ей исключительно присущими свойствами, чуждыми языковедению как науке вообще. Это обусловлено сущностью предмета исследования, равно как и известными, исторически выработавшимися приемами.

В сегодняшней общей характеристике нашей науки я постараюсь прежде всего определить ее границы, показав, 1) чего от нее нельзя ожидать и 2) что именно составляет ее сущность, – и потом постараюсь определить природу объекта этой науки, то есть природу языка. Следовательно, моя лекция распадается на две части: 1) о языковедении вообще, а в особенности о так называемой сравнительной грамматике индоевропейских языков, 2) о языке вообще, а преимущественно о языках индоевропейских. Обе эти части тесно связаны друг с другом, постоянно скрещиваются и обусловливают друг друга, так что точное их разделение оказывается почти невозможным.

Исходною точкою для определения науки языковедения послужит мне недоразумение, основывающееся на том господствующем в публике мнении, что грамматика есть наука правильно говорить и писать на известном языке. Это мнение поддерживается и до сих пор многими из грамматиков, которые обыкновенно так и определяют предмет своей науки. Никто, разумеется, не в праве навязывать другому то или другое понимание известного слова, а преимущественно технического термина. С этой точки зрения мы не можем требовать ни от публики, ни от грамматиков известного закала, чтоб они в угоду нам отказались от своего ходячего определения грамматики. Но мы имеем полное право заметить этим господам, что они таким определением и соответствующим ему отношением к языку исключают грамматику из ряда наук, и причисляют ее к искусствам, имеющим целью применять теорию к практике. Но может ли исследователь языка ограничиться такою задачей и в таком ли виде представляется исторически развившееся языковедение?

Различие искусства в обширном смысле слова (следовательно, не только изящного искусства) и науки вообще вполне соответствует различию практики и теории, знания, равно как различию изобретения и открытия. Искусству свойственны технические правила и предписания, науке – обобщения фактов, выводы и научные законы. Искусство представляет две стороны: 1) постоянную практику на основании предания и 2) улучшение средств к осуществлению практических задач этого искусства. Точно так же историческое развитие науки представляет 1) переход прежних знаний от предков к потомкам и 2) расширение и совершенствование этих знаний трудолюбивыми и талантливыми представителями науки. Каждый шаг вперед в искусстве ознаменован изобретением, каждый шаг вперед в науке – открытием.

По отношению к языку, в противоположность науке языка, можно говорить также об искусстве, а скорее – об искусствах, имеющих своим предметом язык вообще или же отдельные языки. Эти искусства суть между прочим следующие:

А. Состоящие в применении результатов науки к потребностям жизни:

1) Первое из них есть усвоение языка и языков, – начиная с ранних лет в течение всей жизни, – которое отчасти составляет один из вопросов дидактики, отчасти же есть дело совершенно самостоятельного труда, успех которого зависит от больших или меньших способностей и практической ловкости учащегося. Это может быть усвоение или а) родного языка, или же б) усвоение языков иностранных. Успехи по этой части зависят в высокой степени от применения открытий чистой науки языковедения, которая, по отношению к родному языку, дает прочные основания к тому, чтобы надлежащим и настоящим современным образом а) способствовать младенцу в его первых попытках говорить на отечественном языке и б) в более позднем, детском и юношеском возрасте приучать и приучаться к свободному и искусному владению тем же отечественным языком; по отношению же к иностранным языкам практическая польза языковедения состоит в облегчении толкового и сознательного изучения иностранных языков как для того, чтобы понимать их без всякого затруднения, так и для того, чтоб излагать на них свои мысли совершенно правильно и свободно. Искусство состоит здесь в улучшении средств практического изучения самим же учащимся – в улучшении упражнений или же в улучшении и надлежащем применении приемов преподавания другим чужих языков. По середине между изучением родного языка и изучением языков иностранных стоит изучение языка литературного, объединяющего весь народ, облегчающего взаимное понимание его членов и составляющего обыкновенно (с небольшими изменениями) разговорный язык так называемого образованного класса в противоположность народным говорам. В странах, где литературный язык очень различен от некоторых местных говоров, как например в Германии и т.п., такого рода изучение немногим легче изучения языков иностранных.

2) Совершенно особыми приемами отличается искусство обучения глухонемых какому-нибудь языку. Для глухонемых не существует вовсе слышимого языка; им понятен только язык пантомимный. И хотя они могут даже производить звуки, похожие на звуки какого-нибудь языка, все же эти звуки существуют только для слушающих, а никак не для них: совершаемые ими при этом движения мускулов представляются им пантомимами в таком же роде, как любые гримасы и сочетания пальцев. Приучение глухонемых к произношению слышимых слов основывается на данных из области анатомически-физиологической части грамматики.

Только на отчетливом знании звуков языка в отличие от означающих их начертаний, равно как и на знании происхождения и состава слов, может основываться, с одной стороны,

3) хороший метод обучения детей (и взрослых) читать и писать на известном языке, – с другой же,

4) орфография, правописание, соответствующее результатам науки.

Из этого краткого рассмотрения разных направлений искусств, техники и практики, представляющих применение результатов науки к потребностям жизни отдельных личностей и целых народов, мы видим, что языковедение вообще мало применимо к жизни: с этой точки зрения в сравнении, например, с физикою, химией, механикой и т.п. оно является полнейшим ничтожеством. Вследствие того оно принадлежит к наукам, пользующимся весьма малою популярностью, так что можно встретить людей даже очень образованных, но не понимающих или даже вполне отрицающих потребность языковедения. Убеждать их в противном – напрасная трата времени; можно заметить только, что для человека, не возвысившегося над уровнем умственного развития животного, не нужна ни одна наука; признавать же бесполезным исследование известного рода явлений значит обладать умом необъективным и лишенным чутья действительности.

Б.  Житейские потребности, стремление к удобству, к упрощению, к облегчению взаимных отношений между людьми, стремление создать общий орган для литературы народа, орган, который вместе с тем соединял бы и в жизни всех современных членов народа, а в литературе каждое поколение с его предками и потомками, – все эти потребности и стремления вызвали появление в каждом литературно объединенном народе одного, в известном смысле условного и образованного языка. Сущность и назначение такого языка имеют необходимым последствием стремление к застою, стремление к тому, чтобы задерживать язык в его естественном течении. Здесь мы встречаем довольно могущественное влияние человеческого сознания на язык.

С другой стороны, сознательное и бессознательное стремление к идеальному, стройному, правильному порождает языковой пуризм, граничащий с педантизмом и заставляющий своих представителей вмешиваться постоянно в естественное развитие языка, класть veto против известных явлений, кажущихся почему-то неправильными, и приказывать, чтобы то-то и то-то в языке приняло такой-то и такой-то вид. Пекутся известные правила и известные тоже исключения из этих правил, которые считаются ненарушимыми и последствием которых бывает то, что подчас иностранец "правильнее" (по грамматике) говорит известным языком, нежели туземец. Разумеется, что грамматики, смотрящие на язык с такой точки зрения, не имеют понятия о его развитии: им неизвестно, что все мнимые грамматические исключения объясняются историей языка и представляют или остатки древних "правил", или же задатки будущих. Быть законодателем, хотя бы только в области языка, очень приятно, и поэтому-то каждый (или, по крайней мере, почти каждый) грамматик практического направления считает себя вправе командовать по этой части. Освободиться от желания издавать подобного рода указы – очень трудно, так что даже у многих из самых светлых и чисто объективных умов сохраняется наклонность перестраивать и поправлять родной язык.

Если ко всем вышеизложенным факторам мы прибавим действие на язык постепенно увеличивающейся вежливости и лести, стремление к точности и приложение к явлениям языка логической мерки, то получится более или менее полный образ влияния сознания человеческого на язык, влияния, которое на известной степени развития вводит в язык настоящую искусственность. Хотя влияние это ничтожно, но все-таки не без последствий, не без следов в строе и составе языка.

В. Кроме этих лингвистических искусств из области взаимных отношений науки и жизни, теории и практики, есть еще искусство в самой же науке, искусство в ее осуществлении, одним словом, техническая сторона науки. Под эту категорию мы должны подвести, с одной стороны, практику науки, ее повторение и распространение, с другой же стороны – ее совершенствование посредством разных открытий и улучшенного метода с целью ускорить исследование ее вопросов отдельными учеными, облегчить ее усвоение людям, начинающим заниматься.

Главные условия осуществления науки в своем уме следующие: достаточное количество материала и надлежащий научный метод...

Об авторе

Бодуэн де Куртенэ Иван Александрович

Выдающийся русский и польский языковед. Профессор (1875), член-корреспондент (1897) Академии наук. Работал в Казанском, Юрьевском, краковском Ягеллонском, Петербургском университетах. Основал Казанскую лингвистическую школу. Начиная с 1910-х годов активно занимался политикой, выступая за культурную самостоятельность Польши и равноправие польского языка с русским. В 1919–1929 гг. — почетный профессор Варшавского университета и заведующий кафедрой сравнительного языкознания. Бодуэн де Куртенэ совершил переворот в науке о языке: в своих работах он доказал, что сущность языка — в речевой деятельности, а значит, необходимо изучать живые языки и диалекты. Его открытия в области сопоставительного (типологического) анализа славянских языков предвосхитили появление идей, которые позднее нашли свое отражение в работах выдающегося типолога-слависта Р. О. Якобсона. Эти исследования позволили ученому создать теорию фонем и фонетических чередований, которая изложена в его «Опыте фонетических чередований» (1895). Ее логическим продолжением явилась созданная ученым теория письма. Таким образом, Бодуэн де Куртенэ выступил основоположником фонологии и предшественником теории Н. С. Трубецкого. Он также первым начал применять в лингвистике математические модели. На основе его работ возникло новое направление — экспериментальная фонетика. Подготовил третью и четвертую редакции словаря В. И. Даля, уточнив этимологии, исправив разделение на гнезда, а также пополнив его новыми словами, в том числе нецензурными; однако за свои дополнения был подвергнут жесткой критике, и после 3-го издания (1903–1909) «Бодуэновский словарь Даля» не переиздавался.